Ельцын в Аду
Шрифт:
– Ах так!
Конвоир выстрелил ему прямо в грудь, в сердце, и подошел к следующему. Когда кончал шестого, услышал за спиной легкий стон, обернулся. Мдивани был еще жив: пальцы рук шевелились. Убийца подошел к распростертому на земле телу, достал патроны, зарядил пистолет и добил жертву несколькими выстрелами. Трупы сбросили в яму, засыпали известью, залили водой.
– Ну, а ты, Окуджава, тут причем?
– удивился великий тиран.
– Среди казненных в тот ранний час был Михаил Окуджава, брат моего отца Шалвы, которому это испоганило всю жизнь...
– Ну, я в том деле замешан лишь косвенно. История погрома в Грузии, в том числе в местной литературе, связана с именем Лаврентия. Истребление честных писателей и поэтов, преследование тех, кто хотя бы пытался сохранить свое творческое лицо, - ко всему этому приложил руку свою он. Товарищ Берия, зачем ты ликвидировал коренную грузинскую интеллигенцию?
– Чтобы избавиться от старья и создать взамен нечто другое. И я своего добился! «У нас появилась совершенно новая советская интеллигенция. Она состоит на 80-90 процентов из выходцев из рабочего класса, крестьянства и других слоев трудящихся».
– Ну, крови народу пустить никогда не мешает, - кивнул головой Коба.
– Но ты же доходил до абсурда! Твое бдительное око постоянно выискивало врагов в среде преподавателей и научной интеллигенции. Так, директор Батумского ботанического сада оказался «обнаглевшим буржуазным националистом». Чем тебе ботаник-то помешал?
– А не хотел сотрудничать! Как можно без стукачей работать? Литераторы в этом плане вели себя правильнее! Например, еврейского писателя Бабеля арестовали по доносу коллег Якова Эльсберга и Льва Никулина. Но Вы же, товарищ Сталин, тоже избавлялись от старой интеллигенции и поощряли шизофрению в поисках «врагов народа»!
... По приказу Генсека было ликвидировано знаменитое «Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев», вокруг которого группировались старые большевики, и журнал «Каторга и ссылка». Членам «Общества» и сотрудникам журнала предоставилась возможность познать ссылку и каторгу в основанном ими государстве. И сравнить с царскими...
– Какую шизофрению ты имеешь ввиду?
– нахмурился Вождь.
Берия объяснил на примерах:
– «Нам известны факты, когда вражья рука в обыкновенный снимок тонко врисовывала портреты врагов народа, которые отчетливо видны, если газету или снимок попытаться внимательно просматривать со всех сторон», - писал журнал «Большевик» в августе 1937 года.
По всем областям бдительные коммунисты вооружились лупами – и было много достижений. Скажем, на Ивановском текстильном комбинате секретарь парткома забраковал годами выпускаемую ткань, потому что «через лупу обнаружил в рисунке свастику и японскую каску».
Так что повсюду Вы могли видеть одно похвальное рвение.
– Несмотря на всеобщую, порожденною пропагандой любовь ко мне, не все советские граждане, оставшиеся на свободе, были мною довольны...
– начал размышлять вслуг тиран.
– Почему?
– Вас, я имею ввиду Вас лично, было слишком много. «Сталин туда, Сталин сюда, Сталин тут и там. Нельзя выйти на кухню, сесть на горшок, пообедать, чтобы Сталин не лез следом: он забирался в кишки, в мозг, забивал все дыры, бежал по пятам за человеком, звонил к нему в душу, лез в кровать под одеяло, преследовал память и сон», - процитировала свою запись в дневнике одна из женских душ.
– В возвеличивании Вождя переусердствовать невозможно!
– оборвал ее Коба.
– Недаром русская пословица гласит: «Себя не похвалишь – стоишь как оплеванный». И в поисках врагов, кстати, тоже! Каков главный лозунг наших чекистов, Лаврентий?
– «Лучше перебдеть, чем недобдеть!»
– Правильно!
– Да Вы, товарищ Сталин, своих друзей и почитателей почему-то очень часто принимали за врагов народа – и превращали в трупы!
– пожаловался с горечью известный журналист и публицист Михаил Кольцов.
– Вернувшись из Испании, провел три часа у Вас. Помните наш диалог? Вы «... остановились возле меня, прижали руку к сердцу и поклонились.
– «Как Вас надо величать по-испански, Мигуэль, что ли?»
– «Мигель, товарищ Сталин».
– «Ну так вот, дон Мигель. Мы, благородные испанцы, сердечно благодарим за Ваш интересный доклад. До свиданья, дон Мигель».
Я начал уходить, но у двери Вы меня окликнули, и произошел какой-то странный разговор.
– «У Вас есть револьвер, товарищ Кольцов?»
– «Есть, товарищ Сталин».
– «Но Вы не собираетесь из него застрелиться?»
– «Конечно, нет», - еще более удивляясь, ответил я.
– «Ну вот и отлично, - ответили Вы, - отлично. Еще раз спасибо, товарищ Кольцов, до свиданья, дон Мигель...»
17 декабря 1938 года я был арестован и затем расстрелян. За что?
– Ха! А кто в числе прочих деятелей советской печати создал вокруг Ежова ореол «талантливого человека», «вернейшего ученика Сталина», «человека, который видит людей насквозь»... Ты, Миша, находясь в плену общественной слепоты, характеризовал в «Правде» этого аморального карлика как «чудесного несгибаемого большевика... который дни и ночи, не вставая из-за стола, стремительно распутывает и режет нити фашистского заговора». Что ж, я Кольку на «станцию Могилевскую» отправил, а тебя, его приспешника, да еще и побывавшего за границей, должен был в живых оставить? Шалишь, брат.
– Но вместе со мной Вашими жертвами сделались гениальный реформатор сцены Всеволод Мейерхольд и выдающийся мастер слова Исаак Бабель. Все мы обвинялись в чудовищных вещах: антисоветской деятельности, терроризме, в связях чуть ли не со всеми иностранными разведками... Но они-то к «ежовщине» никакого отношения не имели!
– Лаврентий, объясни ему!
– Я готовил тогда громкий процесс знаменитостей. И загодя составлял списки очередных «вредителей», «шпионов», «террористов». Ими должны были стать самые известные писатели, режиссеры, артисты – Леонид Леонов и Валентин Катаев, Всеволод Иванов и Юрий Олеша, Сергей Эйзенштейн и Григорий Александров, Леонид Утесов и многие другие. Но отказ Мейерхольда, Кольцова и Бабеля признаться в «злодеяниях» сорвал этот сладостный для меня замысел. Эх, времени не хватило! А с писателями мне еще и Фадеев мешал!