Эффект Грэхема
Шрифт:
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
РАЙДЕР
Ты падаешь, я тебя поднимаю
Автобус привозит нас в кампус около одиннадцати, и к моменту, как я добираюсь домой — уже почти полночь. Шейн и Беккет сразу отправились на вечеринку в женское общество Каппа Бета, решив отпраздновать наше попадание в финал, переспав с как можно большим количеством девушек, насколько это вообще
Подъезжая к дому, я замечаю белый внедорожник, припаркованный у обочины. Затем я замечаю желтое свечение за занавесками в гостиной. Джиджи, должно быть, воспользовалась ключом, который я ей дал.
Я нахожу ее на диване. Она молча сидит и смотрит боевик по телевизору.
— Привет, ты давно здесь? — Говорю я с порога. — Почему не написала, что приедешь?
— Телефон разрядился. — Ее лицо лишено эмоций.
Беспокойство мелькает во мне.
— Что случилось? — Я спрашиваю немедленно. Все ее эмоции отключены, от отсутствующего выражения лица до пустого голоса. Женская команда буквально вышла в финал сегодня вечером — прямо сейчас она должна сиять от уха до уха.
Я сбрасываю свое зимнее пальто и выхожу, чтобы повесить его. Затем подхожу и сажусь рядом с ней, сажая ее к себе на колени. В тот момент, когда я касаюсь ее, она утыкается лицом мне в шею и начинает плакать.
— Эй, эй, — говорю я в тревоге, растирая ее плечи. — Что происходит? Что случилось?
— Брэд Фэрли пришел на нашу игру сегодня вечером, чтобы поговорить со мной.
Ее голос срывается.
И с замиранием сердца я понимаю, что она ни за что не стала бы плакать, если бы это были хорошие новости.
— Все места в составе заняты, — бормочет она. — Я не попала.
— Ох, блядь, детка. Мне жаль.
Я усиливаю хватку, и она глубже зарывается лицом в мою кожу. Влага покрывает мою шею, холодный след скользит вниз, пропитывая воротник моей рубашки.
— Сегодня вечером я сыграла лучшую игру в своей жизни, — стонет она. — И этого все равно не достаточно, по мнению этого мудака. Он просто, блядь, швырнул это мне в лицо.
— Он объяснил почему?
— Он сказал, что я одна из лучших игроков колледжа, но он не смотрит на статистику. Пытается сделать упор на более взрослых игроках, женщинах-профессионалах, у которых больше опыта выступлений на мировой арене.
В этом есть смысл, но я не говорю этого вслух. Она слишком расстроена, чтобы услышать это прямо сейчас.
— Не могу поверить, что я не прошла. — Слова произносятся дрожащим, мучительным стоном.
Я провожу пальцами по ее волосам, нежно поглаживая.
— Мне жаль. Мне действительно чертовски жаль.
Она откидывает голову назад, ее нижняя губа дико дрожит, когда она борется с новым приступом слез.
— Я провалилась, — слабо говорит она.
— Ты не провалилась.
— Я в сборной США, Люк? Потому что последний раз, когда я проверяла, меня там, блядь, не было. —
— Ты пока не в сборной США, — мягко поправляю я. — Ты еще молода.
Она упрямо качает головой, отказываясь соглашаться с этим.
— Я провалилась.
И вдруг она снова вздрагивает в моих объятиях, на этот раз плача сильнее. Сдавленные, задыхающиеся, икающие рыдания. Я никогда раньше не видел ее такой. Я видел, как она плачет во время грустных фильмов. Я видел непролитые слезы разочарования. Навернувшиеся слезы гнева, как в тот раз, когда она выгнала меня из своего дома после нашей ссоры.
Но это что-то другое. Это агония. Глубокие, мучительные рыдания вырываются из глубин ее души.
И я совершенно беспомощен. Все, что я могу сделать, это держать ее так крепко, как только могу, пока она дрожит в моих руках.
— Все в порядке, выплачь это, — настаиваю я.
Я не знаю, как долго она плачет, но к тому времени, как она успокаивается, ее голос становится хриплым. Ее глаза опухли и покраснели, и мое сердце разрывается из-за нее.
Я так чертовски люблю эту девушку. Видя, как она плачет, мне хочется найти человека, который сделал это с ней, и разбить его голову о стену.
Я делаю глубокий вдох, подыскивая слова, чтобы облегчить ее боль.
— Ты не попала в сборную, — наконец говорю я. — Я знаю, это больно. Но это не значит, что ты никогда не сможешь туда попасть.
Она тоже вдыхает. Ее дыхание все еще звучит неровно для моих ушей.
— Средний возраст нынешнего состава — сколько? Двадцать шесть? Двадцать шесть, Джи. У тебя впереди еще много лет, чтобы пробиться.
— Но Олимпиада состоится в феврале следующего года, — говорит она тихим голосом. — Теперь мне придется ждать еще четыре года. К тому времени я стану ископаемым.
Я тихо хихикаю.
— Их нынешнему капитану команды тридцать два. Ты не будешь ископаемым, это я гарантирую. Послушай, может быть, ты не будешь участвовать в этих Олимпийских играх, — смягчаюсь я, и она издает еще один сдавленный всхлип. — Но национальная сборная играет много других важных игр. Каждый год проводится Чемпионат мира. Еще есть Кубок четырех наций. Может быть, в следующем году у Фэрли будет свободное место. Или, может быть, это произойдет годом позже.
— Или, может быть, я никогда не попаду в сборную.
Она снова начинает плакать, и хотя меня убивает делать все еще хуже, мы пообещали друг другу, что всегда будем честны.
— Может, и нет, — мягко соглашаюсь я.
Она отшатывается назад, издавая нечто среднее между смехом и хрипом.
— У тебя очень плохо получается.
— Возможно, ты никогда не попадешь в сборную, — повторяю я. — Это не меняет того факта, что сейчас ты единственный лучший игрок в женском студенческом хоккее. Фэрли сам так сказал. Он не смотрит на статистику, потому что если бы смотрел, ты была бы в составе в мгновение ока.