Дверь в лето (сборник)

Хайнлайн Роберт Энсон

— Что за чушь, сэр! Когда я говорю “точность”, я имею в виду стотысячные, а со стомиллионными мне некогда было возить

— Ясно. Но вы понимаете, что для меня важны подробности, а я так мало знаю обо всем этом. Не трудно будет настроиться тридцать один год и три недели?

— Не трудно. Максимальное значение ошибки составит не более двух часов. — Он поколдовал с приборами. — Можете забраться на платформу.

— И это все?

— Да. Остается подключить энергию. Напряжение, которое я использовал в опыте с монетами, здесь не годится.

Но это не имеет значения, ведь мы не собираемся ничего перемещать.

Я был разочарован и постарался скроить соответственную мину.

— Так вы и не собирались доводить дело до конца? Вы просто теоретизировали?

— Черт побери, сэр, вовсе нет.

— Но если вам не дают энергии…

— Найду и энергию, если вам так уж хочется. Подождите.

Он отошел в угол, к телефону. Похоже, он висел здесь со времен основания лаборатории; в 2001 году мне еще не встречался такой раритет. Разговаривая с ночным диспетчером университетской подстанции, доктор Твишелл не опускался до спора с представителем невежественной толпы; он был, как и подобает истинному гению, резок, краток и категоричен:

— …А мне наплевать на то, что вы думаете. Перечитайте инструкцию. Я имею право получить все, что мне захочется. Ну что, нашли параграф? Или вы хотите, чтобы завтра утром я нашел вам его, но уже в присутствии ректора? Что? Вы хоть читать-то умеете? А писать? Удивительные способности! Тогда пищите: “Через восемь минут дать полное напряжение на аппаратуру Торнтоновской Меморальной Лаборатории ввиду экстренной надобности”. Прочтите, что записали.

Он повесил трубку.

— Ну и народец!

Он подошел к пульту, повертел ручки и замер в ожидании. Даже со своей платформы я видел, как прыгнули стрелки на приборах. На пульте загорелся красный глазок.

— Есть энергия, — констатировал Твишелл.

— И что дальше?

— Ничего.

— Так я и думал.

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказал. Дальше — ничего.

— Боюсь, что не понял вас. Я думал, вы сообразите. Ничего не произойдет, пока я не замкну пусковой контакт, и тогда вы переместитесь на тридцать один год и три недели.

— А я вам говорю — ничего не получится.

Он помрачнел.

— Мне кажется, сэр, что вы слишком много себе позволяете.

— Называйте это как хотите. Я пришел сюда, доктор, чтобы узнать, насколько правдивы слухи о вашем открытии. И узнал. Я видел пульт с разноцветными лампочками, точно как в дешевом фильме про ученого-безумца. Еще я видел балаганный фокус с монетами. Не слишком убедительный — ведь вы сами выбрали монеты и сами сказали, как их следует пометить — у ярмарочных магов это получается лучше. Я услышал кучу словес, но слова ничего не стоят. Все разговоры о вашем открытии — блеф. Кстати, в Управлении тоже так думают. Ваш отчет даже засекречивать не стали, просто подшили в общую папку. Время от времени его достают и перечитывают смеха ради.

Бедный старикан, мне показалось, что его тут же удар хватит. Я задел-таки его слабую струнку.

— Вылезайте оттуда, сэр. Подите сюда. Я вас излупцую. Голыми руками душу вытрясу.

Он взъярился и вполне мог избить меня, несмотря на разницу в возрасте, весовой категории и состояния здоровья.

— Я не боюсь вас, папаша, — ответил я. — И этой дурацкой кнопки тоже не боюсь. Ну-ка, нажмите ее.

Он глянул на меня, глянул на кнопку, но не нажал. Я заржал и выдал:

— Дохлый номер, как говорят мальчишки. Твишелл, вы просто старый надутый шарлатан, чучело гороховое. Правду говорил полковник Трашботем…

И тут — свершилось.

X

Когда он треснул по кнопке, я крикнул, пытаясь остановить его. Но было поздно, меня уже понесло куда-то. Я успел подумать, что не стоило доводить дело до такого конца. Я лишился всего и чуть не довел до инфаркта бедного старика, который не сделал мне ничего плохого. Я не знал, куда меня несет. И что хуже всего, не знал, доберусь ли туда.

И тут я прибыл. Падать было невысоко, фута четыре, но я не был готов к этому и плюхнулся как мешок с картошкой.

— Откуда вы взялись, черт побери? — сказали надо мной.

Рядом стоял, руки в боки, лысый поджарый мужчина лет сорока. Взгляд у него был проницательный, лицо — умное и приятное, если не считать того, что он явно на меня сердился.

Я сел и обнаружил под собой гравий пополам с сосновыми иголками. Рядом с ним стояла красивая женщина, гораздо моложе его, Она удивленно смотрела на меня, но ничего не говорила.

— Где я? — глупо спросил я.

Мне следовало спросить “Когда я?”, но это прозвучало бы совсем уж по-дурацки и, кроме того, не имело бы смысла. Стоило на них взглянуть, чтобы сразу понять, что это не 1970-й.

Но это был и не 2001; в 2001-м здесь стояла лаборатория. Итак, я попал не туда.

Из одежды на них был только густой загар. Меньше, чем Стиктейтовский костюм. Но они держались непринужденно и ничуть не смущались своей наготы.

— Долго же до вас доходит. Я спросил, как вы здесь оказались? — Он огляделся. — Что-то на деревьях не видно вашего парашюта. Что вы здесь делаете? Эта территория — частная собственность, ваше вторжение незаконно. И где вы разжились этой шутовской одеждой?

Я не усматривал ничего непристойного в моем костюме, особенно сравнению с их “одеждой”, но промолчал. Другие времена, другие обычаи, и я с моим костюмом вполне мог нажить неприятности.

Она взяла его за руку.

— Оставь его, Джон, — мягко сказала она. — Похоже, он болен.

Он глянул на нее, потом снова вперился в меня.

— Вы больны?

Я кое-как поднялся на ноги.

— Пожалуй, нет, разве что несколько синяков. А какое сегодня число?

— Что? С утра было третье мая, первое майское воскресенье. Верно, Дженни?