Эра жаворонка

Ефимова Марфа

Биолог осторожно опустошил склянку, по капле выцедив напиток себе на язык. Откинулся на спинку кресла и блаженно улыбнулся.

– Только в такой миг понимаешь, в чём счастье, - сказал он виновато.

Вук, прищурившись и скрестив на груди руки, проговорил:

– Хочешь, Серёга, устрою сеанс бытовой магии? Я буду задавать вопросы и отвечать за тебя. Обязуюсь выпить все запасы рыбьего жира, если окажусь не прав. Итак. Вопрос первый: лгал ли ты мне сегодня? Прозорливо вещаю - лгал. Вопрос второй - а в чём ты мне солгал? Не менее уверенно утверждаю - а в том, что якобы не летал к жабе. Летал, Серёга. Летал к красаве, чтобы убедиться, что её действительно нет. Наклонился над кругом посмотреть - тут тебя и шарахнуло. Истратил

весь личный запас пилюль, чтобы привести себя в чувство, но не помогло. Поделиться со мной не захотел, поскольку по инструкции я буду вынужден прервать экспедицию и вернуться на Землю с потерей половины гонорара и с невыполненной задачей. Потому и лгал. Кое-как переправился к шагающему ковылю, отрапортовал из последних сил, что всё хорошо, а дальше тебя накрыло. Так?

– Ты проходил это сам, - догадался Тимофеев, опуская ненужный и совершенно очевидный ответ.
– И так же не хотел говорить о болезни мне.

– Воистину так. Раз уж мы с тобой оказались злостными нарушителями, предлагаю презреть инструкцию и довести работу до конца. Дело лишь за малым - убрать эту чёртову боль. Это шуршание в башке.
– Вук яростно похлопал себя по лбу.
– А прибор твой что говорит?

– Говорит, что я идеально здоров. Лучше не бывает. Это странно, Вуче. Прибор фиксирует всё - спазмы сосудов, очаги возбуждения, кислородную недостаточность, но ничего это у меня не нашёл. Ничего! Ни малейшей зацепки! Понятно, почему лекарства не помогают. Лечить-то нечего!

– Может, у нас фантомная боль? Жабий пузырь ввёл нас в транс и внушил нам, что мы больны. Типа отпугнул. Этот круг - это след пузыря, он испускает вибрации, которые резонируют с нашим мозгом и заставляют бежать прочь. Защита, выработанная эволюцией.

– Ты сам-то веришь в это?

– Нет, - честно сказал Янко.
– Но больше ничего в голову не приходит. В голове у меня только одна мысль - где достать выпивки. Наверное, я уже готовый алкаш. Психологический алкоголик.

– Чушь, - категорично заявил Тимофеев.
– От таких доз пьяницами не становятся. Это я как врач заявляю... Кстати, откуда на борту спиртное?

Вук поведал ему историю об отцовских бутылочках, Сергей хмыкнул. Потом произнёс:

– Ну, не знаю, как там с твоей нелокальностью, а у меня есть один препарат... Для консервации эндемиков. По официальной рецептуре он не содержит спирт. И вроде даже не пахнет. Но на самом деле....

– Много ли его?

– Литров десять.

Вук присвистнул и повеселел.

– Э-ге-гей! На таком запасе мы ещё пару раз слетать сможем.

– Не уверен, что это можно пить.

– Я готов проверить, - с энтузиазмом произнёс Вук.
– Полетели, что ли?

Глава 5. Хомячий корм

– Отключил?
– спросил Серёга.

– Отключил, - ответил Вук.

– Тогда вздрогнем.

Чашки взлетели, жидкости проскользнули в глотки. Тимофеев крякнул, реально вздрогнул, поморщился.

– Как лакуны объясним?
– поинтересовался он.
– Все отключения камер фиксируются.

– Ничего объяснять не понадобится. Я потом вставлю фрагменты, где мы с тобой сидим - я у пульта, ты у своего зоопарка. В сущности, это наше основное времяпрепровождение. День за днём - пульт, зоопарк, пульт, зоопарк...

– Да никто и смотреть не станет, - махнул рукой второй пилот.
– Смотрят, когда ЧП. А коли нет, кому оно надо?.. Главное - после разборки придумать что-нибудь. Там уже связь онлайновая.

– Предлагаю гальюн. Наполним контейнер для ирригатора зубов, будем время от времени весело чистить зубки.

– Куда веселее, - вздохнул Тимофеев.
– Сколько пьём, до сих пор не могу привыкнуть. Гадость страшная. Как её люди пьют?

– Так пьют не из-за вкуса, а из-за эффекта.

–

Как на мой скромный взгляд, и эффект хреновый. Ходишь, тупой, ни о чём думать не можешь.

– Думать...
– Вук рассеянно поглядел на Хиппи, развлекающего себя полётами по салону. Щен отталкивался задними лапами от одного борта, долетал до другого, делал переворот, подобно пловцу в бассейне, и летел обратно. На лбу его отчётливо светился лозунг: "Радость и беззаботность!".
– Сергей, ты же биолог, ты должен знать...

– Знать - что?

– Как воздействует на мозг алкоголь.

– Просто воздействует. Разрушает мембраны эритроцитов, уничтожает их слабо отрицательный заряд. Эритроциты слипаются в гроздья, размеры которых сопоставимы с диаметром капилляров. Слипшиеся кровяные тельца не проникают в мозг, наступает кислородное голодание. Слабые участки мозга отрубаются. У кого-то это очаг логического мышления, у кого-то зона равновесия и баланса, у кого-то эмоциональные центры, - бодро отрапортовал напарник.

– Тогда следующий вопрос - почему нам становится легче, когда мы выпиваем? У нас перестает работать некоторая воспалённая часть мозга. Так? Какие-то, предположим, бактерии, грызущие эту часть, перестают получать кислород и массово дохнут. Ведь, так?

Тимофеев, протяжно вздохнув, кивнул:

– Так, Вучо. Я уже размышлял об этом. Страшно было признаться себе, что...

– Что мы подцепили какую-то дрянь. От той жабы. Как ты думаешь, мы заразны?

– Нет, - покачал головой Сергей.
– Не заразны. Контакта не было. Мы же в скафандрах. И потом ни газо-, ни био- анализатор ничего не заметили. Если что и есть, то на высшем, полевом уровне. Только это такая смутная тема... Скажем так - официальной наукой не принято считать, что существуют воздействия, которые не регистрируются приборами. Наш прибор - между прочим, самый продвинутый анализатор в мире - ничего не зарегистрировал. Значит, бояться не следует.

Янко, сунув чашку в карман, отчего тот оттопырился и придал куртке дополнительный объём, отправился в рубку - настраивать щупы на поиски возможных точек нелокальности. Ковыряясь с техникой, он вспомнил, что в своё время Клотье рапортовал о признаках нелокальности в примерно том самом месте, где "Симург" сейчас находился. Проверить гипотезу Липполд и Ермишин не смогли, поскольку их сборочный комплекс двигался иным путём. От воспоминаний о покойном Клотье, а также о его напарнике Гарсиа, у Вука защемило в груди. Единственная тенерийская команда, в которой погибли оба члена экипажа. Да как глупо, если, конечно, данный эпитет можно было применять к самой смерти.

Клотье, Гарсиа и Черезов должны были выступать на международном симпозиуме в Париже. За день до выступления коллеги-космонавты отправились на прогулку по легендарному городу, не предполагая, в какую заварушку им суждено попасть. В переулках 10-го округа, куда троица заглянула для ознакомления с аутентичной стороной жизни парижан, к ним привязалась агрессивная кучка выходцев из бывших французких колоний. Исчезают колонии, но не память. Почему гнев этой памяти крепкие темнокожие парни обрушили на тех, кто к Франции вовсе не имел отношения - Клотье был канадец, Гарсиа - американец, Черезов - русский, - теперь уже никто не скажет. Себастьяна зарезали в глухом тупике, Энди проломили череп, а Черезову искромсали руки и обеспечили сотрясение мозга. Гарсиа выжил, но через три месяца сгорел от рака печени. Черезову долго восстанавливали нервы и сухожилия кистей, однако по сравнению с проблемами Себастьяна, это были вовсе не проблемы. Себастьян Клотье истёк кровью на грязных задворках Парижа, так и не прочитав свой доклад на конференции. Громилы, лишившие жизни одного космонавта и покалечившие двух других, были уничтожены полицией несколькими часами позже, после того, как отправили вслед за Клотье ещё нескольких туристов и одного местного жителя. Ответить за смерть героя-первопроходца не суждено было никому.