Ельцын в Аду
Шрифт:
Начавшаяся Вторая мировая война остановила эту трагикомедию, грозившую обернуться драмой, но лишь на время. В начале пятидесятых охота на этих самых давних и преданных (точнее – оставшихся в живых) соратников Кобы, за исключением умершего Калинина, была открыта вновь.
В январе 1953 года оперативная группа МГБ выехала в Урицкий район, чтобы перевезти «объект 12» (Жемчужину) из ссылки в тюрьму. «Объект» отреагировал адекватно: «Как правительство решило, так и будет».
К тому времени арестованные по «делу врачей» евреи Виноградов, Коган, Вовси уже дали необходимые показания. И против Жемчужины материала набрали навалом. Ее привезли на Лубянку, вновь начались допросы. Членам ЦК разослали материалы из дела Жемчужиной. Там было много гнусных подробностей, придуманных следователями с явным желанием выставить Молотова на посмешище: якобы его жена была неверна мужу, и даже назывались имена ее мнимых любовников.
Особенно упорно выбивали показания на Полину Жемчужину из бывшего директора научно-исследовательского института. Просто пытали. Руководил этим тогдашний первый заместитель Берии, комиссар госбезопасности 3-го ранга Всеволод Меркулов.
«С первого же дня ареста меня нещадно избивали по три-четыре раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, били по половым органам. Я терял сознание. Прижигали меня горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били. Потом перевязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали...
От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь и, кроме того, я импотент с рождения. Шпионской деятельностью я никогда не занимался. Мне говорили, чтобы я только написал маленькое заявление на имя наркома, что я себя в этом признаю виновным, а факты мне они сами подскажут...»
Уже после смерти Сталина, в 1955 году, генеральный секретарь ЦК компартии Израиля встретил Молотова в Кремлевской больнице и возмущенно спросил:
– «Почему же Вы, член Политбюро, позволили арестовать Вашу жену?»
На лице Молотова не дрогнул ни один мускул:
– «Именно потому, что я член Политбюро и был обязан подчиняться партийной дисциплине».
Дисциплина здесь ни при чем. Арест жены был для него колоссальной трагедией, но Молотов не посмел возразить Сталину, иначе он сразу бы отправился на Лубянку вслед за Полиной Семеновной.
4 марта 1949 года Вячеслава Михайловича освободили от должности министра иностранных дел. Словно в насмешку ему сначала поручили возглавить бюро Совета министров по металлургии и геологии, а потом – бюро по транспорту и связи.
Молотов правильно понимал, что не он из-за жены потерял доверие Сталина, а она из-за него сидела. Уже будучи на пенсии, Вячеслав Михайлович рассказывал:
– «Ко мне искали подход, и ее допытывали, что, вот, дескать, она тоже какая-то участница заговора, ее принизить нужно было, чтобы меня, так сказать, подмочить. Ее вызывали и вызывали, допытывались, что я, дескать, не настоящий сторонник общепартийной линии».
Полину Семеновну интенсивно допрашивали на Лубянке. Каждый день Молотов проезжал мимо здания министерства госбезопасности в черном лимузине с охраной. Но он ничего не мог сделать для своей жены. Не решался даже спросить о ее судьбе. Она, правда, была избавлена от побоев – судьба Вячеслава Михайловича еще не была окончательно решена, и чекисты не хотели рисковать.
Госбезопасность следила за каждым шагом Молотова. В 1949 году затеяли ремонт помещений его секретариата. При уборке обнаружили, как говорилось в рапорте, «портрет тов. Сталина очень странного изображения». Странность заключалась в том, что он не был нарисован по канонам социалистического реализма, не более того, но и отступление от канонов было смертельно опасно, коль речь шла о Вожде. О находке доложили Берии. Лаврентий Павлович обрадовался и поручил выяснить, кому же принадлежит эта картина. Один из работников секретариата Молотова признался, что, когда он работал в советском посольстве в Париже, этот портрет ему передал художник-эмигрант, который просился на родину. Берия страшно огорчился, что сомнительный портрет не удалось приписать самому Молотову.
Супруги уцелели только благодаря внезапной кончине Вождя. Но оба до самой своей смерти остались ему верны. «Она не только потом не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают», - вспоминал Молотов.
… В многочисленных житейских случаях проявлялась сталинская склонность к игре с людьми. Он мог сегодня позвонить своему товарищу, справиться о здоровье, о семье, а на завтра товарищ навсегда пропадал, а родных оповещали о приговоре: «десять лет без права переписки». Это означало, что человека пустили в расход, чего несчастная семья не знала, продолжая ожидать окончания нескончаемого десятилетнего срока.
Несомненное удовольствие доставляло Генсеку, когда жена репрессированного мужа или муж репрессированной жены обращались с мольбой вмешаться в неправильные действия служб, взявших человека, бывшего верным ленинцем — сталинцем, ни за что. Страна, в своем подавляющем большинстве, отделяла Хозяина от его прислужников. «Сталин не знает» - аргумент — надежда тех, кто гнил в сталинских застенках, и тех, кто пытался достучаться до вождя, чтобы тот узнал и вмешался.
Иногда, изредка, он вмешивался. Это была игра в кошки-мышки. Человека могли даже вернуть домой. А потом, спустя срок, схватить его по новой.
Пригласив к себе на дачу в гости председателя Госплана Вознесенского, Сталин поднял тост за его здоровье. Ночью героя ленинградской блокады, коего Коба не так давно прочил себе в преемники, арестовали. Обычное развлечение товарища Сталина...
В ряду приближенных лиц, которых он планомерно уничтожал, оказался его личный секретарь Поскребышев. Но прежде была уничтожена жена Поскребышева. Прелесть ситуции для Сталина заключалась в том, что ордер на арест супруги должен был положить ему на стол муж. Избегая встретиться с глазами вождя, секретарь нашел в себе силы вымолвить несколько слов в защиту обвиняемой. Хозяин презрительно оборвал его и подписал ордер на арест.
Другие в этой обстановке помалкивали: к примеру, Калинин и Молотов.
… На вечеринке у «кремлевского тигра» сотрудник его личной охраны Паукер устроил представление, изобразив, как вел себя перед казнью Зиновьев, бывший соратник Ленина — Сталина, объявленный «врагом народа». Как жалко и постыдно бросался на колени перед своми палачами, упрашивая разрешить позвонить товарищу Сталину, который, конечно же, отменит казнь. Коба жадно вглядывался в позы, которые изобретательно демонстрировал Паукер, и громко хохотал. Гости, видя, насколько эта комедия забавляет Хозяина, стали в один голос просить повторить номер. Паукер повторил. На этот раз Сталин от смеха перегнулся пополам, схватившись руками за живот. И тут охранник позволил себе импровизацию. Вместо того, чтобы снова пасть на колени, он поднял руки вверх в еврейском молитвенном обращении: