Эра жаворонка

Ефимова Марфа

– Ты не пришла встречать меня, - с грустью констатировал он.
– К Тимофееву всё семейство примчалось, даже крысу взяли, а ты не пришла. А могла бы в тридивидение попасть. Нас снимали.

– Да, я смотрела в новостях...Тебе обидно?
– как-то отстранённо спросила Мила. Вук не видел лица девушки, но по голосу ярко представил его задумчивое выражение и глаза, устремлённые в неведомые дали. Порой Мила могла просидеть так час, не реагируя ни на какие раздражители.

– Обидно. Я же тебя...

– Что - меня?

– Я тебя так ждал.

–

Ты меня ждал. Ты меня вспоминал. Ты меня хотел. Спасибо, Вук. Я ценю твоё отношение ко мне. Ты извини, я очень устала. Я иду спать.

– Спать? В пол-девятого? Что с тобой?! Всю ночь, поди, в филлинаторе отжигала?

– Типа того.

– И как филлы? Понравились?

– Очень. Просто отпад. Прямо валюсь с ног. Пока, Вучо.

Она отключилась, оставив пилота в недоумении. Сие каверзное чувство вызвало в башке грохот, сравнимый с грохотом бормашин с конкурса умелых стоматологов, и подвигло его на ещё одну бутыль крепкого напитка.

Янко, уязвлённый прохладным приёмом, запретил себе думать о Миле. Он погрузился в суету послеэкспедиционных дел - сдача "Симурга" и доставленных артефактов, встречи с руководством и прессой, медицинские обследования, систематизация новых знаний, отчёты - и даже на некоторое время забыл о личных неурядицах, однако после того, как череда первых дел стала иссякать, начал снова грызть себя и мысленно Милу за равнодушную встречу после года разлуки. На него по очереди накатывали то злость, то тоска, усугубляемые постоянным примером добропорядочного семьянина Тимофеева.

Серёга везде появлялся с дочкой, вытянувшейся и похудевшей за время тенерийской экспедиции. Пулька - так звали плотненькую курчавую девочку, которую Сергей не стеснялся приводить и на рабочие совещания, и на съёмки местного тридивидения. Вообще-то, она была Алина, но Тимофеев кликал её Пулькой за очаровательную манеру не говорить, но трещать, и не ходить, а носиться. Бегала и болтала шестилетняя девчушка преимущественно со Шпулькой на плече. Крыса и малышка были неразлучны, как Белл и Клаузер, как Бойль и Мариотт.

– Как поживала твоя подружка, пока мы с твоим папой летали?
– спросил Вук однажды Пульку.

– Она сбежала, мы её искали-искали, не нашли, я заплакала, а мама стала меня утешать и сказала, что Боженька дал Шпульке героическое задание и послал её вслед за папой, и что Шпулька теперь с папой открывает новую планету, и мы должны гордиться этим, поэтому что ни одна крыска ещё не ни разу не открывала новую планету, а наша Шпулька будет первой, и я перестала плакать, а потом к нам через дырку в стене пришёл хомяк, и стал жить в Шпулькиной клетке, а я его стала кормить капустой и рыбными червяками, а он потом убежал в дырку, а прибежала крыска...

– Стоп-стоп-стоп!
– взмолился Янко, хватаясь за голову.
– Хомяк? А откуда ты знаешь, что он пришёл к вам через дырку? У вас что - есть дырки в стене?

– Есть, - шёпотом ответила Алина, - мы с Васькой её отковыряли, чтобы говорить через стенку. Только ты не говори никому. Потому что Васька - дурак.

– Почему дурак?

Девочка

громко вздохнула, сложила на груди руки и демонстративно закатила глаза.

– Ну ясно же - он влюбился в меня. А вместо влюбляшечек делает мне пакости: толкается, дразнится, обзывается.

Вук горько усмехнулся, осознавая, что сам по отношению к Миле ничуть не лучше неведомого коварного Васьки. Воображение тут же нарисовало глаза Милы - сине-зелёные, с рыжими искорками вокруг зрачка, - высокие скулы, выгоревшие до рыжины волосы - вечно размётанные, будто девушка постоянно жила на ветру, - спортивную рельефную фигуру. У Вука защемило в груди: внезапно он понял, что Мила не разонравилась бы ему, даже если вдруг растолстела или, напротив, отощала, растеряв объём в мышцах. Янко, вообще, никогда не зацикливался на типе женских образов. Говорят, что нежная любовь ко всем дамам сразу, тёмненьким и светленьким, пухленьким и худеньким, есть побочный эффект модификации. Вук не слишком ощущал его на себе, потому что ему нужна была только одна девушка - с искристыми огоньками в глазах.

Янко, изнемогая от мыслей о Миле, сбежал в обеденный перерыв, ворвался к ней в дом, чуть ли не выломав дверь. Стиснув в объятьях, зарылся носом в растрёпанные выцветшие волосы, но Мила дала решительный отпор:

– От тебя пахнет, Вучо. Ты пил?

"Чёрт!" - сказал себе он.
– "Сопло мне в ухо! Мог бы потерпеть с полчасика! Не так уж и болело". А вслух заявил:

– Чуть-чуть. Ребята отмечали благополучное возвращение.

– Чуть-чуть?
– Мила с силой оттолкнула его от себя.
– Это - чуть-чуть?! Да ты благоухаешь, как... Как самая вонючая лилия!

Лилии она терпеть не могла. Вук знал это. И также знал, что её родители развелись из-за пьянок отца. Мать её, не раз битая деспотом-алкоголиком, решилась на разрыв, когда Миле было лет десять. Самое время для поиска примера и образца в будущих отношениях. Наверное, поэтому Мила такая ершистая.

– Мила, я виноват...

– Прощай, - негромко, но веско произнесла она.
– Забудь меня. Меня больше нет в твоей жизни. Я для тебя всегда была приятной девчонкой для приятного вечерочка. Да и была ли? А теперь ещё и выпивка. Я сама дура, слишком много вообразила себе... Прощай, - повторила она и захлопнула дверь.

Вук остался стоять на лестнице. Своего запаха он не чувствовал. А чувствовал какой-то нежный, почти детский аромат волос Милы. Необычный аромат, ранее не замечаемый...

– Итак, - начал Волощук, усаживаясь напротив Янко, - мне доложили, что вы отказываетесь читать спич, написанный нашим агентством. Позвольте узнать, какова причина демарша?

– Леонид Павлович, - как можно более дружелюбно проговорил Янко, подаваясь вперёд, - не стоит считать моё предложение демаршем. Я никому пока не сообщал о том, что нами было открыто на Тенере, но это сенсация. Это настоящая бомба! И я всего лишь хочу рассказать о ней миру. Земляне должны знать, что они не одиноки во Вселенной, что на Тенере есть жизнь, и не только растительная...