Его заложница
Шрифт:
Не хочу!
Быстро надеваю штаны. Затягиваю шнурок и натягиваю футболку. Одежда велика и болтается. Но мне плевать. Умываюсь. Рука ноет от резких движений, но я стискиваю зубы и заплетаю растрёпанные волосы в косы.
Тихо выхожу из ванной. Хищник по-прежнему крепко спит. Крадусь к двери, заставляя себя не оглядываться.
Не нужно тебе, Александра, на него смотреть!
Все!
Арон не соврал. Я действительно свободна. Ключи в замке. Поворачиваю, нажимаю на ручку, открываю дверь и всё-таки разворачиваюсь.
— Прости. Я не могу остаться, — шепчу одними губами и вылетаю
Только в лифте, осматривая себя в зеркало, понимаю, что я без обуви и выгляжу как бродяжка. Волосы как солома, кожа на лице шелушится, ногти поломаны, мужская одежда висит, словно мешок, и голые ступни. Денег нет, телефона тоже. Бегу сломя голову от того, кто за мной не бежит. Но назад дороги нет. Иначе увязну в его черных звериных глазах.
Выхожу на улицу, щурясь от яркого солнца, и глубоко дышу. На меня оглядываются прохожие. Полагаю, садиться в такси бесполезно. Никто не поверит, что по приезду за меня расплатятся. Осматриваюсь и бегу к чайному магазинчику. Там меня знают, я постоянный покупатель. Мне нравилось ходить к ним и дегустировать новые напитки. Перебегаю через дорогу, стараясь не замечать липкие взгляды. Прохожу в лавку и выдыхаю. Да, те же самые продавщицы…
Быстро объясняю, что попала в беду и прошу телефон. Набираю единственный номер, который знаю наизусть, – звоню маме. Один гудок, второй, третий... Мамочка. Почти сдаюсь, но на последнем гудке мне отвечают:
— Да, — голос у мамы тихий и болезненный.
— Мамочка… — все, что могу сказать. Ком в горле лишает голоса.
— Саша?! Сашенька! Это ты! — почти кричит мама. А я киваю, не понимая, что она меня не видит. — Саша?! Не молчи! — у нее начинается истерика. — Где ты?!
Собираюсь с силами, хрипло называю адрес лавки и скидываю звонок.
За мной приехали через десять минут. Две машины охраны во главе с отцом.
— Что они с тобой сделали?! Что?! — нервно спрашивает отец, осматривая меня в машине по дороге домой. — Я убью этих паршивых Вертинских! Всю семью вырежу! — грозится он. А я оглядываюсь назад, и чем дальше мы отъезжаем, тем больше ноет в моей груди.
— Со мной все хорошо, — обнимаю себя руками и глажу ткань футболки Арона.
— Хорошо?! Ты называешь это хорошо?! — сокрушается отец. — Что с рукой?! — спрашивает, но не дожидается ответа: — Ринат, доктора вызови! — приказывает охраннику. — Что они еще с тобой сделали?! Я хочу знать все! — и опять не слушает меня. — А лучше сразу гони в клинику, — параллельно раздает приказы. — Тебя нужно обследовать, снять побои и травмы.
— Нет никаких побоев! — голос срывается. — Я не хочу в клинику. Я хочу к маме! — глаза нещадно щиплет, слезы вот-вот вырвутся наружу. И ведь я ни разу не заплакала, пока была в плену у зверя, хотя поводов было предостаточно. Даже когда меня ранили, не было так больно и горько, как сейчас, когда я оказалась на свободе…
Папа замолкает, стискивая челюсть, рассматривает меня, а потом прижимает к себе.
— Ну все, тихо, тихо, — гладит меня по волосам. — Мы едем домой. Конечно, домой, моя девочка, — качает меня, как ребенка. Но легче не становится, слезы льются ручьями. Я представляю, как сейчас просыпается Арон, а меня нет.
А он просил остаться…
Арон
Просыпаюсь от того звонка в домофон. Завтрак привезли. Мою кошечку нужно кормить. Соскакиваю с кровати, делаю пару шагов к двери и только потом соображаю, что ее рядом нет, оборачиваюсь. Кровать пуста. Замираю. Глубоко вдыхаю, ее запах еще присутствует, но девочки нет. Звон домофона раздражает. Иду в ванную. Мне очень хочется, чтобы она была там. Но ее нет…
Облокачиваюсь на стену, откидываю голову, ударяюсь затылком и сползаю на пол. Домофон замолкает.
Тишина.
Ушла…
Ничего не чувствую.
Пустота.
Абсолютный вакуум и звон в ушах.
Усыпила меня кошечка, обласкала, околдовала и ушла…
В кармане начинает трезвонить мой телефон, действуя на нервы. Отвечаю.
— Доставка.
— Да, поднимайтесь…
Домофон вновь трезвонит. Поднимаюсь на автомате, открываю двери нараспашку и жду. Кажется, в голове гудят поезда. Ничего не соображаю. Зверь начинает продавливать, становясь неуправляемым. Я настолько уязвим, что не могу его сдерживать. Незачем. Не вижу смысла.
На этаж поднимается парень и с улыбкой протягивает мне пакеты, прося расписаться. На автомате ставлю росчерк, протягиваю парнишке деньги и на его глазах уношу пакеты в мусоропровод. Выкидываю. Парнишка весело присвистывает.
— Скройся! — рычу сквозь зубы, захожу в квартиру и запираюсь.
Нет, все правильно, кошка. Ты имела право уйти. Тебя ничего не держало, кроме меня, а я отпустил…
Ничего не держало…
Я ведь просто хотел накормить тебя завтраком и эгоистично подышать тобой. Но ты лишила меня этого права. Ты жестокая, дала сдачи. Больно. Но я принимаю эту пощечину.
Заслужил.
Я – принимаю, а зверь – нет. И он разносит все вокруг, уничтожая мебель. Хватаю напольный светильник и запускаю им в окно. Сметаю все с полок. Пепельница летит в стеклянный стол, а дальше – бесконтрольно, не соображая, что у меня в руках. Все на мелкие осколки, в щепки, и руки вновь в крови. Пока не выдыхаюсь.
Спазмом сжимает горло, перекрывая дыхание. Не сопротивляюсь, сползаю на пол, сжимаю голову, пытаясь заглушить гул поездов. Но мне мало. Зверь требует больше жертв. Он воет и скалится, напитывая меня нечеловечной яростью и силой, призывая крушить и уничтожать. Или самоуничтожиться…
ГЛАВА 23
Александра
— Итак, расскажи мне все, Александра.
Через сутки моего пребывания дома отец вызвал меня в свой кабинет на разговор. У нас в семье так: сутки на реабилитацию, а потом допрос.
— Что ты от меня хочешь? — сажусь на широкий подоконник, рассматривая наш двор.
— Все, от начала до конца.
— Я не хочу ничего рассказывать, — спокойно отвечаю, рассматривая сороку, которая пытается стащить виноград со стола в беседке. Забавная.