Егерь: Назад в СССР 3
Шрифт:
Пройдя буквально двести метров, я наткнулся на свежий кабаний след. Вот это везение!
Кабаны были ближе к линии загонщиков, чем лоси. Значит, есть шанс, что к стрелкам они выйдут позже, когда лось уже будет добыт. И тоже попадут под выстрел.
Ещё через пару сотен метров, я стал прибавлять шагу. В моих планах было выгнуть цепь загонщиков дугой и перекрыть зверям отход через фланги.
Загонщик, который шёл слева от меня, тоже прибавил шагу. Я видел, как мелькает между стволами берёз его оранжевый жилет.
С противоположного фланга
Сердце неистово заколотилось. Азарт подгонял, заставлял прибавлять шаг, но я обуздал его.
Через секунду грохнул второй выстрел. И почти сразу раздался невнятный крик:
— О-о-ось... ошё-о-о-ол!
Лось дошёл, понял я. Значит, дуплет был удачным. Первой пулей охотник остановил зверя, а второй — добил.
А облава только началась. Но теперь все предупреждённые стрелки высматривают в чаще кабанов, на которых у нас тоже есть аж целых три лицензии!
Как-то, ещё в прошлой жизни одна знакомая спросила меня:
— Неужели тебе не жалко убивать несчастных зверей?
Мы сидели в кафе, и в тарелке перед девушкой лежала куриная котлета.
Что я мог ей ответить?
Что охотники не только охотятся, но и заботятся о сохранении поголовья зверей? Что всё добытое непременно идёт в пищу? Что лицензия на отстрел зверя не просто покупается за деньги, а зарабатывается трудоднями в лесу? Что мужчине часто жизненно необходимо почувствовать себя охотником, добытчиком? Что тех, кто стреляет зверей для развлечения, презирают сами охотники?
Увы, к моменту нашего разговора многое изменилось.
Лицензию можно было просто купить. Охота в сопровождении егерей загонщиков и собак стоила столько, что на эти деньги можно прожить несколько месяцев. Дальнобойные ружья с оптикой убили весь азарт скрадывания, позволив убивать зверя с огромного расстояния.
Да, я ворчу. Ворчу потому что помню, как в сентябре подкрадывался к стае уток, которая плюхнулась передохнуть в маленькое озерцо посреди непроходимого болота.
Я полз по качающемуся моховому покрывалу, толкая перед собой ружьё. Из-под мха выступала холодная вода, рукава, колени и живот промокли насквозь. Но я подобрался на дистанцию выстрела, и когда утки взлетели, метким выстрелом влёт сшиб одну. Она упала в воду, а лодки или собаки у меня не было.
И тогда я разделся и полез в чёрную торфяную воду без дна. Потому что убитую или раненую добычу бросать нельзя. Неправильно.
Ещё два выстрела из середины стрелковой цепи. На этот раз торопливые, почти слившиеся в дуплет. И тишина.
Чёрт! Или промах, или зверь легко ранен, и сейчас уходит в чащобу, а потом придётся несколько часов добирать его.
Ещё выстрел с той стороны. И весёлый голос:
— Кабан дошёл!
Ага! Кто-то из соседей подстраховал мазилу.
Выстрел на моём фланге!
Звучит громко — значит, стрелки
— Волк дошёл!
Значит, попала-таки в оклад волчья стая. И теперь одним серым на моём участке меньше. Это хорошо.
Я уже взялся за ремень ружья, чтобы снять его с плеча, вынуть патроны и протрубить отбой.
И вдруг увидел волка.
Волк стоял, не шевелясь, он замер возле толстой берёзы, словно изваяние. Я не видел его движения, но почувствовал пристальный немигающий взгляд. Волк смотрел прямо на меня, словно оценивая — сумеет уйти, или нет.
Я остановился, потянул из-за спины ружьё. В этот момент снова грохнул выстрел. Волк одним прыжком сорвался с места и полетел вбок, на свободное пространство. Его длинное серое тело словно стелилось над самой землёй.
Я вскинул ружьё, поймал на мушку лобастую голову, дал упреждение. Ну, давай! Сверни на меня, уходя от линии стрелков!
Но волк так и бежал вдоль линии, пока не скрылся между деревьев. Стрелять было нельзя — промах, рикошет, и пуля отлетит к стрелкам.
Чёрт!
Ну, ладно! Никуда ты не уйдёшь. Наступает зима, и каждый твой волчий шаг будет отчётливо виден на снегу. Ещё встретимся!
Я переломил ружьё, вытащил патроны и затрубил отбой.
Лося — красавца весом в полтонны — добыл Владимир Вениаминович. Вот только рог у сохатого был один — второй он уже успел сбросить. Это несказанно огорчило психотерапевта. Он с безутешным видом расхаживал возле добытого великана.
— Мечтал трофей в кабинете повесить, а это что? Единорог — мифический зверь!
— Не расстраивайся, Володя! — подначивал его Георгий Петрович. — Рога в доме — не к добру.
Сам Георгий Петрович был молодцом. Метким выстрелом из «Зауэра» он добрал кабана, которого легко ранил соседний номер. Причём сделал это не второпях, а пропустив зверя за линию стрелков, почти на предельной дистанции.
— Есть ещё умение, — улыбался Георгий Петрович.
Мой отец взял матёрую волчицу. Зверюга, размерами с немецкую овчарку, лежала на земле, вытянув оскаленную морду и поджав лапы, словно и после смерти ещё убегала от опасности. На жёлтых клыках застывала розовая пена. Выйдя к стрелкам, волчица шарахнулась в сторону, и пуля угодила ей точно под лопатку.
Снег под волчицей таял, пропитываясь красным.
В целом, охота удалась. Подранков не было, а значит — уже сегодня охотники могли возвращаться в Ленинград с добычей. Кое-кто хотел заночевать на базе — отметить удачную охоту. Но Тимофеев решительно отговорил мужиков.
— Отметим непременно, — пообещал он. — Но недолго, и все вместе возвращаемся по домам. Автобус ждать не станет. Да и у Андрея Ивановича много дел.
Принялись разделывать добычу. Ножи тупились о толстую лосиную шкуру, их приходилось часто править на оселке.