Если б заговорил сфинкс...
Шрифт:
Слуги подобрали бесчувственного Сепа, Хену побрел с ними. Кар удовлетворенно улыбнулся и подмигнул Апису...
...Пройдет несколько дней — и Сеп будет запираться и клятвенно заверять, что он не виновен, никогда не был до того рокового вечера в подземелье, что не покушался на жизнь смотрителя пирамиды Нефр-ка, но показания алебастрового Аписа, уличающее признание Хеси и рассказ отца Кара — все вместе окончательно убедят царя.
Хефрэ сослал Сепа в южные каменоломни, разумеется, после плетей. Совсем легко отделался Хеси: на этот раз Хем-еф ощутил тепло родственной
Однако добрый Нефр-ка посчитал себя отмщенным, и теперь его рана стала затягиваться быстрее. Посему они с Каром оторвали головы десятку гусей и преподнесли их в жертву славной богине Маат.
Будущее покажет, что жертва эта была принята Повелительницей Истины благосклонно.
2
Слухи о том, что скала в Городе мертвых, ранее предназначенная на слом, будет жить в образе льва с головой царя Кемта, просочились в среду мастеров еще до объявления царского указа. Когда же Анхи принялся набирать строителей — известие проникло и в лачугу бедноты.
В короткий срок было призвано пять тысяч камнерезов и землекопов, разбитых на отряды по двести пятьдесят человек. Каждый отряд состоял из «десяток», то есть бригад по десять человек. Возглавил их друг Анхи, пятидесятилетний Тхутинахт, — замысел Мериптаха вдохновил его.
— Смотри, — сказал он Анхи, — до сих пор строил я дома вечности для вельмож. Хорошее дело. Но теперь понял я, что Тхутинахт не может умереть, пока не родится Шесеп-анх!
Не рискуя до возвращения Мериптаха приниматься собственно за скульптуру, Анхи приказал углубить и расширить ров вокруг скалы. Ведь будущий Шесеп-анх вырубался в склоне пологого холма, идущего от пирамид к Хапи. Значит, надо освободить по бокам «тела» будущего льва, пока намеченного вчерне, достаточно пространства, чтобы Шесеп-анх казался сидящим на ровной просторной площадке.
— Смотри, Анхи, — настаивал Тхутинахт, — камень, изымаемый нами, можно обтесывать в плиты для наращивания передних лап льва.
— Так, Тхутинахт, — кивнул Анхи. — Сын моей матери Мериптах точно говорил мне об этом, ошибки не будет. Готов камень!
Тхутинахта обучили грамоте еще в юности, но он не любил писать, предпочитая расчеты в уме. Поэтому Анхи пошел с ним на строительную площадку и показал, как и где должны проходить ее границы.
Планирование и расстановка рабочей силы — привычное занятие для Тхутинахта. Но почему-то сейчас он все внимание направил на расширение площадки до нужных размеров. Анхи не вмешивался — он хорошо знал своего верного помощника.
С восходом солнца строительную площадку окутывало облако пыли, оттуда доносились неумолкаемый грохот кувалд, и стук молотков, и зычные голоса десятников. Юго-восточную часть площадки Тхутинахт отвел под круг для экзекуций.
Рука Тхутинахта твердая, как и его принцип: «Человек с ласковым взором убог». Поэтому бывали дни, когда в круге нерадивые выстраивались в очередь, а «нравоучительная» бригада едва успела обеспечивать себя пучками папируса и измочаливать их о спины нуждающихся в поучениях.
Тхутинахт торопился. Это его чувство передалось остальным. Работали с остервенением под грозные окрики и свист розог. Анхи в первые дни совсем не появлялся здесь. Так длилось, пока строительная площадка достигла нужного размера, а по ее краям вырубили канавку шириной в локоть и заполнили ее водой Священной Хапи. Уф-ф!.. Теперь злые силы не смогут помешать строителям, не посмеют перешагнуть замкнутую водную черту. Широкое скуластое лицо Тхутинахта с умными и строгими черными глазами подобрело. Успокоились и бригадиры. Облегченно вздохнули рабочие. Вот как важно окружить себя священным кольцом! Кроме того, поверхность воды в канавке давала бригадирам постоянную и точнейшую линию горизонта, от которой следует вести вертикальные расчеты.
Тхутинахт замедлил темп работ, рассчитанный на длительное время. Правильно расставил по объектам рабочих. И принялся добиваться ритмичности. Даже «друзья палок» — экзекуторы — частенько теперь удалялись в тень и отдыхали.
Однажды в круг экзекуций угодил чернокожий мальчишка, дрожавший от страха и возмущения.
— Я не ваш, — вопил он. — Я пришел только посмотреть...
— Дай доказательство, — проворчал высокий нубиец, одной рукой крепко державший мальчишку, а другой — извлекающий гибкий стебелек из связки.
— Но у меня ничего нет, — отбивался мальчишка. — Я бедный, говорю я, совсем бедный! У меня нет доказательства...
— Зато у тебя есть спина, а у меня — вот это... — холодно заметил нубиец. — Нижний никогда не станет верхним просто так: ты будешь посылать многих, если научишься слушать старших!
На его шершавое и мускулистое плечо легла чья-то нежная маленькая ладонь, и нубиец оглянулся.
— А, это ты, Туанес, — миролюбиво произнес он.
— Вот возьми медное кольцо, а мальчика отпусти со мной...
— Смотри, Туанес, смотри. Как хочешь. Кольцо я возьму, пожалуй.
Страх мальчишки мгновенно улетучился. Он глянул на Туанес, как на царевну из сказки, и открыл белозубый рот. В глазах его теперь одно любопытство...
— Пойдем со мной, — сказала она.
— Идем. Кто красив — тот добр, — простодушно ответил мальчик.
— Как тебя зовут?
— Джаи.
— Что делаешь ты здесь?
— Я стану соколом, — не отвечая на вопрос, мечтательно заговорил Джаи, — а этот нхас, — он метнул злой взгляд в сторону нубийца, — змеей. Я возьму его в свой клюв, унесу в небо. Потом брошу его на камни. Будет знать он!
— Перестань злиться, Джаи.
— Потом я стану большим. Еще — богатым. Возьму тебя в жены, поведу в свой дворец.
Туанес весело засмеялась: такого юного фантазера она видела впервые.
— Кто твои родители, Джаи?
— У меня их нет, — беспечно ответил он.
— Откуда ты?
— Не знаю... Я живу в доме скульптора Хеси. У него много слуг, они приютили меня. Особенно ко мне добр Сенмут — точильщик инструментов Хеси.
— Как очутился ты здесь?
— Я везде бываю, Туанес... Сенмут уехал в свой город Абу, я сейчас один. Хуже стало.