Ельцин
Шрифт:
Понять такие эпизоды сложнее, чем проявления депрессии в чистом виде, отнесенные нами к первой категории. Почему настоящие триумфы и поражение политических соперников тяготили Ельцина? Во-первых, сказывалось истощение. Когда я спросил его об этом в 2002 году, Ельцин подтвердил, что его поведение в такие моменты было формой «спада» или «передышки», а не «депрессией», и что таков был его естественный способ расслабиться после боя [1140] . Это более чем понятно. Даже революционерам и воинам иногда нужен отпуск, и после победы Ельцин обычно был апатичным и отстраненным, а не мрачным. Во время таких «передышек» до него нельзя было дозвониться, и большую часть времени он проводил на свежем воздухе.
1140
Третье интервью Б. Ельцина.
Следует учитывать и другие факторы, кроме усталости. Измученный своими «ницшеанскими» состояниями, Ельцин тем не менее чувствовал себя в таких ситуациях как рыба в воде. Когда же они проходили, он слабел. Ельцин был не единственным лидером, подверженным подобным явлениям. Вспомните знаменитое высказывание герцога Веллингтона, произнесенное им на следующий день после битвы при Ватерлоо: «Самое ужасное, не считая проигранного сражения, — это выигранное сражение». Как заметил Александр Музыкантский, анализируя победу Ельцина на советских выборах 1989 года (см. главу 7), пауза после кризиса заставляла потенциальных союзников приходить к нему с предложениями совместных действий, и Ельцин получал возможность оценить их. Самым важным было то, что «передышка» после победы предоставляла ему возможность осмыслить дальнейший курс. Одной из наиболее плодотворных пауз стал его мораторий после путча 1991 года. Длительные тайм-ауты 1993 и 1994 годов также сопровождались обдумыванием будущего.
Тому, что победы, одержанные после 1991 года, перестали приносить ему удовлетворение, есть масса объяснений — как объективных, так и субъективных. С одной стороны, его достижения не были однозначными. В переходный период даже признанный альфа-лидер не располагает неистощимым политическим капиталом, и за авансы приходится платить высокую цену. С другой стороны, любое продвижение вперед ставило Ельцина перед необходимостью делать новый выбор, зачастую еще более сложный, чем предыдущий. Например, летом 1993 года, после победы на апрельском референдуме, Ельцин отказался от встреч с чиновниками, интеллигенцией и журналистами. Его пресс-секретарь Вячеслав Костиков был убежден, что президент избегает контактов, потому что у него нет ответов на вопросы, которые неизбежно будут заданы. В 1994 году, по мнению Костикова, такое состояние проявилось еще более заметно. Хотя новая конституция делала позицию Ельцина неприступной с правовой точки зрения, Костиков привык приходить и обнаруживать суперпрезидента в задумчивости сидящим за пустым столом. Пресс-секретарь чувствовал, что «он [Ельцин] вдруг оказался без внутреннего стержня», потому что понял: решение основных российских проблем займет пять, десять или даже больше лет. Политическая система, которую он построил, делала ответственным за решение этих проблем его и только его. «Было впечатление, — пишет Костиков, — что Ельцин растерялся перед масштабом деяний, которые он сам определил для себя в Конституции» [1141] . А тем временем кадровые перестановки и уходы сотрудников лишили Ельцина самых творческих личностей, с которыми он работал бок о бок в начале первого президентского срока. Многие решения можно было переложить на надежного Черномырдина, но премьер-министр не был генератором идей, и Ельцин это отлично понимал. Более всего, по утверждению Валентина Юмашева, помогавшего Ельцину работать над его книгами, его беспокоило «не психологическое, а интеллектуальное одиночество». «Он стал ощущать — я не знаю, что делать, и вокруг меня нет людей, способных снабжать меня такими идеями, с которыми я могу идти вперед» [1142] .
1141
Костиков В. Роман с президентом. С. 301, 306–307.
1142
Валентин Юмашев, четвертое интервью с автором, 22 января 2007.
Не следует думать, что депрессии и «передышки» Ельцина, при всем их разнообразии, беспрерывно продолжались с первой до второй инаугурации. Постепенно он решал возникающие проблемы. В 1991 году он вернулся из Сочи, назначил Гайдара вице-премьером и начал шоковую терапию; в 1992 году он внес коррективы в рыночные реформы и сделал главой правительства Черномырдина; в 1993 году разогнал Верховный Совет и навязал свою конституцию; в 1994 году после «черного вторника» возобновил агитационные поездки и снял Виктора Геращенко с поста председателя Центробанка; в том же году он ускорил темпы приватизации; в 1995 году осторожно подвинулся в сторону переговоров с чеченскими сепаратистами; в 1996-м — решил баллотироваться на второй срок. Дело не в том, что ему не удавалось закончить начатое, а в том, что он действовал рывками, что затягивало процесс и препятствовало созданию политических коалиций, способствующих успеху.
Обсуждение психологической динамики Ельцина было бы неполным, если бы мы не упомянули о том веществе, с которым чаще всего связывали его имя, — об алкоголе. До второй половины 1980-х годов употребление спиртного не оказывало значительного влияния на его жизнь. В течение следующих десяти лет, пока Ельцину не пришлось отказаться от алкоголя, тень этого порока все разрасталась, подрывая его политическую деятельность, нанося тяжкий урон физической форме и репутации.
Хотя врачи отмечали, что после переезда в Москву Ельцин стал пить больше, и несмотря на признаки того, что алкоголь начинает влиять на процесс принятия решений, до 1991 года Ельцин держал себя в руках. Активист партии «Демократическая Россия», который с 1989 до конца 1992 года встречался с Ельциным 50–60 раз, никогда не видел его нетрезвым. Джек Мэтлок, предпоследний посол США в СССР, видел, что Ельцин пьет, но умеренно; о том же говорит и его преемник, Роберт Страусс. Александр Коржаков, чьи крайне нелицеприятные воспоминания о Ельцине были опубликованы в 1997 году и стали основным источником информации о пьянстве президента, также утверждает, что, находясь под неусыпным контролем КГБ в бытность руководителем российского парламента в 1990–1991 годах, Ельцин пил относительно мало. В феврале 1991 года, когда в пионерском лагере под Москвой отмечали его 60-летие, он пил маленькими глотками шампанское у костра и последним ушел спать [1143] .
1143
Первое интервью автора с Владимиром Боксером, 11 мая 2000, и интервью с Джеком Мэтлоком, 1 сентября 2005, Робертом С. Страуссом, 9 января 2006, Валерием Борцовым, 11 июня 2001, Александром Руцким, 5 июня 2001, и Юрием Рыжовым, 7 июня 2000. Также см.: Коржаков А. Ельцин не позволял, чтобы в его компании сачковали с выпивкой // http://news.rin.ru/news///130889.
Но многое изменилось в тот момент, когда Ельцин стал хозяином Кремля. Коржаков следил за тем, чтобы в багажнике президентского лимузина всегда имелась сумка с ежедневно пополняемым запасом спиртного, стопками и закусками. Родственники подтверждают, что с 1991 по 1994 год Ельцин постепенно пил все больше и больше. Со смертью матери он лишился внимательного родителя, всегда неодобрительно относившегося к его излишествам [1144] . В 1993 году Ельцин перешел с коньяка на «Гжелку» и настойку «Тархун»; ему также нравился коктейль из шампанского с коньяком. Водка, в 1985 году по указанию Горбачева и Лигачева исчезнувшая из кремлевского меню, в 1993 году появилась снова. Дневные теннисные матчи Ельцина часто заканчивались баней, за которой следовало застолье. Редкий обед обходился без рюмки, а в его кабинете была припрятана бутылка на черный день. Иностранным партнерам приходилось учитывать эту ельцинскую привычку. Когда Билл Клинтон позвонил ему через несколько дней после своей инаугурации в январе 1993 года, речь Ельцина была заторможенной, и «казалось, что он почти не слушает то, о чем говорил Клинтон». После этого разговора американский президент с усмешкой заметил, что «этому человеку, похоже, не помешали бы жесткие воспитательные меры». За семь лет Клинтон около пятидесяти раз беседовал с Ельциным по телефону. Чтобы обезопасить себя, помощники старались устраивать эти разговоры до ужина по московскому времени [1145] . На их первой совместной встрече в верхах, состоявшейся в Ванкувере 3–4 апреля 1993 года, в разогревочный день Ельцин опрокидывал рюмку за рюмкой, и Госсекретарь Уоррен Кристофер и другие американские официальные лица даже завели нелестную для него практику вести счет выпитому [1146] . Первая леди Хиллари Клинтон, которая часто сидела рядом с Ельциным на официальных банкетах, называла его «прекрасным собеседником» и говорила с юмором, что «он часто выпивал один-два бокала». Во время первого официального визита четы Клинтон в Москву Ельцин подробно рассказывал ей о блюдах и напитках, «со всей серьезностью заверив [ее], что красное вино защищает российских моряков на атомных подводных лодках от пагубного воздействия стронция-90» [1147] .
1144
В 1991 году журналист спросил ее о воспитании Ельцина, и она категорически отвергла предположения, что он пьющий человек: «Я знаю, разные слухи ходят. Но я-то мать, своего сына знаю». Потом она вспомнила случай, описанный в главе 2, когда Ельцин еще подростком в Березниках выбил из рук у другого подростка стакан водки. См.: Вербова И. За тысячи километров от Белого дома // Вечерняя Москва. 1991. 2 октября.
1145
Talbott S. Russia Hand. Р. 44–45; Строуб Тэлботт, интервью с автором, 9 января 2006. Учитывая восьмичасовую разницу во времени между Вашингтоном и Москвой и нелюбовь Клинтона к ранним встречам, координация расписаний двух президентов была делом нелегким.
1146
Под конец вечера кожа на щеках Ельцина была туго натянута, и советник Клинтона понял, что имеют в виду люди, когда описывают перебравших алкоголя как «тугих». См: Stephanopoulos G. All Too Human: A Political Education. Boston: Little, Brown, 1999. Р. 140.
1147
Clinton H. R. Living History. N. Y.: Simon and Schuster, 2003. Р. 411–412, 217.
Склонность Ельцина к чрезмерному употреблению спиртного сильнее бросалась в глаза его российским соратникам. 22 апреля 1993 года, за три дня до национального референдума о доверии ему и его политике, Ельцин выступал на грандиозном митинге и рок-концерте на Васильевском спуске. Он был явно нетрезв, и Елена Боннэр отобрала у него микрофон [1148] . К счастью, Ельцин не любил пить в одиночку, что, возможно, избавляло его от худших проблем. Но, выпивая с товарищами в первой половине 1990-х годов, он чаще отдалялся от них, чем сближался. Иногда он погружался в молчание, но при этом продолжал внимательно наблюдать за собравшимися, и тогда кое-кто сравнивал его со «спящим крокодилом». На одной такой вечеринке один из членов Совета министров произнес непристойный тост. Ему сказали, что Ельцин этого не любит, но он ответил, что шеф не слышит. На следующее утро Ельцин издал указ об увольнении этого человека, который с тех пор больше не поднимался до столь высокой должности [1149] .
1148
Владимир Боксер, второе интервью с автором, 11 мая 2001; интервью Боннэр.
1149
Андрей Козырев, второе интервью с автором, 18 сентября 2001. Козырев отказался назвать имя министра.
В 1994 году пристрастие Ельцина к алкоголю из тайны, известной всем, превратилось в вопрос общественной значимости. 31 августа он находился в Берлине на церемонии, устроенной канцлером Колем в честь вывода последнего контингента российских войск с территории бывшей Восточной Германии. Выпивать Ельцин начал еще накануне, в отеле, вместе с министром обороны Павлом Грачевым. В день церемонии было очень жарко, но это не помешало ему продолжить. После обеда на площади перед берлинской ратушей в стиле ренессанс был устроен концерт духового оркестра местной полиции, исполнявшего марши. Ельцин отобрал у дирижера палочку и, согнувшись, несколько минут размахивал ей в воздухе, а музыканты вежливо продолжали играть. Потом Ельцин схватил микрофон и затянул не самую мелодичную версию русской песни «Калинка-малинка», завершив ее возгласом, после чего поднял вверх большой палец и послал хихикающей толпе воздушный поцелуй [1150] .
1150
Эту сцену можно посмотреть на http://www.youtube.com/watch?v=LAr0MgGrwHA.
Политические советники Ельцина, группа которых присутствовала на церемонии, задумались об отставке, но потом приняли другое решение. Костиков включил в обзор прессы, ежедневно подготавливаемый для президента, язвительные статьи о берлинской оплошности. Ельцин прочел и поморщился, но ничего не сказал. Затем советники попытались уговорить Коржакова поговорить с Ельциным. Тот отказался, сказав, что уже пытался урезонивать своего шефа в прошлом, но безуспешно, и предложил написать президенту письмо. Свердловчанин Виктор Илюшин, который работал с Ельциным с 1970-х годов, сперва выступил против, считая подобные действия бессмысленными. Сверхосторожного Илюшина удалось переубедить, и Костиков начал составлять коллективное письмо. Его подписали семь человек: Костиков; Илюшин, который отредактировал текст; Коржаков и его коллега по службе безопасности Михаил Барсуков; многострадальный шеф президентского протокола Владимир Шевченко; спичрайтер Людмила Пихоя и помощник Ельцина по международным вопросам Дмитрий Рюриков. 10 сентября Коржаков лично передал письмо Ельцину на борту президентского самолета, направлявшегося в Сочи. Ехидные журналисты прозвали этот документ «Письмом помощников к своему султану» — по аналогии с названием известной картины Ильи Репина. В письме выражалось негодование по поводу замкнутости президента, его самодовольства и «царских» манер, отвращения к планированию, из-за чего многие решения принимаются под влиянием «иррациональных факторов, случайности и даже капризов», разрыва с прошлыми и потенциальными союзниками. Авторы не приписывали все или большинство проблем Ельцина исключительно алкоголю. Но, несмотря на желание пощадить чувства президента, они ясно констатировали, что, по их мнению, алкогольная зависимость — «известное русское бытовое злоупотребление» — тянет его ко дну. Берлинский инцидент было «невозможно игнорировать и трудно исправить». Помощники обратились к Ельцину с просьбой «решительно пересмотреть отношение к собственному здоровью и вредным привычкам», «исключить неожиданные исчезновения и периоды восстановления» и найти способы отдыха, которые не подразумевали бы «спорта с последующим застольем». Ни один правитель России не получал подобного письма ни до, ни после него [1151] .
1151
Это письмо приводится дословно в книге: Батурин Ю. и др. Эпоха. С. 521–523. Коржаков сообщает, что его подписал и министр обороны Павел Грачев, но все другие источники это опровергают. Помощники Ельцина Юрий Батурин и Георгий Сатаров принимали участие в подготовке письма, но не подписывали его, так как работали с президентом всего год. Речь идет о картине Репина «Запорожцы сочиняют письмо турецкому султану», написанной в 1891 году.
Ельцин оскорбился и надулся. В течение нескольких недель он не здоровался с авторами письма, исключил некоторых из них из состава делегации, направлявшейся в Лондон и Вашингтон, а с Пихоя полгода не разговаривал. Костикова в ноябре отправили в почетную ссылку — российским послом в Ватикан. Прогуливаясь в сентябре по сочинскому пляжу, Ельцин обдумывал свое поведение. Он решил «восстанавливать силы» и ввести для себя ограничения [1152] . Таким образом, можно сказать, что авторам письма все-таки удалось донести до него смысл своего послания, хотя инциденты, в том числе и за границей, не прекратились [1153] .
1152
Ельцин Б. Президентский марафон. С. 349.
1153
Во время визита в Британию в конце сентября, сразу после возвращения из Сочи, Ельцин провел вечер в Чекерс по приглашению Джона Мейджора. Они с премьер-министром посетили английский паб в деревне Грейт-Кимбл, при этом пришлось стучаться, чтобы им открыли (Ельцин сказал, что он — Президент России, на что хозяин ответил, что тогда он — кайзер Германии). Тем вечером уже в резиденции Ельцин «спустился явно пьяным и сразу же высказал неудовольствие тем, где его посадили за стол. Он взял свою карточку, стоявшую рядом с местом принцессы Александры, и переместился вместе с ней к Джону Мейджору. Весь вечер Ельцин дружелюбно, хотя и невнятно общался с премьером». Цит. по: Hastings M. Editor: An Inside Story of Newspapers. L.: Macmillan, 2002. Р. 205.