Двуглавый орел
Шрифт:
Потом мы повернули и полетели вдоль русла реки, извивающейся по лесам и холмам, до тех пор, пока она не вильнула на запад. Ночной полет в открытой кабине биплана над вражеской территорией — странное гипнотическое состояние. Отсутствие каких-либо ощущений, ровный рев двигателя, порывы холодного ветра и мерцание пульсирующего пламени шести выхлопных труб, как я заметил, вызывают легкую сонливость, в которой нелегко сконцентрироваться на навигационных знаках. Я решил толкать Тотта в плечо каждые пять минут, чтобы не дать ему уснуть.
В те времена даже опытный пилот одномоторного аэроплана мог очень легко потерять чувство равновесия, особенно если ночь облачная. Из-за крутящего момента винта аэроплан постепенно заваливался на левый борт, пока не опрокидывался и не падал вниз.
Теперь итальянцы имели достаточный опыт воздушных налётов, были осторожны и использовали светомаскировку, поэтому отчетливо видны были только отблески двигательных топок на железной дороге, да несколько огоньков на товарной станции, по которым мы и смогли найти Гемону.
Окоченев от холода, несмотря на несколько слоев одежды, я негнущимися руками изо всех сил старался подтащить первую бомбу к борту кабины. Внезапно меня ослепила яркая вспышка. Это были итальянские прожекторы.
Вокруг нас пронеслись первые зенитные снаряды, Тотт накренил машину направо, и я выронил бомбу. Полагаю, зенитный расчёт, должно быть, услышал, что она со свистом падает вниз — весьма необычно было наблюдать, как лихо они отключили свет. Я увидел внизу красную вспышку взрыва, а Тотт зашёл на второй круг, чтобы повторить оказанную любезность. Я одну за другой вывалил за борт оставшиеся бомбы.
Мы на полной скорости ушли в ночное небо, и лучи прожекторов напрасно пересекались позади. Я увидел, что мы подожгли здание, судя по рвущимся в небо искрам — деревянный пакгауз.
Непросто было приземлиться на неровное лётное поле Капровидзы при тусклом свете нескольких факелов, сделанных из жестянок из-под бензина, наполовину наполненных отработанным маслом, с фитилями из тряпок. Мы отправились поспать хоть несколько часов, прежде чем я написал и сдал отчёт о рейде. Потом я пошёл в ангар, где "Бранденбургер" осматривали после вылета. Фельдфебель Прокеш отдал честь и сказал, что, возможно, мне стоит кое на что посмотреть.
Он молча указал на фанерный фюзеляж аэроплана. Поперёк места наблюдателя с обеих сторон было две дыры размером с ладонь, точно напротив друг друга. Аэроплан навылет пробило куском шрапнели, когда рядом разорвался зенитный снаряд. Если бы я не встал, чтобы вывалить первую бомбу на борт кабины, он обязательно прошил бы меня где-то на уровне почек.
Гауптман Краличек был занят составлением своих сводок, и потому я не мог сделать ему устный доклад почти до полудня. Я нашёл его в ещё более раздражённом состоянии, чем обычно.
— Ну, Прохазка, вы нам на этот раз хорошенький беспорядок устроили.
— В каком смысле, герр командир?
— Вы бомбили не Гемону, а Толмеццо. И то был не вокзал, а кирпичный заводик.
— Позвольте спросить, герр командир, а какая разница? Если речь идёт о бомбардировках итальянского городка, то он, на мой взгляд, мало чем отличается от других; а что касается цели, нам не довелось поразить вокзал, как намечалось, зато кирпичи, как мне представляется, для итальянцев — необходимое подспорье в их военных приготовлениях.
— Разница? В бланке отданных мной указаний на бомбардировку в графе "Местонахождение цели" ясно значилась Гемона, а в графе "Задание"— "атаковать вокзал". Там ничего не сказано про кирпичи на задворках Толмеццо. Если бы вы сказали, что уклонились от интенсивного огня над местом цели и полетели дальше бомбить что-то другое, это было бы приемлемым, хотя и достойным сожаления. Но в вашем отчёте— который теперь передан без моего утверждения в штаб армии — вы категорично утверждали, что атаковали Гемону, хотя на самом деле бомбили Толмеццо. Он у меня здесь, на бланке, заполненном вами по приземлении — всё чёрным по белому написано. Я это рассматриваю как серьёзное нарушение дисциплины.
— Но герр командир, ориентироваться ночью на аэроплане — это почти наугад, все это знают...
— В эскадрилье 19Ф это не так — вам даются цели, и я надеюсь, впредь вы либо будете их поражать, либо предоставите очень веские причины, почему не способны это сделать. Объяснение "не смог найти цель"— просто неприемлемо, вам понятно? Точная отчётность — суть эффективности операций. Но совершенно независимо от этого, в штабе армии я узнал, что ваша атака на кирпичный завод стала для нас причиной серьёзных проблем.
— Позвольте спросить, как такое возможно?
— Железнодорожная станция — государственная собственность, нападения на неё разрешены Гаагской конвенцией 1907 года. Кирпичный завод — частная собственность, поэтому, согласно условиям той же конвенции, его запрещается атаковать. Но более, гораздо более серьёзным этот случай делает тот факт, — он поправил очки, — что, как теперь выяснилось, данный кирпичный завод был собственностью австрийского подданного — некоего герра Враницки из Южного акционерного общества производителей кирпича в Клагенфурте. Управляющий завода позвонил ему сегодня утром через Швейцарию, сообщил о нападении, и как я понял, страховщики отказываются платить на том основании, что полис не включает военные действия, совершённые силами его собственного государства. Он уже посетил Военное министерство с жалобой, и говорят, намерен предъявить лично вам иск о причинённом ущербе.
Так что после того случая я особенно заботился о том, чтобы во время подобных ночных налетов сбрасывать бомбы над чистым полем неподалеку от цели. Также я усовершенствовал безотказную систему точного бомбометания в ночное время. Нам выдавали бланк с указанием цели до взлета, Латисаны, к примеру. Как правило, мы совершенно не могли найти Латисану, или в конце концов сбрасывали бомбы где-нибудь неподалеку от места, предположительно похожего на Латисану.
Вернувшись из рейда, я шел в палатку поспать несколько часов, затем от руки писал рапорт, оставляя пропуски для названия населенного пункта, который мы атаковали. Далее я снова спал до полудня, а проснувшись, посылал своего денщика Петреску на велосипеде в Хайденшафт за дневным выпуском "Вестника Триеста".