Двор чудес
Шрифт:
Герцогиня д’Этамп не знала этого и думала, что лжет. Ее ложь оказалась правдой: бывают в жизни такие обороты.
Итак, ее карета чуть не сбила Маржантину. А Маржантина, как мы видели, тронулась в дорогу пешком.
Она даже не подумала, что на деньги, оставленные «прекрасной дамой», можно нанять повозку. Для нее — для этого рассудка, в котором отражались только некие смутные образы, существовал лишь один способ попасть от места до места: идти да идти, покуда хватает сил.
Как мы сказали, первый ее переход продолжался пять часов. Мучима желанием идти все дальше, Маржантина прошла деревню и хотела продолжить путь. Но она уперлась в темноту, как в стену.
Тогда она повернула назад, вошла в трактир и показала золотую монету. Трактирщик засуетился, накрыл стол, подал обед, как для полудюжины дворян. Золотую монету он получил, но Маржантина съела только кусок хлеба и выпила стакан воды, а на пироги и пулярок, поставленных перед ней служанкой, даже не взглянула.
— Куда же вы направляетесь? — спросил трактирщик.
— Как куда? Вот вопрос! Дочку искать, куда же еще?
Все вокруг переглянулись и покачали головами. Люди быстро поняли, кто эта путница с блуждающим взглядом, со странными телодвижениями: сумасшедшая.
Только благодаря этому алчный трактирщик и не обобрал Маржантину до нитки: тогда сумасшедших боялись, как особых людей, находящихся в сношениях с духами — ангелами или бесами, только существами потусторонними. С такими лучше не ссориться.
На рассвете Маржантина пошла дальше. Раз нищенка попросила у нее милостыни. Маржантина сунула ей золотую монетку. Нищенка сперва остолбенела, а потом проводила ее безмерными благодарностями.
Безумная шла, напевая свою любимую песенку — старинную колыбельную, наивную и простую:
Я по лугу гуляла,
Лилий белых нарвала…
Иногда она останавливалась, хлопала в ладоши и восклицала:
— Что она скажет! Ай, что она скажет, когда я ее возьму на руки и стану баюкать, как прежде! Как будет счастлива! А я-то, я-то! Господи, как хорошо! И погода чудная! Я и не видала такого хорошего денька!
Как раз начиналась метель…
Встречая по дороге крестьянина или проходя мимо дома, она всякий раз спрашивала:
— Скажите, далеко ли до Фонтенбло?
Ей отвечали.
В первый раз, задавая этот вопрос, она боялась что ей ответят:
— Какое Фонтенбло? Нет тут Фонтенбло, и вообще такого места нет!
Но теперь она уже не сомневалась.
Шла Маржантина целый день, вечером ей опять пришлось остановиться на ночлег, и только на третьи сутки она дошла до места. Перед ней появились дома, она остановила какого-то встречного и задала все тот же вопрос:
— Далеко ли до Фонтенбло?
— Фонтенбло? — ответил прохожий и указал в сторону домов: — Да вот же оно тут и есть.
Безумная была поражена. Она остановилась, сложив руки и выпучив глаза от изумления. Всю дорогу ей втайне казалось, что она не придет никогда, что люди, которые отвечают: «Часа через четыре дойдете… Через два часа…» — над ней насмехаются.
Поэтому в город она вошла с какой-то робостью, шла по нему тихо-тихо, как в церкви в Париже, когда заходила туда укрыться от снега или от дождя.
Через несколько минут она была уже возле дворца.
Дворец показался ей сказочным.
— Господи, красота-то какая! — прошептала она с глубоким, непритворным восхищением.
Словно кем-то влекомая, загипнотизированная, она медленно подошла к воротам.
— Назад! — вдруг рявкнул аркебузир. — Назад, женщина! Стрелять буду!
XXVIII. Дочка Маржантины
Мы оставили Франциска I в тот момент, когда он, осмотрев все караулы замка, вернулся в свои покои.
Из-за встречи с Манфредом и Лантене король позабыл необыкновенную ночь, которую провел с Мадлен Феррон — ночь любви и ненависти, ужаса и страха, а под конец перед ним упал человек с перерезанным горлом.
Все эти воспоминания естественным образом снова хлынули в ум Франциска I, когда он решил, что принял достаточные меры предосторожности против двух воров.
— Ты устал, Ла Шатеньере? — спросил он.
— Да, государь, если речь идет обо мне. Нет, если речь о службе Вашему Величеству.
— А раз не устал, — сказал король, желавший услышать только вторую часть ответа, — возьми себе подмогу и ступай обыскать дом, у дверей которого оставил меня нынче ночью. Арестуй всякого, кто в нем находится.
— Даже если это женщина, государь?
— Особенно если женщина.
Ла Шатеньере ушел, сильно проклиная про себя работу, которую взвалил на него государь.
А Франциск I послал камердинера к герцогине де Фонтенбло с уведомлением, что он намерен вскоре ее увидеть, и приказал оставить его одного.
Как всегда, когда случалось нечто, что сильно его заботило, он принялся торопливо расхаживать по комнате. Потом вдруг остановился перед большим зеркалом, отражавшим его с головы до пят.
Зеркало показало ему сильного человека — атлета с широкими плечами, мощными бицепсами, рельефными мускулами на ногах, и он улыбнулся.
Убедившись с первого взгляда, что может еще сойти за первого дворянина королевства, король Франциск стал рассматривать свое лицо. И улыбка его пропала. На лице множились признаки преждевременной старости. Глубокие и широкие морщины пересекли его лоб, щеки обвисли. Он с испугом увидел, что за последний месяц у него сильно поседели волосы и начала седеть борода. На веках появилась красная кайма, а взгляд потускнел. И, наконец, среди безжалостных признаков физического износа появились и постыдные признаки глодавшей его болезни.