Единоборец
Шрифт:
Я встаю с постели и бросаюсь к двери. Оборачиваюсь и фиксирую взглядом циферблат часов. Так и есть. Чтобы распознать майнд-ловушку, нужно смотреть на те предметы, которые движутся достаточно медленно. Они обычно прорисованы хуже всего, можно заметить подделку. Это связано с квантованной прорисовкой скоростей: скорости в майнд-ловушке всегда распределены по уровням, наподобие энергетических уровней атомов водорода. Основной уровень нулевой. Между основным и первым есть заметный промежуток, а все остальные промежутки поменьше. Поэтому профессионал всегда отличит ловушку от реальности. Я смотрю на минутную стрелку часов и вижу, что она слегка расплывается в своем, почти незаметном, движении. Часовая не движется вовсе. Наверное, мои глаза слишком примитивны, чтобы заметить ее перемещение. Я открываю дверь и наталкиваюсь на врача в халате. Позади него два дебелых санитара. Врач надевает
– Вы отстали от моды, – говорю я. – Очки не носят уже сто лет. Не носят даже неформалы.
– О, молодой человек, – отвечает он, – вы все еще во власти бреда. – Уверяю вас, сейчас вы находитесь в Москве две тысячи четвертого года.
У него располагающая внешность и он любит поговорить. Все это рассчитано на то, чтобы подольше меня задержать. Если он втянет меня в разговор, мои враги получат еще несколько минут.
Оттолкнув его, я бросаюсь на санитаров. Они сильнее и быстрее, но у меня есть знание: я успеваю прижать нужную точку на шее одного из них, и он рушится на пол, как башня. Второй не успевает меня схватить. Я со всех ног бросаюсь по коридору. Сердце хлопает крыльями, как раненая летучая мышь. Лучше сразу умереть, чем жить с такой трухлятиной. Окна здесь забраны решетками, но есть надежда на двери. В дверях я оборачиваюсь и вижу, что второй санитар целится в меня из пистолета. Из ловушки есть два выхода: побег и смерть. В обоих случаях ты возвращаешься в реальную жизнь. Ловушка никогда не покрывает область пространства большую, чем несколько квадратных километров. Стоит выйти за границу ловушки, и ты возвращаешься. Если же тебя застрелят, или прикончат другим способом, ты тоже вернешься домой. Но здесь есть серьезный риск. Каждый думает: а вдруг это не ловушка? Вдруг я на самом деле живу в двадцать первом веке? Зачем же тогда получать пулю?
Я прыгаю на лестницу и ощущаю, как несколько пуль вонзаются в плоть. В спину и в затылок. Вокруг темнота. Во рту вкус крови. Вот оно. То, что нужно. Я дома. Сколько я отсутствовал?
Для начала нужно оценить обстановочку. Невесело, совсем невесело. Карлики постарались на славу: от меня осталась одна голова, лишенная средств передвижения. Что они сделали с моим телом? С моим прекрасным телом? Голова насажена на сук, конец которого торчит у меня между зубов. Я напрягаю челюстные мышцы, откусываю этот неприятный предмет и выплевываю. Что дальше? Где мое тело и как его найти? Большинство внутренних органов начнут разлагаться уже через сорок минут после отделения головы. Голова, конечно, пока поживет сама, батарея позволяет, но все равно со временем умрет на этом суку без воды и пищи. Черт побери, какое же оружие использовали эти маленькие твари? Они все же сумели проткнуть мою кожу.
Минута уходит на восстановление отрезанного языка. Не понимаю, зачем они это сделали, эти извращенцы. Чем им мешал мой язык? Язык постепенно отрастает, но двигаться он все равно не может, ему мешает коряга в моей глотке. Наверняка карлики отрезали еще что-то, но мои запасы питательных веществ уже почти исчерпаны. Отрастить уши или нос я уже не смогу.
Мои глаза могут смотреть только вверх и в стороны. Я не знаю, что творится внизу. Судя по запаху, люди ушли и утащили мое исковерканное тело. Во всяком случае, его нет поблизости. Сверху на мое лицо падает несколько листьев. Я пытаюсь их сдуть, забыв, что не имею легких. Впрочем, это не листья. Листья ведь не умеют ползать. Плоские легкие существа ползут по моему лицу и присасываются к ранам. Вот зачем, оказывается, карлики уродовали голову: чтобы привлечь этих кровососов. Вначале они выпустили в меня несколько стрел с информационным ядом, а потом, пока мой мозг гулял по миражам другой реальности, они уничтожили тело, ободрали голову и повесили ее, беспомощную, на ветку. Теперь кровососы ее постепенно сожрут. Ну, это мы еще посмотрим.
Большинство моих дополнительных функций расположено, все-таки, в мозгу. А мозг пока еще со мной. Я продолжаю отращивать язык. Я бросаю на это дело все запасы челюстных мышц и кожи. Язык вытягивается тонкой полоской сантиметров на двадцать. Зато теперь моя нижняя челюсть отвисает, жевать я больше не могу. Если я не найду свое тело и не заправлюсь от него, то умру от истощения. Языком я прогоняю назойливых паразитов, которые все-таки успели крепко впиться в плоть, а потом пытаюсь уцепиться за ствол. Ствол довольно гладкий, и язык соскальзывает. Не хватает длины. Но во мне уже нет мягких тканей, которые можно было бы перестроить в мышцы языка. Я делаю свой язык тонким, как у змеи. Теперь я могу схватиться за ствол, но язык слишком слаб, чтобы раскачать голову. Я попеременно включаю генератор и напрягаю язык. Голова понемногу раскачивается. Гадкие карлики насадили ее плотно, но сук оказался голым, без коры, а потому скользкий. После двадцати минут усилий мой антигравитационный генератор отрывает голову от дерева. Сейчас она больше напоминает голый череп. Язык свисает как веревка.
Я взлетаю и принюхиваюсь. Вот она, тропа, подо мной. Бросаюсь в погоню. Если не успею, то мне конец.
Карлики спят. Это очень удачно. Это самая большая удача за сегодняшний день. Конечно, они устали, потому что волочили за собой мое тело своими маленьким ручонками, а вешу я не мало. Я беззвучно подлетаю к телу. Оно приколото к земле длинным колом. В старину так казнили вампиров: прибивали к земле, чтобы они не поднялись. Разумно придумано. Нужно иметь много силы, чтобы вырвать такой кол. С шеей проблемы: она обожжена и измазана пеплом. Неужели они специально прижигали мою шею? Как бы то ни было, подключиться к ней я никак не смогу. Я аккуратно присаживаюсь на собственное брюхо, сбоку, чуть пониже кола, и подключаюсь. Мне удается это без труда, потому что одежда на теле разорвана, а кожа сорвана. Я подключаю плоть к плоти, и тело мгновенно оживает, ощутив потенциал спасительной батареи. Кажется, я успел. Но еще пять минут – и было бы поздно. Я проверяю все системы. Порядок, разложение еще не началось. К сожалению, тело четвертовано, то есть, от него отрублены две руки и нога. Где находятся все эти части, я не знаю.
Я начинаю осторожно шевелиться, пытаюсь выдернуть кол. Тяжело, карлики старались, вбивали его глубоко. Сейчас нельзя поднимать шум. Сейчас я почти беспомощен. Придется подождать. Но, если они проснутся и подойдут, то смогут меня прикончить без труда. Слава богу, что они прибили меня колом. Это значит, что тело больше не будут тащить.
Ожидая, пока карлики проснутся, я теряю еще час. Наконец, они встают, собирают пожитки и уходят. Я жду, пока их голоса затихнут, и снова начинаю раскачивать кол. В одну сторону, в другую сторону. Изгибаю оставшуюся ногу, обхватываю кол и приподнимаюсь. Голове довольно неудобно смотреть и участвовать во всем процессе, потому что она висит на боку. Но ничего не поделаешь. Я еще раз нажимаю на кол, и он выворачивается. Карлики что-то ели на привале – сейчас это самое главное. Я нахожу довольно много картофельных очисток и поглощаю их все. Вначале я ем медленно, потому что не имею сил прорастить широкий пищеварительный канал от горла к шару, заменяющему желудок. Но уже через три минуты я становлюсь сильнее. В картофельных очистках полно крахмала, а он отлично разлагается на простые сахара. Теперь нужно найти и белки. Без них я не смогу восстановить свои конечности.
Я все еще не могу выдернуть кол из груди. Может быть, это и к лучшему. Я использую кол в качестве второй ноги. Теперь я могу кое-как передвигаться пешком. Конечно, я могу и лететь, но с воздуха я не смогу подобраться к карликам достаточно близко. Вскоре я их настигаю. Они идут довольно беспечно, растянувшись в длинную цепочку. Они уверены, что им ничего не грозит. Со мной они расправились, утянув тело километра на два от головы и прибив его к земле. Я спускаюсь и крадусь за последним из карликов. Он останавливается, что-то услышав.
– Вольдемар, пойди и проверь, – говорит один из идущих впереди.
Ну что же, Вольдемар, подойди, в тебе так много белков и жиров.
Он ожидал увидеть все что угодно, но только не меня. Кажется, он даже не понимает, что именно видит перед собой. Я обхватываю его ногой и пережимаю горло, чтобы не кричал. Потом взлетаю и теряюсь в ветвях деревьев.
Я тащу его с максимально возможной скоростью и так долго, как могу. Наконец, бросаю, и он шлепается вниз. К счастью, это толстый коротышка. Он сразу же пробует убежать, но не успевает.
– Можешь меня убить, – кричит он, – но я ничего не скажу!
Конечно, он ничего не скажет. В его мозг поставлен блок, запрещающий выдавать информацию. Тут никакие пытки не помогут. Я выдергиваю из его штанов ремень, связываю ему руки и ноги. Переворачиваю его лицом вниз. Лучше, если он ничего не увидит. Я держу его, навалившись всем телом, а связываю с помощью единственной оставшейся конечности. Это довольно трудно, хотя пальцы моей ноги могут двигаться гораздо свободнее чем пальцы рук хорошего пианиста. Но все же работа сделана. Он лежит на земле, лицом вниз, и визжит. Придется его отключить.