Если б заговорил сфинкс...

Аматуни Петроний Гай

Хочешь выйти на воздух? Ступай вон в ту дверь... Но будь внимателен — улица узка, и ты, идя по ней, невольно задеваешь плечами гирлянды золотых украшений, что висят по сторонам, как шнурки для ботинок.

А вот золотых дел мастер. Не спеши, присмотрись, как он ловко чеканит бесценную безделушку. Рядом горн и простейшие инструменты. Постукивая молоточком, мастер чеканит браслет. Какая красавица наденет его? Бог весть! Теперь чадра не в моде — девушки ходят в коротких платьях и оголяют руки, — чтобы украсить их, надо немало вдохновенного труда, споря с самой природой.

А вот гравер покрывает мелким узором золотой кулон с головкой прекрасной Нефертити. Заметив мое любопытство, мастер весело смеется. «Нынешние девушки ничуть не хуже, — уверяет он. — Чья грудь и бронзовая гибкая шея созданы для этого украшения?»

За поворотом — башмачник. Виртуоз! Глядя на его товар — расписные пантальеты, сандалии и туфли на высоком каблучке, — веришь ему, будто нет на свете ничего прекраснее и более всего примиряющего с житейскими невзгодами, нежели стройная, нежная женская ножка! На этот раз башмачник изобрел больше эпитетов, чем их имеет сам Аллах.

Но что это? Я набрел на уникальный магазин шахматных досок и фигур. Но каких! Из слоновой кости, эбена, красного дерева, пальмы. Одни доски инкрустированы перламутром, другие утопают в орнаментах из серебра.

— Ах, эффенди, — тянет меня кто-то за рукав. — Именно вас я и ожидал... Еще утром, открывая магазин, я сказал себе: Санд, сегодня у тебя необычный день... Заходите ко мне — и вы поймете, что металлы — это мразь, как бы их ни называли благородными. Дерево и перламутр — забава. Истинное наслаждение человек получает в созерцании драгоценных камней. Вы мусульманин?

— Нет, добрый человек, я по происхождению христианин, но стал безбожником...

— Мир велик, а Аллах — мудр, — уклончиво говорит продавец. — Места в мире хватит всем. Не знаю, почему люди воюют, когда можно честно торговать? Смотрите, это — александрит...

Он ловко включает освещение с разных сторон, поочередно, — и чудесный камень изменяет не только свой цвет, но кажется, будто меняет размеры и форму. А ведь прав шельмец! Может быть, любование такими камнями и породило в головах поэтов и сказителей волшебные сказки «Тысяча и одной ночи»?

«Добрый человек» назначает королевскую цену и готовится к самому священному обряду в этих торговых храмах каирского базара — торгу. Длительному и страстному. Образному и неустанному.

Но я не подготовлен к ритуалу и исчезаю быстрее обычного: меня привлекает иное...

Гордость базара Аль-Халили — антикварные лавки. Вы заходите в обширное помещение, погруженное в полумрак. Пыль веков на старых стенах и ветхом, подозрительно упругом полу. И попадаете в мир вещей, услаждавших сердце и глаз наших предков тысячелетия назад.

Браслеты и кольца, кувшины и скульптуры, летающие сундуки и волшебные лампы, ковры-самолеты и амулеты, письмена и фигурки из гробниц фараона... Как в сказке!

Большая часть их — оригиналы. Каждое произведение искусства снабжено документом, подтверждающим его подлинность и историю открытия. А рядом — бумажный кружочек или квадратик с ценой, взглянув на которую покупатель издает цокающий звук, закатывает глаза к небу и начинает быстро перебирать четки...

Но как бы то ни было, а каждая лавка древностей Аль-Халили — настоящий музей, и многие часы, проведенные в них, оказались весьма полезными для меня. Благо, что добрые по натуре продавцы с явным удовольствием давали необходимые пояснения на смеси из десятка языков и ста тысяч жестов и даже позволяли потрогать или взять в руки, если сама вещь была мала, а то и зарисовать.

2

В одной из таких лавок — на левой стороне главной улицы базара, если идти от мечети Аль-Азхар, — я бываю чаще, нежели в остальных, ибо хозяин ее не только гостеприимный человек, но и прирожденный египтолог.

Ему очень нравится название моего города и смущает необычность моего имени. Поэтому, едва я переступаю его порог и вхожу в таинственную сень его волшебной обители, он направляется ко мне и громко восклицает:

— О Ростов-Дон-бей, салам!

— Салам, отвечаю я, с удовольствием пожимая его руки, через которые прошли тысячи произведений искусства, пролежавшие до того десятки веков в египетской земле.

— Вы не были у меня два дня!.. Я смирял тревогу надеждой, что вы благополучно путешествовали в Прошлом... Не так ли?

— Угадывать истину — лишь одно из многих ваших неоценимых качеств, — отвечаю я в тон ему. — Не удивлюсь, если сегодняшний визит к вам увеличит мое огорчение, вызванное столь долгой для меня разлукой!

— Ваши слова — бальзам. Придет время — и многое исчезнет на земле, даже пирамиды обратятся в пыль... Но ласке человеческой — конца не видать! В последний раз вы изволили четыре часа просидеть у этой фигуры...

С этими словами он вновь подводит меня к черному диоритовому сфинксу, который, как я рассказал собеседнику еще в прошлый раз, вдохновил Мериптаха.

— Но он был найден в кладовой древних скульпторов, этот маленький сфинкс, — задумчиво говорит хозяин лавки. — Как же он опять попал на то же место, откуда его взял Кар, чтобы подарить своему другу?

— Не все сразу, — говорю я. — Очевидно, и эта тайна раскроется когда-нибудь...

— Вы полагаете, что и воображение способно угадывать истину?

— А кому нужна фантазия, не угадывающая ничего? Беспочвенная?..

— Вы правы! Аллах разумно устроил человека... Тогда взгляните сюда: возможно, это, в самом деле, наведет вас на след.

С этими словами мой собеседник извлек из папки, на которой стоял сфинкс, фотографию и какие-то бумаги.

— Я думал, что это просто подложено под скульптуру, чтобы не портить полированную поверхность столика, — смутился я.

— Его отполировали две тысячи пятьдесят лет назад, — с гордостью сказал он. — Нет, нет, здесь акт, подтверждающий, что диоритовый сфинкс найден археологами... Посмотрите на фото: вот здесь лежал труп мальчика двенадцати-тринадцати лет. Рядом нашли этого сфинкса и еще кое-что...