Ельцын в Аду
Шрифт:
– «Слушай, Израиль, наш Бог есть Бог единый!»
Генсек едва не задохнулся от смеха. Не в силах произнести ни звука, он знаком велел остановить комедию.
Артиста Паукера он уничтожил позже...
Ницше не вытерпел – и устроил блиц-интервью:
– Как Вы относились к ситуации, сложившейся после XIX съезда? Ваша жена была арестована, Вас не ввели в Бюро Президиума ЦК, Сталин сказал о Ваших ошибках конца 30-х годов. Видимо, Вас ждал арест.
Молотов сухо ответил:
– «Революции без жертв не бывает. Лес рубят – щепки летят».
– Жертвы революции – это люди, погибшие от рук врагов, погибшие от рук своих – это жертвы произвола.
Молотов повторил:
– «Революции без жертв не бывает. В 1937 году Сталин сделал великое дело – уничтожил 5-ю колонну».
– Фанатик – человек, удваивающий усилия в борьбе, когда цель борьбы потеряна, - сформулировал Фридрих свой очередной афоризм.
– Но Вы все же ушли от прямого ответа на мой вопрос. Герр Джугашвили объявил шпионом Вас, второе лицо в государстве на протяжении стольких лет, чем Вы это объясните? Он что, вообще никому не доверял? Или его сознание пострадало? Как это может быть?
– «Мнительность была. Сталин пережил такие трудные годы и столько взял на свои плечи, что в последние годы все-таки стал страдать однобокостью. Однобокость в том, что та или иная ошибка могла показаться поводом к серьезному делу».
– После моей смерти ты, Микоян и Ворошилов риторически вопрошали: как мне могло прийти в голову называть вас шпионами? Но они сами-то называли своих товарищей по политбюро Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина агентами иностранных разведок, хотя знали, что это вранье. Почему же вы, зная меня, рассчитывали отсидеться в сторонке?
– задал риторический вопрос Коба.
Ворошилов:
– В 1960 году я по поручению Хрущева беседовал с Василием Сталиным. Отчитав его за алкоголизм и выходки, заговорил о старшем Сталине: «В последние годы у твоего отца были большие странности, его окружали сволочи вроде Берии. Было же так, когда он спрашивал меня, как мои дела с англичанами. Называл же он меня английским шпионом... Это все мерзости Берии, ему поддакивали Маленков и Каганович. Я лишь потому уцелел, что он знал меня по фронту со времени гражданской войны. Мы жили в Царицыне рядом — он с твоей матерью, тогда известной, а я с Екатериной Давидовной и Петей. Он знал меня по делам. Когда на меня наговаривали мерзость, он гнал ее от себя, зная, что я не способен на это. Но меня могли и убить, как убили многих. Эта сволочь, окружавшая Сталина, определяла многое...»
– Не каждый мог выдержать такую жизнь, - дал психоаналитический комментарий Зигмунд Фрейд.
– А члены сталинского Политбюро смогли. Они упивались властью, самым сильным из существующих наркотиков. Да, они боялись Сталина, лебезили перед ним, могли гопака сплясать, если Вождь просил, зато их боялась вся остальная страна.
– Вы себя абсолютно правильно вели, товарищ Молотов, - вдруг задребезжал голос Черненко.
– И я это оценил! Мне было 72 года, а Вам – 90, когда я восстановил Вас в партии. Признаюсь, в Вашем лице я готовил себе преемника вместо этого Горбачева. Эх, не успели мы оба...
– Что касается Надежды Константиновны...
– прервал старческие воспоминания Хозяин.
– Помнишь, Молотов, я написал тебе в Москву из Сочи, где отдыхал: «Переговоры с Крупской не только не уместны теперь, но и политически вредны. Крупская раскольница...» Именно тогда я пошутил про «другую вдову»...
Душа Надежды Константиновны страдала от угрызений совести:
– Я не боялась смерти, царских тюрем и каторги, жандармов, бедности, пребывания вдали от Родины. Но этот «чудесный грузин», как ты его называл, Володенька, испугал меня до конца жизни. Он отправил меня заседать в Центральную Контрольную Комиссию, где я была вынуждена утверждать самые дикие вымыслы против наших бывших сподвижников... Тех, кого я сама некогда готовила для подпольной работы и отправляла в Россию из эмиграции... Мне нет прощенья!
... Не чувствовала себя в безопасности Надежда Константиновна после кончины мужа Из Горок ее выселили, правда, из кремлевской квартиры выставить не решились. Скоропостижная смерть Марии Ильиничны Ульяновой надолго вывела ее из равновесия. После кончины Владимира Ильича обе эти женщины продолжали жить все в той же квартире. И вдруг – трагическая развязка.
В конце 1937-го раздался звонок из комендатуры Кремля. Просили разрешения пропустить на квартиру к Надежде Константиновне человека, который якобы привез молоко из Горок. Начинают выяснять, в чем дело, звонят в Горки – никто молока не посылал. Крупская от него отказалась. Однако комендатура настаивает, звонят еще два-три раза. Такой настойчивости бедная женщина никогда не наблюдала...
Позвонили Власику, начальнику охраны членов правительства, сказали, что необходимо дать Надежде Константиновне телохранителей. Крупская как-то очень спокойно отнеслась к этому, сказав, что, раз полагается, пусть так и будет. На следующий день бодигард появился.
– Умею я остроумно и весело шутить, - ухмыльнулся в усы Вождь.
Вдове Ленина, несмотря на то, что она являлась депутатом Верховного Совета СССР, было запрещено принимать родственников репрессированных и тем более ходатайствовать за них.
Сталин санкционировал разгромную рецензию П. Поспелова в «Правде» на вышедшие воспоминания Крупской о Ленине. Надежда Константиновна обвинялась в неправильном освещении работы II съезда РСДРП, участником которого она была, в приписывании Ленину своих мыслей. Особенно негодовал суровый критик по поводу «неправильного освещения выдающейся роли товарища Сталина». По Поспелову, получалось, что он намного лучше, чем Крупская, знал, о чем думал, что говорил и что делал ее муж.
– Хорошо, что я никогда не упоминала о ленинских письмах, написанных в июле 1916 года. Письмо Зиновьеву: «Не помните ли фамилии Кобы?» И Карпинскому: («Иосиф Дж...? Мы забыли. Очень важно!!»), - содрогнулась Надежда Константиновна.
5 августа 1938 года Политбюро приняло постановление «О романе Мариэтты Шагинян «Билет по истории», часть I. Семья Ульяновых». В нем осуждалось и «поведение Крупской, которая, получив рукопись романа Шагинян, не только не воспрепятствовала появлению книги в свет, но, наоборот, всячески поощряла автора по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку».
– Не обращайте на жену внимания, Владимир Ильич, как я на своих не обращал!
– призвал Сталин.
– «Мы, русские, придумали пословицу: «Любая баба — дура. Не потому, что дура, а потому, что баба». Женщинам, если верить народной мудрости, Бог дал всего на одну мозговую извилину больше, чем лошадям: чтобы во время мытья полов из ведра воду не пили! И Ваша супруга, к сожалению, - не исключение! К старости она вообще умом тронулась! Руководя Главполитпросветом, изъяла из массовых библиотек сочинения Платона, Канта, Шопенгауэра, Ницше, Владимира Соловьева, Льва Толстого, Лескова, Достоевского и даже Алекандра Дюма, включая «Граф Монте-Кристо», как идеологически вредных авторов. Любопытно, что по поручению Льва Толстого она сама некогда исправляла перевод с французского вышеназванной книги... Не парадокс ли?