Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика
Шрифт:
изменение, на увеличенное протяжение или напряжение, вещь,
например, дом, красный цвет, не перестает быть домом, красным
цветом. 3) Абсолютное есть чистое количество, — это понимание
абсолютного совпадает в общем с тем, согласно которому абсолютному
дается определение материи, в которой форма хотя и налична, но
представляет безразличное определение. Количество составляет также
основное определение абсолютного, когда последнее понимается
что в нем, как абсолютно индифферентном к различию, всякое
различие лишь количественно. Как примеры количества можно, кроме
этого, брать также и чистое пространство, время и т. д., поскольку
реальное понимается как безразличное для пространства и времени
их наполнение.
Прибавление. Обычное в математике определение величины,
согласно которому величина есть то, что может быть увеличено или умень-
УЧЕНИЕ О БЫТИИ
171
шено, кажется на первый взгляд более ясным и приемлемым, чем данное
в предшествующем параграфе определение понятия. Однако при более
пристальном рассмотрении мы убеждаемся, что математическое
определение содержит в себе то же самое, что и понятие количества, с тем,
однако, различием, что оно содержит в себе в форме предпосылки и
представления то, что у нас получилось и должно получиться лишь
путем логического развития. Если говорят о величине, что ее понятие
состоит в том, что она может быть увеличена или уменьшена, то этим
как раз высказывают, что величина (или, правильнее, количество) —
в отличие от качества — есть такое определение, к изменению которого
определенная вещь относится безразлично. Что же касается
недостатка, поставленного нами выше в упрек обычному определению
количества, то он состоит в том, что увеличивать и уменьшать и означает
только иначе определить величину. Но в таком случае количество
было бы прежде всего лишь неким изменчивым вообще. Но ведь
и качество изменчиво, и указанное нами раньше различие между
количеством и качеством выражают затем только так, что говорят: величина
есть то, что может быть увеличено или уменьшено, и это означает, что
в какую бы сторону ни изменялось определение величины, вещь
остается тем, что она есть. Здесь мы должны еще заметить, что философия
вообще вовсе не ограничивается только правильными определениями
и, еще того менее, только приемлемыми определениями, т. е. такими
определениями, правильность которых непосредственно ясна для
сознания, оперирующего представлениями, а она ищет дознанных, т. е.
таких определений, содержание которых не воспринимается извне
как
свободном мышлении и, значит, в самом себе. Это находит свое применение
к предлежащему случаю таким образом, что как бы ни было
правильным и непосредственно ясным обычно даваемое в математике
определение величины, им все же еще не удовлетворяется, требование —· знать,
насколько эта особенная мысль обоснована во всеобщем мышлении и,
следовательно, необходима. К этому присоединяется еще и
дальнейшее соображение, что если количество непосредственно берется
из представления и не опосредствуется мышлением, то очень легко
может случиться, что оно будет переоцениваться в отношении объема
его применимости и даже будет возведено в абсолютную категорию.
Это и на самом деле происходит, когда признают точными только те
науки, предметы которых могут быть подвергнуты математическому
исчислению. Здесь снова обнаруживается рассмотренная нами раньше
172
(§ 98, прибавление) дурная метафизика, которая ставит вместо
конкретной идеи односторонние и абстрактные определения рассудка.
Плохо обстояло бы в самом деле с нашей наукой, если бы только
потому, что такие предметы, как свобода, право, нравственность и даже
сам бог, не могут быть измерены и исчислены или выражены в
математической формуле, мы, отказываясь от точного познания этих
предметов, должны были бы удовлетворяться в общем неопределенным
представлением и все, что относится к особенным их определениям,
предоставлять прихоти каждого отдельного человека, чтобы он создавал из
них все,что ему угодно. Какие практически вредные выводы получаются
из такого понимания, — ясно без дальнейших пояснений. При более
внимательном рассмотрении оказывается, впрочем, что упомянутая здесь
исключительно математическая точка зрения, с которой количество,
эта определенная ступень логической идеи, отожествляется с самой
идеей, — что эта точка зрения есть не что иное, как точка зрения
материализма, и это в самом деле находит себе полное подтверждение
в истории научного сознания, в особенности во Франции, начиная с
середины прошлого века. Материя, взятая абстрактно, есть именно то,
в чем хотя и имеется форма, но лишь как безразличное и внешнее
определение.
Наше рассуждение будет, впрочем, очень превратно понято, если
его захотят понять в таком смысле, что мы здесь унижаем достоинство