Двойной Леон. Istoriя болезни
Шрифт:
— Прошу, не сдавай меня сегодня, фрау Де. Может, завтра мне станет лучше.
— Что еще за фрау Де? Ты бредишь. Может, это уже белая горячка? Тебе нужно в больницу. Я договорилась с Дарьей Юрьевной.
— С фрау Де? Что? Где? Когда? Пожалуйста, не сегодня. Я просплюсь, и все будет хорошо. Вот увидишь.
— Что будет хорошо? Разве что-то может быть хорошо? Посмотри на себя. Ты уже неделю ничего не ешь. Я звонила Артуру. Он сказал, что заедет на машине и тебя отвезет.
— Не сегодня, пожалуйста. Я же ничего не прошу, кроме покоя. Я просто хочу уснуть. Уснуть — и все. Дай мне пива.
На следующее утро действительно приехал Артур.
— Вставай, отец, поехали, — трясет он меня. Ненавижу, когда Артур называет меня отцом. Хоть я и на самом деле ему отец. Крестный. Спровадил парня к римо-католикам, когда ему уже было за тридцать.
— Не трогай меня, — бормочу я спросонья. И дальше автоматически: «Я же ничего не прошу, кроме покоя. Я просто хочу уснуть. Уснуть — и все. Дай мне пива».
— Старик, подымайся. У меня нет времени. Мне на работу надо. Давай, давай, вставай.
Некоторое время мы вяло переругиваемся, пока я наконец не сползаю кое-как с кровати и не начинаю натягивать штаны и рубашку.
— Не эту, — говорит жена. — Возьми свежую на диване. — И дальше без паузы Артуру: — Вещи я уже собрала. Сейчас он оденется и едем. Подожди нас в машине. Мы недолго.
Кое-как одевшись, захожу в ванную плеснуть в лицо воды. Из зеркала смотрит на меня астральный двойник непривлекательного, честно говоря, вида. Смотрит тупо, как последнее чмо. Во взгляде ни проблеска мысли, ничего человеческого. Лицо синее, сосуды набрякли, кожа шелушится. Труп трупом. Еще и недельная щетина, как у последнего бомжа. Ох, и двойничок попался. А где же я? Куда, к черту, подевался я? Может, я еще сплю? Нет времени на поиски. Артур уже, наверное, завел двигатель. Спешит, мудак. Какая там, к черту, у него работа? Курить дешевые, но пафосные сигареты, пить вонючий кофе и педерастичным голосом разговаривать по телефону, изображая крутого бизнесмена? Подождет, козел. Не помрет.
Однако делать мне уже больше нечего и VOLENS-NOLENS приходится выходить из дому, пошатываясь, спускаться по лестнице и садиться в задрипанный секонд-хендовский лимузин. Все из вторых рук. Ничего своего. А когда-то были друзьями. Он, наверное, и сейчас думает, что поступает, как настоящий друг. Везет захворавшего дружбана в больницу. Протягивает руку помощи и т. д. Козел. Все козлы и мудаки. (Понять, что я имею в виду под этим «все», мне не удается — тотальная заторможенность — однако то, что правда на моей стороне, сомнений не вызывает.) Козлы и мудаки. Мудаки и козлы. Коз… «КОзел» — вот как называлось пиво, которое мы пили с Иоанной в ирландском пабе на улице, кажется, Медовой. И я там был, мед-пиво пил.
— Слушайте, — слегка очухавшись, говорю я. — Если вы действительно собираетесь сделать из меня абсолют-абстинента, так дайте хоть выпить мое последнее пиво. Даже приговоренному к смерти полагается последняя сигарета. А абстиненция — хуже смертной казни.
Я заставляю Артура остановиться у ближайшего ларька и выхожу. На этот раз выбираю BEAR BEER — самое крепкое из того, что есть, хоть и противное. На нем можно дольше продержаться.
Усаживаясь в машину, открываю банку и с невыразимым наслаждением делаю первый глоток, сдерживая рвотный рефлекс, — у BEAR BEER отвратительный запах.
Наше дальнейшее путешествие, словно с балкона областного музыкально-драматического театра, наблюдает мое астральное тело.
Я. Прекрасный хмеля аромат! (замечая Артура). Привет, Артурчик.
(Артур с тревогой бросает взгляд в зеркальце на мою жену, которая сидит сзади и внимательно следит за дорогой.)
Артур (с отвращением). Ты бы хоть застегнулся. Ходишь, как сексуальный маньяк с перлюстрированной ширинкой. Застегни.
Я. Ого, какие мы слова знаем! «Перлюстрированной»! Надо запомнить. Одного только не понимаю. Застегнуть? Зачем?
Артур. Как это «зачем»? Что значит «зачем»?
Я. Видишь, простой вопрос, а ты не в состоянии на него ответить.
Артур. Ну… это неприлично.
Я.(продолжает пить пиво). Ну вот — твой ответ ничего не означает. Он не выдерживает мало-мальски интеллектуального анализа. Типичная банальная отговорка.
Артур. Тебе этого недостаточно?
Я. Мне — да. Я — глубоко мыслящий человек. Если уж мы начали дискуссию, то должны рассмотреть и все нюансы этой проблемы, такие, например, как кальсоны.
Артур. Ради бога, сначала застегнись, а потом поговорим
Я. Это нарушило бы мыслительный процесс. Следствие опередило бы причину. Человек не должен жить бездумно, механически руководствуясь рефлексами.
Артур. Так и будешь ходить в расстегнутых штанах?
Я. Ага. И ничего у тебя не выйдет, сынок. Пуговиц-то нет (выпивает очередную порцию пива). Тебе известно слово «йок»? А «Йокогама»?
Артур. Какие, к дьяволу, пуговицы? У тебя джинсы на молнии.
Я. «Джинсы на молнии» — сильно сказано. Круто. А еще круче вопрос «Какие к дьяволу пуговицы»? Дьявол — это же дух. Никаких пуговиц к нему не положено. Материя вообще из духа не возникает. По крайней мере, в данном случае. (Моя жена протягивает руку, пытаясь отобрать у Я банку с пивом, но тот не отдает.)
Артур. Об этом, отец, я, собственно, и хотел с тобой поговорить.
Я. После, после (допивает пиво). Ты можешь ехать помедленнее? Хочется насладиться последними минутами свободы (впадает в дремоту).
Когда мы наконец оказываемся в кабинете фрау Де, она предлагает сесть и задает мне вопрос, который я так надеялся услышать во время нашей первой встречи:
— Скажите, почему вы пьете?
— Непроясненность основных мировоззренческих принципов, — неохотно отвечаю я, разваливаясь в кресле и, так и быть, застегивая джинсы.