Ельцын в Аду
Шрифт:
– У Вас «мозги туманом заволокло, сеньор мой сиятельный», - огрызнулся Ильич.
– О социализме речь не идет, мы уже коммунизм здесь построили...
– В одной отдельно взятой за горло стране, успел вставить Ницше.
– ... а вскоре начнем экспортировать его в другие зоны ада, а потом и в Царствие Небесное...
– Я к 1980-му году коммунизм советскому народу обещал, - встрял в разговор Хрущев.
– А Ленька Брежнев вместо него Олимпиаду устроил...
– Заткнись, кукурузник!
– оборвал его Иосиф Виссарионович.
– Забыл, как перед докладом о культе личности каждые полчаса бегал в Мавзолей: мне пульс щупал?!
Ницше не обратил на эту перепалку внимания и продолжал гнуть свое:
– Позвольте, герр Ульянов, не Вы ли сами в моем присутствии только что доказывали Дьяволу весь вред максимализма... и говорили очень умно и дельно...
– «Да, я так думал тогда..., а теперь другие времена назрели...»
– Ха, скоро же у Вас назревают времена для вопросов, движение которых исчисляется столетиями по крайней мере... Несколько минут всего миновало...
– «Ага, узнаю старую добрую теорию постепенства или, если угодно, меньшевизма со всею дребеденью его основных положений, ха-ха-ха, с эволюцией и прочим, прочим... Но довольно об этом, - властным решительным тоном прервал себя Ильич, - и запомните мои слова хорошенько, запомните их, зарубите их у себя на носу, благо он у вас довольно солиден... Помните: того Ленина, которого Вы знали,... больше не существует... Он умер... С Вами говорит новый Ленин, понявший, что правда и истина момента лишь в коммунизме, который должен быть введен немедленно... Вам это не нравится, Вы думаете, что это - сплошной утопический авантюризм... Нет, господин хороший, нет...»
– Оставьте меня, герр Ульянов, в покое, - резко оборвал его философ, - с Вашим вечным чтением мыслей... Я Вам могу ответить словами Гамлета: «...Ты не умеешь играть на флейте, а хочешь играть на моей душе»... «Я ценю философа в той мере, в какой он способен служить образцом», а потому не буду Вам говорить о том, что я думаю, слушая Вас...
– И не надо! Хватит разговоров! Или Вы присоединяетесь к нам, или пропадете! Чего Вы боитесь? Великих потрясений? Но Вы же сами кинули призыв: «Стройте жилища у подножья Везувия!» И еще: «Сорвать лучший плод бытия значит: жить гибельно».
– Я насчет этого не решил! Уж больно грязная у вас, большевиков, атмосфера! «Я погибаю в нечистых условиях... Мне свойственна совершенно сверхъестественная возбудимость инстинкта чистоты – в такой мере, что я физиологически ощущаю-обоняю - близость или тайные помыслы, внутренности всякой души». А внутренности у большинства большевиков, извините за каламбур, гнилые! И вообще: чего Вы на мне зациклились? Если Вам нужны сторонники - вербуйте Ельцина! Он ведь видный коммунист!
– Я с ренегатами и политическими проститутками дел не имею и иметь не буду!
– Ленин окинул ЕБН очень-очень презрительным взглядом.
– Пусть с ним Сталин разбирается, он умеет карать всяких сволочей и отщепенцев.
– Разберусь, Владимир Ильич, чуть попозже, - злобно оскалился Виссарионович.
– «Я ускользнул!» - прошептал «первый имморалист» свою любимую фразу.
– Впрочем, Ульянов действует не вразрез с моим мировоззрением. «Для философа вредно быть прикованным к одной личности. Если он нашел себя, он должен стремиться время от времени терять себя – и затем вновь находить... Змея, которая не может сменить кожу, погибает. Так же и дух, которому не дают сменить убеждения: он перестает быть духом... Философ вынашивает и изнашивает убеждения».
– Итак, товарищи, - Ильич обвел взглядом присутствовавших в кабинете, - мы все согласны с тем, что коммунизм в нашей зоне фактически построен и надо победоносно нести его дальше – за границы Второго СССР. Следует немедленно, пользуясь тем, что здесь присутствуют многие члены Политбюро, обсудить наши тактические действия. Слово для короткого доклада предоставляется товарищу Сталину.
– Экспорт революции – единственный выход из сложившейся ситуации. Он требует серьезной коррекции не только курса большевистской партии, но и всей системы внутрипартийных отношений. Наша партия должна снова принять облик «ордена меченосцев», когда жесткая дисциплина и безусловное подчинение высшему партийному начальству является непременным условием членства в нашей организации. Не хотелось бы цитировать «врага народа», но еще в 1919 году, выступая на VIII партийной конференции РКП(б), Зиновьев заявил, что «право каждого члена партии «свое суждение иметь» не вяжется с ее историей». Очень верная мысль! Отношение к политике правящей партии – это мерило гражданской благонадежности. Нам следует повторить старые добрые начинания: в 1919 году ЦК РКП(б) рассылал всем губернским и уездным комитетам инструкцию, в которой исключение из партии рассматривалось не только как тягчайшая мера наказания для коммунистов, но и как гражданская и политическая смерть для исключенного, ибо каждая партийная организация должна была принять меры к тому, чтобы исключенный из РКП(б) не мог не только занять ответственный пост, но и получить простую работу в советском учреждении.
Товарищ Ленин предложил «поставить пулеметы» против инакомыслящих в партии. Мы должны превратить нашу партию в своего рода инквизиторский застенок, где с еретиками – то бишь оппозиционерами – расправлялись бы решительно и беспощадно. Такой опыт у нас есть: в 1950 году в Москве была создана «особая тюрьма» Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б), которую организовал Секретарь ЦК товарищ Маленков. Следственные дела в ней вели работники аппарата ЦК ВКП(б), и «партийный контроль» осуществлялся методом пытки, истязания и нередко заканчивался физическим уничтожением обвиняемых.
– Нет возражений, товарищи?
– спросил Ленин.
– Нет. Предложение товарища Сталина об усилении внутрипартийного контроля на период внедрения коммунизма в аду принимается.
Сейчас нам предстоит решить первостепенный вопрос: избрать орган, который будет вести конкретную работу. Предлагаю всем присутствующим здесь членам Политбюро войти в него всем составом на правах руководителей разных направлений. Должности поделим потом. Кто за? Против? Воздержался? Принято единогласно.
Итак, власть нами завоевана. Надо формировать правительство. «Как назвать его? Только не министрами: это гнусное, истрепанное название.
– «Можно бы – комиссарами, - предложил Сталин, - но только теперь слишком много комиссаров. Может быть, верховные комиссары?.. Нет, «верховные» звучит плохо. Нельзя ли «народные»?»
К обсуждению подключился Молотов:
– «Во Франции очень распространенное — комиссары. Комиссары полиции, муниципальные, прочие. Потом, Франция ближе к нам по своему духу, чем, скажем, Германия... Комиссары... Парижская коммуна...»
– «Народные комиссары? Что ж, это, пожалуй, подойдет. А правительство в целом...
– Совет Народных Комиссаров, это превосходно: пахнет революцией». Но в связи с важностью задачи и гигантским объемом работы следует набрать в СНК большое количество членов. Какие предложения по персоналиям?
Внезапно в кабинете появилась неизвестная душа, потребовавшая, чтобы ее допустили к дискуссии: мол, на это у нее есть разрешение от самого Дьявола.
– Ну вот, Сатана начинает нам мелко подгаживать, - догадался Ленин.
– Говорите уж, раз пришли, господин хороший, как Вас там звать-величать...
Я - Юрий Лутовинов, направивший 30 мая 1921 года на Ваше имя письмо из Берлина. До этого у меня была с Вами достаточно резкая полемика, в которой Вы меня бесцеремонно поставили на место. «...У меня сделалось впечатление такое, что Вас можно только слушать и не возражать, а не то попадешь в опалу и прослывешь сумасшедшим, клеветником и сплетником». Вас, помню, особо возмутило мое замечание, что дело не только в лицах, окружающих Вас, сколько в начинающей складываться системе партийного протекционизма. «...Одно дело сердиться, а другое опровергнуть неопровержимое:... что протекционистская система не существует... Кто такой Каменев, которого ЦК из кожи лез, вытягивая в председатели Московского Совета? Это типичнейший ленивый и никуда не пригодный бюрократ, влияние которого равняется нулю, а пролетарская масса без скрежета зубовного не может слышать его имени. Почему же он вновь очутился на посту председателя и членом ЦК, за какие такие заслуги? Потому что Каменев имеет гибкий позвоночник, никогда не имеет своего мнения и послушный батрак во всех отношениях, особенно при голосовании. Посмотрите повнимательнее, да подальше, выйдя из замкнутого круга бюрократов. Вы просто мало верите в творческие силы пролетариата...»