Двуглавый орел
Шрифт:
Никто из нас не был уверен, что мы готовы даже совершить этот полет и вернуться, не говоря уже о том, чтобы попутно сделать что-нибудь стоящее. Никто не позаботился нас предупредить, но все знали, что в отчетах разведки сообщалось о присутствии новой итальянской эскадрильи одноместников, недавно прибывшей на аэродром Сан-Вито, восточнее Пальмановы, прямо на нашем пути.
Эту недавно сформированную эскадрилью возглавлял легендарный майор Оресте ди Каррачоло. Думаю, в 1916 году асы-истребители были, как и танки, большим новшеством в области ведения войны. Или, возможно, всё это было просто рекламной кампанией, не могу сказать. Так или иначе, они удовлетворяли глубинные потребности общества. Серые безымянные пехотинцы могли
Но в небе над этой устрашающей бойней, словно чтобы дать застывшему воображению публики то, за что можно ухватиться, лётчики-асы быстро приобрели статус оперных певцов. Даже тогда, летом 1916 года, производились вкладыши в сигаретные пачки, альбомы фотографий и первые заказные автобиографии, утолявшие жажду публики в героях, которым можно поклоняться в этой самой чудовищно негероической войне из всех, что когда-либо видел мир.
Фонк, Гинемер, Бёльке, Иммельман — даже в покрытой налётом традиций старой Австрии газеты уже присвоили титул "Орла Триеста" военно-морскому пилоту-истребителю Годфри Банфилду. И на фоне всего этого однажды ранним сентябрьским утром мы, офицеры из Капровидзы, рассматривали за завтраком вырезку из швейцарской газеты, передавая из её из рук в руки. Там было фото невысокого, коренастого человека в форме офицера итальянской армии, стоящего рядом с истребителем "Ньюпор".
На аэроплане красовалась эмблема — свирепый чёрный кот с длинными когтями, а статья была озаглавлена "Итальянский чёрный кот готов прыгнуть на австрийцев". Из текста заметки следовало, что журналист бернской газеты взял интервью у майора Оресте ди Каррачоло — скульптора, путешественника, дуэлянта, гонщика и авиатора.
Мы узнали, что хотя майор и не был кадровым офицером, а возраст его перевалил за сорок, он поступил добровольцем в Итальянский воздушный корпус в 1915 году. С тех пор он сделал головокружительную карьеру как лётчик, на его счету уже с десяток сбитых аэропланов, включая один из наших "Фоккеров Айндекеров" и двухместный "Хальберштадт" из немецкой эскадрильи, который недолго взлетал из Вельдеса. Но судя по всему, такого поворота в его карьере вполне можно было ожидать — ясно, что майор ди Каррачоло был персонажем вроде кондотьеров итальянского Возрождения.
В свои ранние годы он в основном был скульптором, помогая становлению футуристического движения, и поставил несколько скрюченных монументов из белого мрамора на площадях итальянских городов, а также наслаждался дружбой и покровительством Родена.
Особенно превозносился его "Памятник героям Адовы", в такой степени, что похвалы почти затмевали тот факт, что в битве при Адове целую итальянскую армию разгромили босые абиссинцы императора Менелика.
Но ему удавалось временами отвлекаться от резца и молотка, чтобы участвовать в жизни литературных салонов, наслаждаться благосклонностью множества хозяек этих салонов, и много раз драться на дуэлях, иногда успешно, иногда нет, с их мужьями. В статье говорилось, что одно из подобных осложнений вынудило его на несколько лет отправиться жить в дикую горную окраину итальянской колонии Эритреи.
Во время пребывания в Африке он открыл крупное озеро в рифтовой долине, был чуть ли не до смерти искусан умирающей львицей, потом спас ее детёныша и приручил, так, что львенок ходил за ним как собака. Он водил гоночные автомобили, примерно в 1910 году самостоятельно научился летать и участвовал в войне Италии против Турции, где, как утверждал, стал первым человеком, сбросившим бомбу с аэроплана — на турецкий пароход в гавани Бенгази.
Оказалось также, что в 1914 году он с группой отчаянных единомышленников попытался подтолкнуть нерешительное итальянское правительство, спровоцировав войну с Австрией. Они достали корабль, оружие и собрались отплыть из Римини, чтобы атаковать остров Черзо, когда
Потом он организовал подобную экспедицию к адриатическому островку Лисса, которую я сам невольно сорвал в прошлом июле, когда моя подлодка U8 торпедировала возглавлявший атаку итальянский крейсер.
В общем, его биография выглядела весьма внушительно. По его собственным словам, майор ди Каррачоло пылал страстным желанием вычистить Габсбургского орла из остававшихся разобщёнными с Италией Триеста и Далмации, а также из Южного Тироля. У него не было к нам личной неприязни, заверял он швейцарского журналиста. "Австрийцы — храбрые и решительные воины, — сказал он, — но они плохо организованы и не слишком хорошо экипированы, а теперь к тому же остались в меньшинстве. Думаю, могу обещать им горячие деньки, когда за дело возьмётся эскадрилья 64а".
Некоторые наши молодые офицеры отнеслись к статье пренебрежительно, как к пустому бахвальству итальянца, но я нисколько не сомневался, что майор так же хорош в деле, как и на словах. Я надеялся, что до тех пор, пока я летаю на "Бранденбургере", мы с ним никогда не встретимся в воздухе.
Однако нам суждено было встретиться, и гораздо раньше, чем я предполагал. После целой недели тумана и дождей день 21 сентября выдался солнечным, хотя с запада и набегали небольшие облака. Четыре "Бранденбургера", нагруженных горючим и бомбами, с хлюпаньем преодолели полузатопленное лётное поле Капровидзы и тяжело поднялись в небо.
Мы медленно набирали высоту — аэропланы не только несли тяжелый груз, но пропитались влагой и застоялись за эти несколько недель под дождём и туманом на лётном поле. Наконец, мы оказались почти над линией окопов, восточнее Гёрца и, продолжая подниматься вверх, выстроились в боевой порядок. Нам следовало лететь в форме ромба, с дистанцией примерно в пятьдесят метров. Ведущим назначили аэроплан оберлейтенанта Поточника, Тотт и я — на правом фланге, новый офицер, лейтенант Донхани, на левом. Замыкающий аэроплан вёл штабсфельдфебель Зверчковски с лейтенантом Суборичем в качестве наблюдателя.
Строй в форме ромба был нужен для того, чтобы аэропланы не потерялись, сбившись с курса. Кроме того, мы надеялись, что сможем оказывать друг другу огневую поддержку, если нас будут преследовать итальянцы. Вышло так, что им и не понадобилось гнаться за нами — они уже ждали нас с того момента, как мы пересекли границу, кружась на высоте тысячи метров над нами и выбирая удобную позицию, чтобы лучше использовать солнце.
Всё произошло так быстро — наши тени, как призраки, скользили над белыми облаками, лежащими в пяти сотнях метров под нами, и тут сверху, со стороны ослепительно яркого солнца, на нас стремительно ринулись шесть или семь чёрных точек. Мы оказались в меньшинстве, и единственная надежда на спасение была внутри облаков. Я развернулся, взвёл пулемёт и увидел, как аэроплан Поточника качнул крыльями, призывая нас следовать за ним, а потом направился вниз и нырнул в белый пух облака.
Но "Ньюпоры" нас опередили — прежде чем мы успели спрятаться, два оказались под нами, чтобы подстрелить, если мы попытаемся пикировать. Первой жертвой стал аэроплан Донхани. Я развернулся и, поспешно прицелившись, дал пару очередей, пытаясь помешать "Ньюпору" пристроиться в хвост Донхани. И тут мой Шварцлозе заклинило. Я открыл затвор и неуклюжими руками в толстых перчатках постарался устранить неисправность.
Мне это удалось, но помочь Донхани я уже не успел — слишком поздно: из кожуха двигателя "Бранденбургера" внезапно вырвалось оранжевое пламя. Больше мы не могли ничего сделать, только беспомощно наблюдать, как аэроплан, охваченный огнём, завалился на правый борт и ушёл в облако, оставив за собой плывущий в воздухе шлейф жирного чёрного дыма.