Ельцин
Шрифт:
Тренер Ельцина по теннису и его личный друг до 1996 года Шамиль Тарпищев, вспоминает, что на корте его ученик справлялся «за счет мобилизации нервной системы» и полностью выкладывался только в переломные моменты игры. «Он такой же в политике был, — замечает Тарпищев. — Чем хуже ситуация, тем у него больше концентрирования» [1123] . О своем решении выйти на улицу к людям и танкам в августе 1991 года Ельцин однажды сказал: «Перебирал в уме и то, и это. Я спортсмен, и прекрасно знаю, как это бывает: вдруг какой-то толчок, и ты чувствуешь, что игра идет, что можно смело брать инициативу в свои руки» [1124] . Точно так же он отнесся и к шокотерапии 1992 года, конфликту с парламентом в 1993 году, чеченской войне в 1994 году и избирательной кампании в 1996 году. Через несколько недель после расстрела Белого дома Эльдар Рязанов спрашивал Ельцина о мобилизующем влиянии, оказываемом на него критическими ситуациями. «Да, — ответил Ельцин. — Я слишком хорошо себя знаю, чтобы не согласиться с этим… Меня надо, значит, надо постоянно, так сказать, держать на хорошем взводе… Даже в спорте, когда занимался волейболом в студенческие годы… если простая игра, от меня ничего не увидишь… Если игра — ну на грани, я могу делать чудеса» [1125] .
1123
Интервью Тарпищева.
1124
Ельцин Б. Записки президента. С. 85–86.
1125
«Мужской разговор».
1126
Батурин Ю. и др. Эпоха Ельцина. С. 504.
«Сильный я человек или слабый? — задается вопросом Ельцин в „Записках президента“. — В острых ситуациях, как правило, сильный. В обычных — бываю вялым… Бываю и вообще непохожим на того Ельцина, которого привыкли видеть. То есть я могу сорваться, как-то глупо, по-детски…» [1127]
Ельцинская апатичность была двух основных типов, хотя разделить их порой довольно сложно. Первый, самый легко заметный тип — это эмоциональный спад из-за неудачи. О ряде психотравмирующих ситуаций, вызывавших подобные чувства во время перестройки, мы говорили в первых главах книги: перегрузка из-за необходимости управлять огромным столичным городом, «секретный доклад», атаки на него во время его политического воскресения. Драматические переживания никоим образом не прекращались и после 1991 года. В «Записках президента» он так пишет о шокотерапии в экономике:
1127
Ельцин Б. Записки президента. С. 304–305.
«Первому, кому предстояло пройти через шок, и не однажды, через болевые реакции, через напряжение всех ресурсов — это мне, президенту. Изматывающие приступы депрессии, тяжкие раздумья по ночам, бессонницу и головную боль, отчаяние и горечь при виде грязной, обнищавшей Москвы и других российских городов, вал критики, каждый день несущийся со страниц газет и с экрана телевизора, травлю на съездах, всю тяжесть принятых решений, обиду на близких людей, которые в нужную минуту не поддержали, не выстояли, обманули, — все это довелось пережить» [1128] .
1128
Там же. С. 239.
Ельцин болезненно реагировал и на общий поток негативных новостей, и на конкретные события. Весной 1992 года он неделями пребывал в подавленном состоянии из-за неожиданно высоких темпов инфляции и отсутствия признаков возрождения производства. Весь первый срок его президентства характеризовался низкими экономическими показателями, но пессимистичность оценок варьировала день ото дня; апофеозом стал «черный вторник», 11 октября 1994 года, когда рубль за один день потерял четверть своей стоимости. После этого Госдума инициировала, но так и не провела голосование по вопросу недоверия правительству.
Конституционная турбулентность 1992–1993 годов породила целый ряд событий. Удар со стороны Руслана Хасбулатова и депутатов съезда в декабре 1992 года, по воспоминаниям Ельцина, привел к «рецидиву… психологического надлома», случившегося с ним после конфликта с Горбачевым в 1987 году [1129] . Надлом был настолько сильным, что возникали мысли бросить все это. 9 декабря 1992 года, когда съезд отказался утвердить Гайдара на посту постоянного премьер-министра, Ельцин вернулся домой в «Барвиху-4» «в полном трансе» и заперся в бане. «Лег на спину. Закрыл глаза. Мысли, честно говоря, всякие. Нехорошо… Очень нехорошо». Так он и лежал, пока Коржаков не ворвался в баню и не отвел его домой, к жене. «Я его вовремя остановил от крайнего шага», — пишет Коржаков, предполагая, что Ельцин собирался покончить с собой, обварившись кипятком в бане и задохнувшись в пару. Коржакова, который описал эти события в своих антиельцинских мемуарах, трудно считать объективным свидетелем. Впрочем, исходя из слов самого Ельцина, можно предположить, что его посещали мысли о самоубийстве, а кроме того, он не опроверг предположений Коржакова в «Президентском марафоне», изданном в 2000 году. Это событие заметно отличалось от притворной попытки самоубийства, совершенной 9 ноября 1987 года [1130] . Через неделю после «сидения в бане», во время визита в Китай, Ельцин снова погрузился в мрачное настроение и прервал поездку, жалуясь на онемение конечностей. Коржаков, желая ободрить его, напомнил ему, что Франклин Рузвельт эффективно руководил американским правительством из инвалидного кресла [1131] .
1129
Там же. С. 293.
1130
Там же. Коржаков А. Борис Ельцин. С. 203.
1131
Коржаков А. Борис Ельцин. С. 203.
От этих проблем Ельцин оправился, но, поскольку весной 1993 года парламент был близок к объявлению президенту импичмента, он снова, по версии Коржакова, «впал в депрессию» и начал терять нить беседы во время разговоров. Еще более усилила это состояние смерть матери — за неделю до голосования по импичменту. На день рождения президента министр безопасности Виктор Баранников подарил ему импортный пистолет и коробку боеприпасов. Ельцин хранил этот подарок в шкафу в кабинете. Встревоженный этим известием, полученным от информатора, Коржаков велел одному из кремлевских поваров вскипятить обоймы. За несколько дней до заседания съезда в присутствии Коржакова и еще двух чиновников Ельцин вытащил пистолет, зарядил его и угрожал застрелиться. Он позволил уговорить себя отказаться от этой мысли, не подозревая, что пули уже обезврежены. Коржаков утверждает, что в конце концов спилил у пистолета боек [1132] .
1132
Об этом событии упоминается только в переработанном издании мемуаров: Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М.: Детектив-пресс, 2004. С. 245–246. Он говорил мне о нем в нашем интервью в 2002 году. Кроме него, по рассказу Коржакова, присутствовали Виктор Илюшин и Михаил Барсуков; ни тот ни другой не опроверг слов Коржакова. Коржаков знал, что Ельцин никогда не решится застрелиться, но опасался, что из-за напряжения у него может случиться инфаркт.
Начавшаяся в следующем году война в Чечне принесла Ельцину новые мучения. Президент «переживал по поводу трагедии» штурма Грозного, начавшегося 31 декабря 1994 года. Несколько дней он не отвечал на телефонные звонки и никого не принимал, даже Коржакова [1133] . Вторжение в Чечню вдобавок привело к разрыву со многими демократами, которые в свое время были на его стороне. Елена Боннэр жестко критиковала Ельцина за то, что он поддержал министра обороны Грачева. Наина Ельцина, общавшаяся с Боннэр после смерти Андрея Сахарова, позвонила ей со слезами и упреками, и после этого звонка женщины перестали разговаривать друг с другом [1134] . Раскол произошел и в движении реформаторов «Выбор России»: Егор Гайдар выступил против войны, а бывший министр финансов Борис Федоров вышел из организации в поисках более «патриотической». Из-за войны и других проблем Ельцин оказался «почти в полной политической изоляции». «Я перестал чувствовать поддержку тех, с кем начинал свою политическую карьеру» [1135] . Захват заложников в Буденновске в июне 1995 года, когда Россия узнала, что такое терроризм, отправил его в новый вираж. На совещании Совета безопасности 30 июня он сделал удивительное заявление, что собирается покинуть пост президента, поскольку начал проигранную войну. Члены совета просили его не делать этого, и он взял свою угрозу назад. «Не думаю, что со стороны Ельцина это было просто игрой, — пишет не всегда симпатизировавший ему Евгений Примаков, который присутствовал на совещании в качестве директора Службы внешней разведки. — Он очень тяжело переживал все, что было связано с Чечней» [1136] .
1133
Батурин Ю. и др. Эпоха Ельцина. С. 632.
1134
Елена Боннэр, интервью с автором, 13 марта 2001.
1135
Ельцин Б. Президентский марафон. С. 23.
1136
Примаков Е. Восемь месяцев плюс… М.: Мысль, 2001. С. 93.
Ельцин оказался в хорошей компании. Среди современных лидеров, чьи биографии проанализировал психиатр Арнольд М. Людвиг, 14 % страдали приступами депрессии и меланхолии, которые длились по нескольку недель и даже дольше (для сравнения скажу, что из населения США подобным состоянием страдает всего 6 %), а если расширить определение депрессии, то это число достигнет 30 %. Людвиг установил, что к этому состоянию в наибольшей степени склонны выдающиеся государственные деятели, стремящиеся перестроить общество, и политики, чья власть находится под угрозой [1137] .
1137
Ludwig A. M. King of the Mountain. Р. 233–240. Людвиг пишет о следующих симптомах: меланхолия, бессонница, повышенный или ослабленный аппетит, упадок сил, чрезмерная слезливость, ощущение тщетности жизни, замкнутость, мрачные мысли, суицидальные наклонности.
Но Ельцин был подвержен и апатии иной разновидности, которая не очень хорошо вписывается в обычную типологию. Как ни странно, она была связана с блестящими победами, а не с досадными поражениями.
О проявлениях этого комплекса в советский период мы уже говорили раньше — к ним относится его бегство из Москвы после выборов 1989 и 1990 годов и путча 1991 года. Снова этот паттерн проявился в первые месяцы 1992 года, когда Ельцин, не вникая в детали, позволил Гайдару и его кабинету практически самостоятельно проводить экономическую реформу. В 1993 году после успешного референдума 25 апреля Ельцин впал в ступор и отправился в долгий отпуск на Валдай. После решительной расправы с парламентом в сентябре — октябре он выполнил обещание нанести визит в Токио, несколько недель работал над текстом конституции, а потом вплоть до декабрьских выборов и голосования по конституции оказался недоступен для большинства министров и других сотрудников. Давление тех месяцев было «настолько сильным, — вспоминал Ельцин, — что до сих пор не понимаю, как организм вышел из него, как справился» [1138] .
1138
Ельцин Б. Президентский марафон. С. 348.
В 1994 году, протолкнув свою пропрезидентскую конституцию и тем самым обеспечив себе господство в российской политике, Ельцин, казалось бы, должен был находиться в приподнятом состоянии духа. К сожалению, всю первую половину года он пребывал в меланхолии. Вот что пишет один из его помощников: «Президентский график этого года бесстрастно фиксирует многочисленные и часто длительные отсутствия Б. Ельцина, свидетельствовавшие о том, что он переживал затяжную полосу кризиса». В марте он две недели провел в Сочи и не ездил по регионам до визита в Казань в конце мая. Ежегодный список президентских целей был согласован лишь в конце апреля, когда он подписал его, но отказался определять приоритеты. В служебной записке по поводу отсутствия графика говорится о «видимой пассивности Президента и неясности его целей и его политики» [1139] .
1139
Батурин Ю. и др. Эпоха Ельцина. С. 505, 507.