Экзамен первокурсницы
Шрифт:
Это было похоже на падение, когда долго бежишь в гору, а потом падаешь и никак не можешь отдышаться. Воздух со свистом проходит в легкие, кажется, его так мало, кажется, его нет совсем.
Дерево… Высохший до белизны ствол, корявые торчащие к небу ветки, так похожие на спицы или когти какого-нибудь механического чудовища. Я уже все это видела, как и Первый форт. Как Илистую нору, на белом камне которой стояла такая же коряга. И пусть ее сучки были иными, путь два или три склонялись до земли, тогда, как здесь все ветви смотрели в небо. Они были слишком похожи, чтобы отмахнуться от
– Меня не оставляет мысль, – продолжал говорить Крис. – А что если, дирижабль с этим вашим Виттерном все же спускался в Запретный город? Но мы ушли. Нас увели.
– Что? – не поняла я, – О чем ты говоришь?
И тут поняла, куда указывал рыцарь. На что. Ему не было дело до старого выбеленного временем ствола, и он никогда не был в Илистой норе и не мог отметить сходства. Рыцарь указывал на стоящую чуть дальше за оградой вышку для швартовки дирижаблей.
– Да я и сам не знаю, о чем. – Он опустил руку и потер глаза. – Глупо звучит, да? Ну, есть у князя есть вышка, больше бы удивило, если бы ее у него не было. Просто рассуждаю, брус еще этот… Почему, мне кажется, что князь не сказал нам всей правды по поводу путаницы в Академикуме?
Знаете, когда кто-то другой озвучивает твои тайные сомнения, это заставляет радоваться. Хотя бы тому, что ты не одинок в своем сумасшествии. Он тоже сомневался, но в отличие от меня, не боялся сказать вслух.
Что нам сказал затворник? На что я обратила внимание, но потом позабыла? Что видел государь в «оке девы»… Но ведь.
– Князь соврал, – выпалила я и даже зажмурилась от собственной смелости.
– Поясни, – потребовал рыцарь.
– Око девы слепнет, если направить его туда, где есть другое «око». А в Академикуме оно есть. У Миэров тоже. Князь никак не мог узнать, что отец Гэли предоставил дирижабль.
– Значит, князь соврал, – констатировал рыцарь. – Не даром чертов брус не выходит у меня из головы.
– Что за брус и что с ним не так?
– Брус, которым заперли двери Первого форта. С ним все так. – Оуэн рассеянно запустил руку в волосы. – Старый, добротный, тяжелый, как демон знает что. Вот только на двери одна скоба чуть выступает, то ли у кузнеца рука дрогнула, то ли приладили не так. Она царапает брус.
– И что? – не поняла я.
– А то, что царапина там только одна и оставили ее сегодня на моих глазах. Это значит, что Первый форт никогда до этого не запирали. Это сделали впервые и, кажется, специально для нас, иначе дерево давно бы стерлось. А теперь прибавь к этому, завтрашний дирижабль, и если ты все еще будешь сомневаться, что нам врут, то я просто не знаю что и сказать. – Он развел руками. – Разве что позавидовать. У меня от мыслей голова пухнет.
– У меня тоже. – Я даже пощупала затылок здоровой рукой, но ничего кроме распущенных волос не нащупала.
О девы, я стою в мужской спальне, простоволосая и босиком и кажется, рассуждаю, врал ли нам Князь!
– Все решится утром, – вздохнул Крис. – Когда мы увидим, куда именно пришвартуется дирижабль Академикума. Буду очень удивлен, если на ту же вышку, что и раньше, скорее бросит швартовы здесь. – Он снова посмотрел в окно.
– Почему он не может пришвартоваться здесь? Мэрдока не придется через пол города тащить.
– Может, еще как может. Но тогда вырисовывается странная картина. Сперва князь узнал, что в Запретном городе остались с ночевкой студенты, потом магистры узнали, что мы заночевали в Первом форте, куда и пришлют поутру дирижабль. Все вокруг все знают. Только нам не говорят. У князя есть канал связи с Академикумом? Ты же не веришь в таких быстрых почтовых голубей? Скорее уж ястребов. Телеграфа здесь нет…
– К-какого графа? Я не знаю рода Теле.
– Не важно.
– Раз это важно для тебя, значит важно и для меня…
– Ивидель, прекрати, – попросил он.
– Что?
– Прекрати смотреть на меня так, словно я только что убил дракона и бросил голову к твоим ногам.
А я продолжала смотреть. На простую, кажущуюся серой в лунном свете рубаху, рукав которой был заляпан воском, на растрепанные волосы, на упрямо сжатые губы.
– Не могу, – прошептала я и тут же испугалась этого шепота, потому что он был слишком правдив, потому что это совсем не то, что надлежит говорить джентльмену. Но, как я уже говорила, в ту ночь, все мои принципы трещали по швам, не скажу, что летели в бездну, но вплотную к ней приблизились.
– Этому взгляду очень трудно сопротивляться, – Крис сделал шаг вперед, становясь почти вплотную ко мне. Синие глаза в темноте казались черными. – Но, Ивидель, я не герой баллад. – Губы скривила горькая усмешка. – Я даже не особо хороший человек, скорее уж наоборот, нехороший. И если все вскроется, если люди узнают, вряд ли отделаюсь виселицей. – Я отступила и замотала головой, он говорил какие-то невозможные глупости, которые я не хотела слушать. – Скорее мне грозит четвертование. Одно радует к моменту приведения приговора в исполнение, жрицы уже вывернут меня наизнанку. И я уже буду не я.
– Это неправда, – упрямо сказала я, делая очередной шаг назад, – Ты говоришь это специально, чтобы я…
– Что бы ты что? – с любопытством спросил рыцарь.
Я сделала еще шаг назад и поняла, что отступать больше некуда. Прижалась спиной к стене рядом с окном и смотрела Крису в лицо. Рыцарь поднял руку, его ладонь замерла напротив моего лица, а потом уперлась в стену над головой.
– Что бы я…
Какого ответа он ждет? Не важно у меня нет никакого.
– Я дал слово не касаться тебя, – непонятно кому напомнил он и уперся второй ладонью в стену.
Целую вечность мы смотрели друг на друга, как герои в каком-то дешевом водевиле, которым нужно сыграть любовь. Правда зритель все равно им не верит. Он видит жеманные жесты актрисы, неловкие движения героя, видит пот, от которого начинает блестеть театральный грим, видит, как «влюбленный» неосознанно морщится за миг до того, как накрашенные губы актрисы коснуться его кожи… Наверное, это и правильно. Потому что нельзя сыграть бесконечность взгляда, что длится лишь миг. Взгляда, от которого внутри становится жарко, хотя ты никогда и никому в этом не признаешься. И пусть такой огонь не способен поджечь даже листа бумаги, но я сама могу сгореть в нем без остатка. И весь вопрос в том, сгорю я одна, или рядом будет он.