Двойной Леон. Istoriя болезни
Шрифт:
Однако первые же мои попытки наладить контакт были грубо оборваны:
— Говорить здесь буду я!
Что же это за врач, который не хочет выслушать пациента, пусть и потенциального? Разве выслушать — не первая обязанность эскулапа? Так ведь вместо того, чтобы вылечить простуду, можно запросто вырезать аппендицит, или, чего доброго, ампутировать конечности, или не дай бог кастрировать. Может, она хочет меня кастрировать? — думал я.
Вяло отвечая на острые вопросы, которые совершенно не требовали ответов, я разглядывал гобелен, на котором была искусно выткана Дева Мария с Младенцем. (Вероятно, дело рук благодарного подопытного кролика — перевоспитанного наркомана.) Опять Дева Мария. Может, это новое терапевтическое открытие? Может, все эти образы в медицинских кабинетах — не просто дань моде или свидетельство конфессиального единства в ордене защитников здоровья — может, в них скрыта целительная сила? Может, вместо болезненных уколов, опасных пилюль и унизительных процедур тут просто прикладываются к вытканной святыне? Тогда я — за.
— Самому вам не удастся выйти из ЭТОГО. Мы поможем вам. Когда вы последний раз пили пиво?
— Вчера, — ответил я, чувствуя вполне выносимую легкость бытия от выпитой полчаса назад бутылки GUINESS‘а. Интересно, заметит ли отличный специалист мое вранье? Похоже, не заметила, так как сказала:
— Ну, вот видите!
Что я должен видеть — неясно. «Как же мне тебя назвать, милая?» — вместо этого думал я. Клаудиа Шифер? Мисс Гнуссен? Леди Ди? Последнее, в связи с совпадением инициалов, казалось наиболее уместным, однако утонченная сдержанность покойной принцессы была совсем не похожа на вышколенную неприступность этой спокойной, как удав, больничной королевы. Она смахивала на другую леди — железную. Однако, вспомнив свои ницшеанско-гестаповские ассоциации и безошибочно чувствуя, что заветная мечта Дарьи Юрьевны — устроить тут же на месте окончательный фармакологический ANSCHLUSS, — я решил наречь ее «фрау Де» — германский вариант британской идиомы. Тем более что такая поливалентная форма позволит мне иногда развлечься, спрашивая у воображаемого собеседника: «А фрау гДе?»
— А гДе вы живете? — словно прочитав мои мысли, продолжает она.
— Какое это имеет значение? Разве у вас лечение не анонимное?
— В принципе да, но нам необходимо заполнить историю болезни, занести в нее ваши данные, координаты.
Эти слова дали мне шанс если не на контрнаступление, то хотя бы на затяжную оборону. ANSCHLUSS не пройдет. По крайней мере, сегодня.
— Понимаете, он довольно известен в литературных кругах, — вдруг поддерживает мою партизанщину Карп, — и не хотелось бы…
— К тому же, я — типичный невротик, — окрыленно добавляю я. — У меня бзик на почве гигиены, плохо переношу общество незнакомых людей.
— Ничего. У нас прекрасные условия: горячая вода, душ, одноместные камеры…е-е-е… то есть палаты.
Все. Похоже, победа. Полностью неожиданная победа. Фрау кое-гДе проиграла, недооценив жизнеутверждающую силу GUINESS‘а, помноженную на мощь поэтического братства.
— Давайте мы договоримся так, — говорю уже уверенно и непринужденно. — Если мне на этот раз не удастся выпутаться самому, я обязательно обращусь к вам. Но, думаю, пока можно обойтись без госпитализации.
Разговор — поскольку результат всем уже ясен — приобретает необязательный, светский характер, и напряжение понемногу спадает. Фрау Де выписывает мне лекарство, чтоб хоть таким образом прикрыть свое поражение.
— Оно есть в аптеке на Бельведерской — бывает только там — будете принимать в течение месяца в период абстиненции.
— Да не хотелось бы употреблять транквилизаторы, — со знанием дела говорю я. — Какой смысл из одной зависимости попадать в другую.
— Это не транквилизатор, — отвечает фрау Де, неподвижно глядя прямо мне в глаза. — Это седативный препарат. Будете принимать, если почувствуете беспокойство, страх или желание выпить.
Не могу оторвать взгляд от ее гипнотических бездонных зениц, где, словно в черных зеркалах, отражается сферически искаженная комната, гобелен, стол, а на столе — листы бумаги, канцелярский прибор и коробочка пилюль с зеркальной надписью: РОТАЗИЛИВКНАРТ.
Ничего себе, тут действительно относятся к пациентам, как к клонированным мультипликационным кроликам, полностью приструнить которых способна лишь рука рисовальщика. Прав был Гардинг, когда говорил: «Все мы — кролики разного возраста и вида, прыгаем — скок-поскок — по стране Уолта Диснея {…} Нам нужен хороший волк — волкулак, беовульф, вервольф — наподобие нашей любимой медсестры, чтоб знали свое место».
Но мне, черт возьми, не хочется, быть персонажем чужой анимации. Я еще сохранил и немного объема, и симпатию к трехмерности этого мира. Мне нравятся его нежные выпуклости, к которым можно прикоснуться, его уютные углубления, в которых можно удобно свернуться калачиком, его шелковистые заросли, которые так приятно пригладить солнечным утром, хмурым полднем или дождливым вечером.
— Значит, если появится острая необходимость, я сразу обращусь к вам, — подвожу я итог, а фрау Де на прощание говорит:
— Желаю, чтобы необходимости не было, — явно подразумевая прямо противоположное.
Одурманенный этой неожиданной победой, забыв, что выигранный бой еще не означает выигрыш в войне, я недооценил тогда медико-мистическую силу наркологической королевы.
А зря.
В тот раз мне действительно удалось самостоятельно выйти из стопора непрекращающихся стопок, но лето кончалось, и я в очередной раз вошел в такое крутое пике, что выбраться из него не смог бы и самый крутой асс. Первые две недели прошли достаточно активно, что было скорее негативным, чем позитивным фактором, так как я мог самостоятельно и беспрепятственно передвигаться, посещая все доступные мне заведения — а именно самые отвратительные забегаловки выбираю я в сезон падения, — поэтому ничто не мешало мне навещать их поочередно (остатки призрачного кодекса чести не позволяли мне ежедневно светиться в одном и том же месте), теряя постепенно контроль над количеством выпитого и загоняя себя в глухой угол опорожненной бутылки. Мой алкогольный астрал, отделившись от физического тела, находил ободряющие оправдания:
— Видишь, — говорил он, похлопывая меня несуществующей рукой по существующему, но шаткому плечу — сегодня ты выпил первое пиво только после обеда, и аппетит у тебя хороший, все функции организма в норме, душ принимаешь регулярно, и даже не полностью утратил интерес к телевизору, и кой-какую работу можешь делать. Правда, без вдохновения, но разве можно требовать вдохновения, если через каждые пару часов необходимо дозаправляться. Завтра пойдем на уменьшение дозы. Послезавтра еще немного снизим — обратная арифметическая прогрессия — и через несколько дней будем, как огурчики.
Так утешал меня старый астральный друг, наблюдая, как я опрокидываю очередную стопку и закусываю бутербродом, стряхнув предварительно с него эти самые огурчики, — терпеть их не могу.
Постепенно бутерброды теряли актуальность, как и еда в целом. Последнюю неделю я держался исключительно на одном горючем, и даже подзарядка требовалась лишь для того, чтобы, забыв о своем существовании, провалиться в темную прорубь сна. Количество уже не играло роли. Теперь это был просто заменитель крови, лимфы, мочи, пота, мозговой жидкости, меня самого, наконец. Накануне фатального и фатально неизбежного решения я уже с утра еще стал просить жену: