Двор чудес
Шрифт:
— Он сын мне!
— Нет пощады поразившему воина Христова.
— Он мне сын! — стонал Монклар, не вставая с колен.
— Заблуждаетесь! Нет у вас сына. Ваш сын, ваш отец, мать, вся семья, ваше все — это Общество Иисуса. А человек, о котором вы говорите, вам никто!
— Жестоко, жестоко так терзать сердце человеку!
— Выбирайте, господин де Монклар: или покоритесь, или восстаньте открыто. В первом случае Лантене должен умереть; что делать во втором — я знаю.
— Не покорюсь! — взревел Монклар. — И ты, адский монах, живым отсюда не выйдешь!
С этими словами великий прево вскочил и одним прыжком оказался между дверью и Лойолой.
Монах, не менее проворный, загородился от Монклара большим письменным столом.
Монклар расхохотался:
— Вот и попался!
Лойола пожал плечами.
— Ничего! — произнес великий прево. — Пожимай плечами сколько хочешь — все равно умрешь. Я ненавижу тебя, религию твою ненавижу; Бога твоего ненавижу, жуткое общество твое ненавижу; чудовищные теории твои ненавижу. В тебе сошлось для меня все самые страшные, самые отвратительные злоупотребления силой. Как, ты хочешь убить моего сына? Так знай, на что способен отец!
Лойола понял, что пропал. Он сделал еще попытку.
— Имейте в виду, — сказал он, — если через час я отсюда не выйду, особый нарочный передаст королю ваше обязательство шпионить за ним, а при нужде предать его.
— Ты безумец! — прокричал в ответ Монклар. — Что мне до того, что повесят меня, если мой сын спасется? Смешные люди эти монахи, честное слово! Дураки! Вы думаете, что вам все позволено, изобретаете все новые орудия пытки для отцовских сердец! Полагаете, что люди все еще мало страдают ради вас! Судите так, что еще недовольно нагромоздили лжи, недовольно пролили крови, недовольно оставили развалин! Вам все еще надобно силой вломиться в души людей, иссушить в них источник всякой радости! Все еще надобно овладевать сердцами, перемалывать на страшных жерновах вашей тирании! А с какой целью? Каких ради замыслов? Чтобы установить какую-то невидимую власть, перед которой будет трепетать вся вселенная. Погоди, погоди, чудовище! Я еще освобожу от тебя землю! И пусть каждый сделает так же, когда ему встретится на пути монах! Пусть не теряет времени на споры, на доводы, на рассуждения… Пусть раздавит его без пощады, как я тебя раздавлю!
Лойола не слушал этих слов: он тем временем собирал всю силу своей властной воли и изобретательного воображения.
В тот миг, когда Монклар уже был готов наброситься на него, лицо монаха озарила торжествующая улыбка. Он воздел руки вверх и воскликнул:
— Господи, Господи, да совершится воля Твоя! Если пришел тот час, когда я возвращусь в лоно Твое — благословен да будет! Горе же не помнящим, что Авраам связал сына своего, и возложил на жертвенник для всесожжения, и взял нож поразить его! Горе не помнящим, что Ты послал в кустах агнца взамен сына Авраамова!
Монклар застыл на месте.
— Что он говорит? — прошептал про себя великий прево.
«Ему конец!» — подумал Лойола.
Вслух он сказал:
— Разите, сударь, я не защищаюсь.
— О чем вы говорили сейчас?
— Так! Просто вспомнил, что Авраам взял нож и готовился поразить сына.
— Но Бог, сказали вы, послал взамен агнца.
— Безумец! — громовым голосом произнес монах. — А тебе кто сказал, что в последний миг не явится агнец в кустах? Кто сказал тебе, что Господь не хотел испытать твою веру и верность, как испытывал верность и веру Авраамову? Кто сказал, что он допустит принести ужасную жертву? Ты обвиняешь нас, сын мой! Или думаешь, что чрево наше бесчувственно, что сердце наше не бьется? Или не понимаешь… но нет! Не хочу ничего говорить. Рази!
— Умоляю вас, — вскричал Монклар вне себя, — договаривайте! О, будь только возможно то, о чем я сейчас догадался! Неужели я увидал лучезарную истину?
— Хорошо. Неужели не понимаете, несчастный обезумевший отец, что толпе нужны примеры, служащие ко спасению… Неужели не понимаете, что для Парижа, для блага религии Лантене должен пойти на казнь? Но разве не понимаете и того, что все готово для его спасения, так что дух власти не потерпит ущерба, вы же сохраните и сына, и свое высокое положение, свою собственную власть!
Оружие выпало из рук Монклара.
— Так значит, — пробормотал он, — мой сын будет спасен?
— Я и так уже много сказал! — воскликнул Лойола. — Я нарушил правило нашего ордена: старшему должно повиноваться, он же не должен изъяснять свои мысли…
Монклар поклонился почти до земли.
Он был убежден, что Лойола желал лишь его испытать.
— Как сделать, чтобы вы забыли мои нечестивые слова? — прошептал он.
— Какие слова, сын мой? Я ничего не слышал. Ничего, говорю вам, кроме того, что вы покорились!
— Да, да! — выговорил, склонившись, Монклар.
— Вам лишь остается самому отдать приказ отправить на эшафот злодея, который, ударив меня, ударил самого Христа!
Монклар содрогнулся весь с головы до ног.
— А теперь, когда сказал свое слово генерал Общества, скажет и человек, упрекая сам себя за свою слабость к вам. Не бойтесь: ваш сын не выйдет отсюда. Я все предусмотрел. Через пять минут он будет в ваших объятиях.
Монклар издал страшный вопль радости.
— Отче, — сказал он, — когда вам понадобится моя жизнь?
— Торопитесь, сын мой! — улыбнулся в ответ Лойола.
— Стража! — громовым голосом возгласил Монклар и схватил Лойолу за руки. — Отче преподобный! Вы клянетесь, что он не будет казнен?
— Клянусь. Ваш сын казнен не будет.
— Клянетесь, — трепеща, продолжал Монклар, что он даже не выйдет из стен этого дома.
— Клянусь, что ваш сын из этого дома не выйдет!
Про себя же Лойола добавил:
«Но так как я не знаю, действительно ли Лантене сын Монклара, я не обязан сдержать эту клятву».
Тем временем стража на зов Монклара распахнула двери кабинета. Великий прево убедился, что Лойола не солгал: у каждой двери действительно стояло по десять солдат.
Начальник караула в некотором замешательстве глядел то на прево, то на монаха.
— Повинуйтесь приказаниям преподобного отца, — сказал Монклар.
— Заключенного взять, — распорядился Лойола.
Стражники удивленно спустились вниз.
Сразу за ними пошли Монклар, которого трясла судорожная дрожь, и Лойола.