Ельцын в Аду
Шрифт:
Сталин не ответил, но Бухарин был приглашен к Генриху Ягоде. Народный комиссар внутренних дел встретил Николая Ивановича, своего старого знакомца, довольно приветливо, но вышел из-за стола и прочел наизусть стихотворение Мандельштама о Вожде. Главред «Известий» впал в ужас.
«Он, испугавшись, отступился, - писала позднее Надежда Мандельштам в своих мемуарах.
– Больше я его не видела».
– Я не только испугался, но и понял, что всякие хлопоты в сложившихся условиях бесполезны. К тому же я был явно оскорблен тем, что меня вполне сознательно обманули!
– объяснил издалека Бухарин.
–
– Нельзя отпугивать единственного защитника».
Сталин все же явил тогда милость к поэту. Тот отделался сравнительно легкой ссылкой в Воронеж и продолжал писать стихи, не подозревая о том, какие новые испытания готовит ему судьба.
– Я сказал в 1934 году, решая его судьбу: «Изолировать, но сохранить», - снизошел до объяснения Коба.
– Я тогда оставил резолюцию на письме Бухарина: «Кто дал им право арестовывать Мандельштама? Безобразие». Я же сам – бывший поэт и признаю чужой талант, несмотря на оскорбление.
Приговор Мандельштаму был тотчас пересмотрен. А потом Хозяин сам позвонил Пастернаку. Поэт растерялся: разговаривать со Сталиным – совсем не то, что просить Бухарина.
– «Дело Мандельштама пересматривается, все будет хорошо, - сообщил Сталин.
– Почему Вы не обратились в писательскую организацию или ко мне? Если бы я был поэтом и мой друг попал в беду, я бы на стену лез, чтобы помочь.
– «Писательские организации не занимаются этим с двадцать седьмого года, а если бы я не хлопотал, Вы бы, вероятно, ничего не узнали», - ответил Пастернак и далее начал уточнять смысл слова «друг», указав, что его отношения с Мандельштамом, как он считает, не вполне подходят под дружеские.
– «Но ведь он же мастер? Мастер?» - спросил Сталин.
– «Да дело не в этом», - уклонился Пастернак, стараясь понять, куда ведет беседу кремлевский горец..
– «А в чем же?»
– «Хотелось бы с Вами встретиться, поговорить».
– «О чем?»
– «О жизни и смерти».
Хозяин бросил трубку...
Молотов сделал реплику:
– «О Пастернаке. Сталин позвонил мне и сказал: «Не сумел защитить своего друга».
– Почему Вы достаточно часто щадили литераторов и прощали им всяческие выходки? Ведь на них жаловался даже Генеральный секретарь Союза советских писателей Фадеев?
– не удержался от вопроса Ницше.
– «... Это единственные писатели, которые у меня есть. Других у меня нет. Пусть научатся обходиться этими... Так Фадееву и передай». И еще. «... Только по тому, как эти писатели нашу эпоху отразят, и мнение потомков по ней сложится. Другого-то источника у них не будет... Историю нельзя ни улучшить, ни ухудшить». Но записать ее и передать потомкам можно по-разному!
… Отняв свободу, Хозяин с кавказской щедростью наградил членов новых Союзов. Великолепные бесплатные мастерские и продовольственные подачки в то голодное время получили художники. Но особенно щедро он одарил писателей – отдельные квартиры, загородные дома и сытые пайки подчеркивали особую важность в идеологии «инженеров человеческих душ». В обмен на это деятели культуры стали одной из самых престижных, самых высокооплачиваемых групп в СССР.
На встрече с Вождем в особняке Горького писатели, еще не зная о грядущих льготах, клянчили блага. Унылый намек Леонида Леонова о том, что у него нет подходящей дачи, вызвал двусмысленную реплику Генсека: «Дачи Каменева и Зиновьева освободились, можете занять».
Дачи в это время действительно освободились... И потом освобождались еще не один раз...
Константин Симонов, член Комитета по Сталинским премиям:
– Вспоминаю, как Сталин присутствовал на заседании во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на премию его собственного имени. «Неслышно ходит... за спинами членов Комитета. Это его обычная манера – чтобы не видели лица бога, чтобы в напряжении старались угадать, угодить... Ходит, посасывая трубку...
Секретарь объявляет: «Писатель Злобин представлен на Сталинскую премию 1-й степени за роман «Степан Разин». Но тут Маленков выдает неожиданную реплику: «Товарищ Сталин, Злобин был в немецком плену и вел себя нехорошо». Воцаряется изумленная тишина, все знают: кандидатов старательно проверяли. Значит, это испытание для них, членов Комитета?
И тогда в тишине раздается тихий голос Сталина: «Простить или не простить?» Все молчат – боятся. А он медленно проходит круг за кругом. И опять: «Простить или не простить?» В ответ та же мертвая тишина: ведь предъявлено страшное обвинение! Какая там премия – голову бы спасти Злобину! Хозяин проходит еще круг. И опять: «Простить или не простить?» И сам себе отвечает: «Простить...» И Злобин вместо лагерей становится лауреатом – вмиг вознесен на вершину славы и богатства!»
– Герр Джугашвили — настоящий маятник судьбы!
– съязвил Ницше.
Тут же отозвалась Мариэтта Шагинян:
– «Сталин – гений, и при нем был порядок».
Ей возразили:
– Но ведь он сажал безвинных!
– «Да, сажал. Так ведь и от чумы, и от войны – погибали!»
– Сталин уделял много внимания искусству и культуре, потому что сам был высокообразованным человеком!
– высказал свое мнение Молотов.
– Он «античный мир и мифологию знал очень хорошо. Эта сторона у него очень сильная. Он над собой много работал...»
– Вот почему, оказывается, он стал самым популярным автором!
– издевательски заметил кто-то из толпы.
– Весь советский народ читал его, с позволения сказать, произведения...
Молотов предпочел не заметить сарказма:
– Ошибаетесь, товарищ! Сталин, конечно, много печатался. Тем не менее... «Самые читаемые книги во всем мире – теперь книги Ленина. И враги, и друзья – все изучают... Все, даже те, кто не сочувствует Ленину, вынуждены ссылаться на Ленина».
– Я не согласен, что Ленин понятен рабочим и крестьянам. Ленин, конечно, для подготовленного читателя, - тут же возразил Ницше Молотову.
– «А я думаю, что он понятен, - ответил Молотов.
– Вот «Государство и революция», там сказано очень ясно. Не надо только лениться.
Чтобы понять Ленина, нужно много других книжек прочитать. Думаю, что у Сталина можно учиться читать Ленина. Он обращает читателя к Ленину. А почему? Очень точен.
Надо, чтобы были опубликованы и получили распространение все произведения Сталина. Ленин трудноват, но он и поглубже. Очень справедливо».
– Слухи о начитанности герра Джугашвили справедливы?
– уточнил философ.