Джули отрешённый
Шрифт:
– Хоумз врет, – сказал я. – Джули нипочем не стал бы с ней ссориться. Мало ли чего наговорил Хоумз!
– Хватит, – пробормотал отец; казалось, он поглощен своими мыслями и ему сейчас не до меня. За столом он был так же молчалив и задумчив, как и весь день в суде.
– Но он врет, я знаю, – стоял я на своем.
– Ничего ты не знаешь, – сказал отец, наконец обратив на меня внимание. – Доктор Хоумз врать не станет. Если не считать всей этой проповеднической болтовни, он отвечал на вопросы правдиво и прямо.
– А я говорю, он врет, – возмутился я. Отец бросил нож и
– Вот что, юноша, – сказал он. – Если бы ты был повнимательней к тому, как в суде ведутся дела, так мог бы знать, что в уголовном суде часто «врут» вопросы, а не ответы. Так что думай прежде, чем кричать…
– Тогда почему же ты сам не задавал вопросы? – вскинулся я.
– Я уже сказал, хватит! – отрезал отец. – Я не намерен это обсуждать. И ты не будешь…
– Но…
– Ешь и прекрати этот разговор! – Сам он в эти минуты не ел и смотрел на меня так свирепо, словно ему осточертели и я и всё на свете. – Тебя даже нечего было пускать в суд, раз ты не соображаешь, что там происходит. И уж раз ты горячишься, как мальчишка, изволь поостеречься, когда станешь писать отчет для субботнего номера газеты. Если ты позволишь своим чувствам одержать верх над разумом и представишь кого-либо в ложном свете, тебя привлекут за клевету в печати. Короче, смотри за собой, а всех прочих оставь в покое.
Отчет, который мне предстояло написать для газеты, должен был основываться на стенограмме суда – в четверг разрешат ее прочесть. Отец это знал. Он попросту велел мне замолчать. Мама молча просила меня о том же, и сестра Джннни тоже. Отец и так озабочен, неспокоен, ну чего ради я к нему пристаю?
Но когда отец свернул свою салфетку, засунул ее в серебряное кольцо и поспешил к себе в контору, я сказал маме:
– Все равно он сегодня все выпустил из рук. Он всегда толкует о внутренней логике защиты, а сегодня я никакой логики не заметил. Ни намека на логику. Он просто ни слова не говорил. Предоставил все Страппу.
– Он знает, что делает, – сказал Том.
– Сегодня в суде на это было не похоже, – мрачно возразил я.
– Ты совсем безнадежен, – сказала Джинни. – Джули заколол свою мать, это же ясно. Чего ты ждешь от папы? Чтоб он ее воскресил?
– Джинни!
– Кит меня просто бесит.
Джинни в сердцах даже ногой топнула. Том уже незаметно ускользнул на свидание к одной девчонке (наши родители считали ее неподходящей и запрещали с ней видеться), и мы с матерью остались вдвоем мыть посуду.
– Он не так уж тревожится за успех защиты, главное – за мальчика, – сказала мама. – По-моему, он еще просто не понимает, что за человек этот твой Джули.
– Его никто не понимает, – сказал я. – В том-то и беда.
– Тогда не суди отца слишком строго. Он делает все, что в его силах.
Я это знал. Но когда на следующее утро суд возобновил работу, по тому, как вела себя публика – как она усаживалась, как ослабел ее интерес, как держались полицейские, секретари, Страпп и даже сам судья, я почувствовал: все они считают, что дело уже решено и отцу вряд ли удастся что-либо изменить.
Глава 20
Но едва он заговорил, мне стало ясно: наконец-то он намерен действовать так, как мы ждали.
– Ваша милость! – нетерпеливо начал он, едва дождавшись последнего удара часов.
Только что отзвучало непременное «Встать, суд идет!», и сейчас все усаживались на свои места, но отец уже снова вскочил, словно ему не терпелось поскорей со всем этим покончить.
– Минутку, мистер Куэйл, минутку, – сказал судья Лейкер. – Я знаю, заседание открыто, но дайте мне хоть сесть как следует.
– Я полагал, что вы уже готовы, ваша милость, – сказал отец. Похоже, он был сегодня взвинчен не меньше судьи и против своего обыкновения сейчас даже не извинился. Этими отрывистыми словами он уже приковал к себе всеобщее внимание. И сейчас все взгляды были обращены на него.
Сам я так пристально следил за каждым его движением, что даже не вдруг заметил в зале нашу Бетт. Она была в голубом и сидела как раз позади моего отца. Было и еще чему удивиться: рядом с Бетт сидела Норма Толмедж в красном платье, красном берете, красных туфлях с перекрещенными на лодыжках ремешками, в шелковых чулках и с маленькой черной блестящей сумочкой. Поразительное это было зрелище – они две бок о бок, такие разные, но, взглянув на Джули, я и вовсе ахнул от изумления, ничего подобного я не ожидал.
На нем была белая рубашка с отложным воротником и хорошо сидящий синий костюм, который Норма купила ему в магазине Уилсона. Этот костюм и белый отложной воротник, выгодно освещенные соседней лампой, заставили забыть про его угловатость, худобу, бедность. Перед нами сидел утонченный, задумчивый интеллигентный юноша-европеец, которому явно свойственны лишь самые изысканные мысли, изящные жесты и недосягаемая гармоничная непорочность. Превращение разительное, полное поэзии. Конечно же, Джули надо было родиться на другом материке.
– Ваша милость, – требовательно воззвал к судье отец, постукивая пальцами по столу, – могу я говорить?
– Пожалуйста, мистер Куэйл. Бога ради, начинайте.
Отец заговорил быстро, напористо, в нем чувствовались не только досада, но и нетерпение.
– Защита не станет тратить время на обсуждение уже установленных фактов. В ночь на двенадцатое сентября в кухне собственного дома миссис Анджела Кристо получила ножевое ранение, от которого затем умерла. Кроме нее, в кухне в это время находился только ее сын Джулиан Кристо…
Судья Лейкер поднял голову, видно, не верил своим ушам. Защитник без борьбы признавал самый решающий, ведущий к роковому приговору довод обвинения.
– Защита, – продолжал отец, сжимая руки, словно откручивал неподдающуюся гайку, – допросит всего шестерых свидетелей, причем очень коротко. Мы вызовем мисс Милиеент Майл, мистера Джо Хислопа, Уильяма Хики, доктора Филипа Хоумза, мисс Норму Толмедж и мисс Бетт Морни.
Страгга поднял брови. Я готов был провалиться сквозь землю. Каким образом отец собирался доказать невиновность Джули и выиграть дело с помощью такого набора свидетелей? Но отец не терял ни минуты. Он вызвал мисс Майл и тотчас обратился к ней да так холодно, так бесстрастно, что вся ее вера в радость не могла послужить ей укрытием.