Ельцын в Аду
Шрифт:
– «Талантливый», - согласился Ильичев.
– «Ну что же, печатайте, коли так считаете», - сказал довольный Вождь.
На следующий день «Правда» вышла со статьей «Марксизм и языкознание». Потом ее пришлось изучать всей стране...
– А я тоже помню шутки товарищи Сталина!
– поделился своими воспоминаниями личный доктор Хозяина Володинский.
– Как-то Иосиф Виссарионович приболел. «К концу лечения приехал к Сталину Алексей Максимович Горький, как раз в тот момент, когда мы пили кахетинское вино на террасе. Сталин предложил ему выпить вина. Горький шутливо ответил:
– Ну что же, и курицы пьют.
Сталин сразу же представил, как пьют курицы, то есть поднимал голову после каждого глотка.
Встреча этих двух титанов мысли произвела на меня неизгладимое впечатление...»
Бесхитростные слова эскулапа тоже произвели на присутствующих неизгладимое впечатление. Ницше заулыбался, Ельцин засмеялся, литературные души и черти-вертухаи загоготали.
– Издеваешься?!
– прошипел разъяренный тиран.
– Да как бы я осмелился...
– прижух несчастный доктор.
– Герр Джугашвили, - пришел ему на помощь Фридрих, отвлекая на себя внимание деспота, - а как Вы относитесь к такому современному философскому понятию, как плюрализм?
– В отношении плюрализма двух мнений быть не может! Плюрализм в одной голове – это шизофрения. А вообще плюрализм – это два мнения: мое и неправильное.
– То есть его не должно быть даже в искусстве?
– Я рассматриваю произведения искусства с социально-прагматической, сиюминутно-политической точки зрения: а нужно ли сегодня такое произведение?
– То есть Вы являетесь прямолинейным последователем Сократа, для которого прекрасное есть полезное?
– удивился Ницше.
– Корзина с навозом прекрасна в том отношении, в каком она полезна. Именно поэтому товарищу Сталину нравились пьесы Суркова и Софронова, - дерзко осмеяла тирана какая-то отчаянная душа.
– О!
– обрадовался Сталин.
– Гражданин Мандельштам подал голос! Товарищ Ягода, освежите тюремно-ссылочные воспоминания нашего собеседника!
– «Дело № 4108 по обвинению гр. Мандельштам О.Э. начато 17.5.34 года, - стал зачитывать по памяти бывший фармацевт.
– Протокол обыска в квартире: «изъяты письма, записки с телефонами, адресами и рукописи на отдельных листках в количестве 48».
Цитирую протокол первого допроса 18 мая в тюрьме на Лубянке.
– Признаете ли Вы себя виновным в сочинении произведений контрреволюционного характера?
... В конце 1933 года Мандельштам сочинил свое, ставшее позднее знаменитым стихотворение о Сталине, которое не было записано на бумаге самим поэтом, но которое он читал отдельным своим друзьям. Об этом, по свидетельству жены Мандельштама Надежды, знало не более десяти человек.
– «Да, я являюсь автором следующего стихотворения:
Мы живем, под собою не чуя страны.
Наши речи на десять шагов не слышны.
А коль хватит на полразговорца,
Так припомнят кавказского горца.
Его толстые пальцы, как черви жирны,
А слова, как пудовые гири верны.
Тараканьи смеются усищи,
И сияют его голенищи.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей.
Он играет услугами полулюдей.
Кто смеется, кто плачет, кто хнычит,
Он один лишь бабачит и тычит.
Как подковы, кует за указом указ
Кому в бровь, кому в пах, кому в лоб, кому в глаз.
Что ни казнь для него, то малина.
И широкая грудь осетина».
– Кому Вы его читали или давали в списках?
– «В списках я не давал, но читал следующим лицам: своей жене, своему брату, Хазину – литератору, Анне Ахматовой – писательнице, ее сыну, Льву Гумилеву...»
– Как они реагировали?
– спрашивает следователь.
Мандельштам подробно рассказал все... Никаких пыток не понадобилось: поэт заговорил сам, ибо был уничтожен морально. Во время свидания с женой несчастный, находившийся от своих признаний на грани помешательства, передал ей имена всех упомянутых, умолял, чтобы она их предупредила.
Его сослали. В ссылке он психически заболел, будил среди ночи жену, шептал, будто видел: Ахматова арестована из-за него. И искал труп Ахматовой в оврагах...
Еще не наступила эпоха Большого Террора, и поэтому еще были возможны если не протестные действия, то попытки актов спасения. Их осуществили два знаменитых поэта: Анна Ахматова добилась приема у главы ЦИКа Енукидзе, а Борис Пастернак попросил защиты у Бухарина. Тот очень ценил Мандельштама и много раз в прошлом защищал и от властей, и от придирчиво-грубой «пролетарской» критики.
Жена поэта тоже обратилась к Бухарину за поддержкой. Главный редактор «Известий» крайне обеспокоился, вскочил из-за стола и начал быстро ходить по кабинету.
– «Не написал ли он чего-либо сгоряча?»
– «Нет, так, отщепенские стихи, не страшнее того, что Вы знаете», - солгала Надежда Мандельштам.
Успокоенный, Николай Иванович начал хлопотать об освобождении поэта. Но дело не двигалось с места. Никто даже ничего не мог объяснить по поводу причин ареста. Наконец Бухарин отправил письмо Сталину:
– «Я решил написать тебе о нескольких вопросах. О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т.д. Моя оценка Мандельштама: он первоклассный поэт, но абсолютно не современен, он безусловно не совсем нормален. Так как все аппелируют ко мне, а я не знаю, что и в чем он наблудил, то решил тебе написать и об этом... Постскриптум: Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама, и никто ничего не знает».