Дьявол, я пришла договориться!
Шрифт:
Вот что получается, когда привыкаешь все делать самостоятельно.
Мои пальцы упираются во что-то объемное в траве.
Нашла?!
А падальщик уже скользит по земле, пуская слюни.
«Будешь моим талисманом, вещь!» - истошно воплю я, хватаю предмет и с разворота влепляю бубенцами по выпуклым глазам наскочившего на меня падальщика.
Потом я извинюсь за варварское использование чужого имущества. А пока колокольчики и на это сгодятся.
Всматриваюсь в предмет в моих руках.
Ошибочка вышла. Это не бубенцы.
Я только что вмазала падальщику чьим-то белоснежным черепом.
Глава 12. ПРОДУКТ И МИГРАЦИЯ
Бедный Йорик!
Горацио, спокуха, я его не знала. Так что о бренности бытия поговорим потом.
Здорово. Помимо того, что я – варвар, во мне еще обнаруживаются и замашки вандала. Чью могилу я уже успела мимоходом расхитить?
Передо мной вырисовывается пасть падальщика. Из темного нутра несет смесью из вони подпорченных консервов, опрелых носков и подгнившей листвы.
Хрясь!
«Да чтоб тебя! – Дико вглядываюсь в пустые глазницы черепа, который вновь использовала в качестве оружия. – Опять огрела его черепушкой!»
– Что ты делаешь, беляночка? – Метрах в пяти от меня к стволу дерева вальяжно прислоняется Ацелестий. Взгляд у него, к слову, не менее голодный, чем у падальщиков.
– Веду дебаты, - коротко поясняю я, посылая падальщика в нокаут еще одним ударом черепа по морде. – Обсуждаем разумность употребления в пищу прытко бегающих девочек. В итоге пришли к выводу, что сыроедение на сегодня отменяется.
В подтверждение своих слов одариваю дезориентированного падальщика отменным пинком. Тот разъяренно хрипит, но затем все же отступает, попутно облизывая поврежденные белки глаз неимоверно длинными языками, высунувшимися сразу из всех пастей.
Перевожу дыхание, а миг спустя уже встаю в подобие боевой позы и вытягиваю в сторону Ацелестия черепушку. Не время расслабляться. Этот экземпляр хоть и хорош собой, но спит и видит, как меня конвертиком сложить и побыстрее запихнуть в темные тесные конструкции. Я наконец-то спустилась с дерева, и если котик во время наших полетных бурных объятий сделал то, о чем просил его Ацетон, то прямо сейчас мне стоит опасаться не только падальщиков.
– Сияющие – весьма упорный народец. И сильнее всего их усердие проявляется при спасении несправедливо измусоленных душонок. Крепкие орешки, - с легкой ленцой в интонациях сообщает Ацелестий и кивает в сторону котика. – А особенно упорен вот этот фундук. Меня даже вид его напрягает.
– А ты зажмурься, - советую я, одновременно шаря взглядом по траве. – Тогда и вид его напрягать не будет.
– Не поможет, - притворно скорбно вздыхает парень. – В башке так и крутится его образ. У нас, знаешь ли, бессмертные чувства друг к другу.
– Что ж, совет вам да любовь, - бросаю я и почти сразу кидаюсь на землю.
Колени проваливаются в пованивающую гнильцой травяную поверхность. Изо всех сил тянусь вперед. Кончики пальцев прочерчивают линии на боку одного из найденных бубенцов.
Надо мной нависает тень. По обе стороны от меня, согнутой в неаппетитную баранку, на землю опускаются руки. Ацелестий присаживается на корточки подле и начинает шумно дышать мне в затылок.
– Какая умничка, - шелестит он над ухом. – Сохранила индивидуальность даже после путешествия в Великом Теле. Обычно там стирается все до последнего кусочка, до капельки, и остается только податливая пустота. Но ты – иной продукт.
– Да, да, продукт, вкуснятина. Еще свежачок, - соглашаюсь я и боязливо подтаскиваю к себе бубенцы поближе.
– Есть такое, - усмехается Ацелестий и утыкается носом в мои волосы. – Даже запах другой… Я не стану тебя упаковывать.
Спасибо и на этом. Сжимаю кулак вокруг одного из бубенцов. Теперь бы как-то по-хитрому смотаться от сумрачного, пока он не передумал
– Но ты пойдешь со мной, - добавляет Ацелестий и оглаживает меня ладонью по рукаву.
Зря расслабилась. Может, и его того… по макушке Йориком?
Рука парня добирается до моего кулака и устраивается сверху. Звуки боя доносятся до нас, будто сквозь толщу воды. Ни один падальщик больше не добирается до края поляны. Поразительно, что котик в одиночку успешно удерживает всю серую прожорливую волну.
– Пойдем, - сладко шепчет Ацелестий. Глаза у него становятся почти прозрачными. Оттенок голубого светится из глубины, будто подсветка на дне аквариума. – Пойдем со мной.
Гипнотизирует зараза.
– Неа. Я лучше тут останусь. Как же тут без меня? Вон какая очередь на дебаты. Так и ломятся подискутировать.
Из горла Ацелестия вырывается тихое шипение. Злится. Наверное, раньше его звериное очарование всегда действовало, но на мне система капитально засбоила.
Внезапно сумрачный отпускает мой кулак и с диким видом принимается махать рукой, словно в попытке сбросить с себя языки пламени.
– Жжется! – рычит он.
Похоже, бубенцы оставили на нем ожог. И обожгли только его, ведь я тоже в этот момент держала их.
– Колокольцы. – Ацелестий скалится, морщится и баюкает обожженную ладонь. – Ягненок отдал тебе свои колокольцы?!
Молчу, внимательно наблюдая за кривляньями сумрачного. Дернется в мою сторону, и поцелуется с моим черепом. Серьезно. Йорик у меня нежный, ласковый и любит чмоки. А не поменяет стратегию общения, подпалю золотистые кудряхи бубенцами. И на любом суде докажу, что все это буйство – необходимая оборона.
Ацелестий зализывает ожог и, задумчиво щурясь, оглядывает меня от ботильонов до разлохмаченной макушки
– Знаешь, беляночка, бубенцы – это не то, чем можно раскидываться направо и налево. Ягненочек рискует… Ох-ох-ох, как рискует…