Если б заговорил сфинкс...
Шрифт:
Мериб, строитель царской пирамиды, заказал ему скульптуру самого Хефрэ, из диорита, для заупокойного храма. Сеп использовал камень из царских запасов для... своей скульптуры, в свой сердаб, в расчете, что он «чуть позже» выполнит работу Мериба из следующей партии камня, что должны вот-вот доставить ему. Слишком спешил он, думал о себе, и медлил — когда дело касалось царя...
А судно с диоритом затонуло в пути, расчет Сепа не оправдался... Разгневанный фараон отменил свою милость и вот теперь... подарил гробницу Мериптаху!
Когда боги захотят порадовать человека, то — поскольку их много — блага так и сыплются на счастливого избранника, точно из рога изобилия...
— Брат мой, — сказал Мериптаху Анхи, — пока ты будешь плыть на юг, затем обратно, камень мы будем брать тут же, возле будущего Шесеп-анха, освобождая заодно площадку для него.
— Как хорошо исходящее из уст твоих, — растрогался Мериптах. — Вместе с другими, которые вместе со мной, мы сделаем все быстро...
...Воспоминание об этом поддерживало Мериптаха все дни долгого, хотя и не слишком утомительного для него путешествия. А в такой внутренней поддержке он, оказывается, стал нуждаться.
Могуч и многотруден Кемт. Беспрерывно, как песня путника, тянулись по берегам затопленные, но заметные для опытного глаза оросительные каналы. Сотни плотин воздвигали роме — малых и больших. Каждая из них — это две тростниковые или камышовые стены, с камнями между ними. Наружные стороны тщательно обмазаны плотным илом.
В районы высоких земель, где стоят каменные дома знати, воду приходится поднимать. Бедные же селения расположены на низких, нередко затопляемых землях. Грустно проплывали они мимо их судна. Хижины издали напоминали голубятни.
Только сейчас, уйдя далеко от белых стен столицы, Мериптах начал всматриваться в худое, изможденное лицо своей родины. Всюду десятки обездоленных, лишенных радости познания, далеких от возвышающего влияния искусства, безвольных, ведущих тягостное существование — кормили одного вельможу, или чиновника, или художника, такого же, к примеру, как и... Мериптах!
Только труд от зари до зари — их удел. Только молитвенное, мысленное обращение с богами — их источник крохотных надежд. Только часть их скудной пищи, отрываемой от себя для жертвоприношений, дает им чувство исполненного приятного долга.
И почти везде, несмотря ни на что, он все чаще слышал слова Та-Мери...
Новое чувство — любви не только к родному городу, но и ко всей стране Кемт — появилось в нем. Теперь у него возник совсем иной замысел, и он стал считать часы, остававшиеся до встречи с учителем.
Он хотел воздвигнуть скульптуру на века, на тысячелетия!
На тысячелетия?..
Значит, надо позаботиться о прочности, долговечности. Очертания должны быть просты. Долой мелкие, хрупкие детали! Ни к чему и тонкая шея...
Шея?
Но ведь на голове царя платок — клафт, сзади он скроет ее и придаст небывалую крепость и устойчивость фигуре. Надо немедленно проверить это в глине.
Мериптах подскочил, как мальчишка, и кинулся к носу судна, где у высокого борта стоял его маленький Шесеп-анх. Теперь он знал о нем почти все, а знающий — сам подобен богам!
7
Звезды ярко сияли над пустынным Городом мертвых. Ступенчатая пирамида, хотя и отделенная от остального мира высокой стеной, казалась матерью, окруженной множеством младенцев, — такими скромными в сравнении с ней выглядели каменные гробницы вельмож, современников усопшего царя.
В ладу или во вражде жили они когда-то, хвалили или порицали друг друга, ласкали красивых женщин и презирали простолюдинов и рабов, кормивших и одевавших их, — по-разному складывались их судьбы.
И только у Вечной черты смерть властно остановила их, приняв в свое молчаливое лоно.
Здесь успокоились они. Здесь угасла их земная борьба. Здесь, на западе от Хапи, они укрылись камнем. Как при жизни тянулись они к своему царю, так и, окончив бренные годы, окружили великодержавный саркофаг в Царстве Запада.
Столетия спустя фараоны будут хоронить себя в тайниках, убегать от могил современников и прятаться от грабителей. А во времена Хефрэ поколение высокорожденных, высокоудачливых и высокоодаренных вместе жило и творило, вместе ложилось навечно в одном Городе мертвых. Появлялись уже и тогда грабители, но одиночки, как и то, что сейчас, пригнувшись, перебегает от усыпальницы к усыпальнице, замирая порой в черных косых тенях и чутко прислушиваясь к ровной и печальной тишине...
Куда и какая сила влечет его сейчас? Кто он?
Зорко оглядываясь, он упрямо и уверенно обогнул стену пирамиды Неджерихета и направился к уже знакомой нам кладовой древних скульпторов, засыпанной сверху песком, напоминающей, особенно ночью, скорее бархан, нежели постройку разумных существ.
Вот он еще раз оглянулся, одним движением отвалил плоский камень от неровного овального отверстия, пролез в узкий проход и, присев на корточки, принялся добывать огонь, быстро вращая при помощи маленького лука палочку в деревянном гнезде. Нескоро тепло трения превратилось в огонь, но незнакомец не спешил. Он был вооружен, а неторопливостью своих действий как бы старался убедить себя в том, что ему не грозит никакая опасность.
Как и в прошлый раз — если это был он, — незнакомец пошел левым ходом, уверенно минуя неровности покосившихся от времени стен, и, следуя по знакомому пути, проник в зал, где стоял алебастровый Апис и... где он стоит сейчас?!
Незнакомец отступил на шаг, но скорее от неожиданности, нежели от испуга, и поднял горящий фитиль выше. Сомнений нет: скульптура Аписа как ни в чем ни бывало стоит на прежнем месте, в левом дальнем углу, хотя... хотя неизвестный точно знал, что этого не должно быть.