Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:
Для Александра автоматическое повторение стандартных клише авторитетного дискурса и критическая рефлексия по поводу смысла коммунистических идей были двумя абсолютно различными видами деятельности. Они не только не противоречили друг другу, но первое было необходимым условием существования второго. По его мнению, нравственный и мыслящий человек должен был уметь делать и то и другое. Эта позиция явно отличалась от позиции ярых «активистов» — например, знакомого нам молодого активиста Леонида (из главы 3), который говорил языком газетной передовицы, повторяя партийные высказывания дословно во всех контекстах и никогда не осуществляя их критической оценки, чем вызывал недоумение своих ровесников.
Последний вопрос в письме Александра — «что такое искусство, каковы его цели?» — отражает его интерес к взаимоотношениям
Критический подход к рок-музыке
Александр и Николай начали собирать магнитофонные записи западных рок-групп еще в 1973 году, когда они оба учились в восьмом классе якутской школы. Друзья часто обсуждали эти записи и после отъезда Николая, в 1974 году, продолжали это делать в своих письмах. Александр был активным поклонником англо-американского рока, но его отношение к этой музыке было сложным, как, впрочем, и его отношение ко многим вещам. Он не был пассивным слушателем, а пытался разобраться в эстетике рока, его культурных корнях, его психологическом воздействии на слушателя. Но самое главное, он пытался доказать себе и другим, что эстетика западной рок-музыки хорошо подходит к идеалам коммунистического будущего, в которое он верил.
Как не раз отмечалось выше, парадоксы советской культурной политики проявлялись в том числе в двусмысленном отношении государства к западному року и джазу. О некоторых образцах этой музыки советская пресса писала вполне положительно, связывая их с народной культурой или прогрессивными политическими движениями. Другие образцы осуждались как примеры буржуазной псевдокультуры, нарушающей нормальную гармонию звука и физиологию слуха и вызывающей психические и моральные отклонения. Подобные критические высказывания о вредном воздействии рок-музыки существовали и ранее. В главе 5 мы цитировали статью начала 1960-х годов, в которой «легкая музыка» советской эстрады противопоставлялась «безвкусной» музыке западного рок-н-ролла, «полной диких звуков, конвульсивных ритмов и отвратительных стонов», которые пробуждают «в человеке лишь чрезмерную распущенность и мрачное безразличие»{415}. Иногда эта критика отходила на задний план, иногда она вновь оживала. В конце 1970-х годов, после некоторого затишья появился целый ряд статей о вредном воздействии рок-музыки на человека — в частности, о разлагающем воздействии низких частот, высокой громкости и искаженных звуков на человеческую физиологию и психологию.
Поскольку Александр не просто любил рок-музыку, но и живо интересовался тем, как она «работает», подобные попытки научного анализа ее воздействия, несмотря на их критическую направленность, были ему всегда интересны. В своих размышлениях о влиянии рок-музыки на человека он даже пользовался критическим языком этих статей, при этом, однако, полностью переосмысляя их анализ и выводы с тем, чтобы доказать, что рок-музыка и коммунизм эстетически совместимы и даже схожи, а не противоположны. В письме Николаю от 13 августа 1975 года Александр писал, напрямую цитируя критический дискурс советской прессы:
Рок-н-ролл — это музыкальный наркотик, без последствий чаще всего (а иногда и не такой безобидный…). И вот в чем дело. Как ты знаешь, современные поп-ансамбли не могут обходиться без усилителей, и часто звуки бас-гитары переходят границы улавливаемой нами частоты (нижние границы), т.е. появляются так называемые инфразвуки, которые определенно влияют на нашу психику. Чем ниже звук, тем сильнее эффект. Правда, слишком низкие звуки действуют подавляюще и могут вообще убить, но до этого в рок-н-ролле не доходит.
В советской прессе научные рассуждения об особой природе рок-музыки — например, о том, как низкие частоты и частоты не уловимого ухом диапазона, которые генерируются электрогитарами, влияют на человеческую психику, — были частью критики этой музыки. Кроме того, эту музыку действительно иногда называли в советских газетах «музыкой-наркотиком» — вспомним статью в «Комсомольской правде» 1981 года, в которой утверждалось, что музыка новых западных звезд, в отличие от популярной культуры прошлого, превратилась в орудие буржуазной идеологии, действующее как «музыка-наркотик, музыка-снотворное, музыка-обман» и уводящее «слушателей в мир невыполнимых иллюзий» (см. выше){416}.
С другой стороны, официальные публикации конца 1970-х не сводились лишь к критике рока. В некоторых из них было также немало научных рассуждений о природе музыки, вполне в русле советских традиций популярной научной литературы. Именно так воспринимал их Александр, игнорируя критическую составляющую или переиначивая ее смысл. Ему казалось, что эти публикации лишь доказывали важность рок-музыки как особого художественного средства, способного положительно изменить человека и общество. То, что они позволяли Александру интерпретировать свой интерес к рок-музыке в научных и коммунистических терминах, лишний раз легитимировало этот интерес, делая его вполне сопоставимым с интересами Александра в других областях — математике, иностранных языках, философии, поэзии. К тому же, поскольку Александр ощущал себя относительно независимым комсомольцем, который не во всем соглашается с идеологическим мнением немолодых и нетворческих партийных аппаратчиков и учителей, рок-музыка была для него важна еще и как проявление своей независимости. В том же письме (13 августа 1975 года) он писал:
Что касается моего отношения к рок-н-роллу, то, когда я слышу что-нибудь подобное, я хочу танцевать, танцевать импровизационно, дико, вылить всю энергию лишнюю, получше забыться. Я не люблю тихих записей — не медленных, а тихих. Если рок-н-ролл, то лучше громче. «Кричащих» песен, которые нравятся мне, — много.
Обратим внимание, что такое отношение к западной рок-музыке имело много общего с тем, как она воспринималась в те годы другими ее поклонниками, для которых, в отличие от Александра, идеи коммунизма были не важны или неинтересны. И для них, и для него рок-музыка была одним из способов создания воображаемого мира вненаходимости, который, в случае Александра, мог включать в себя и идею будущего коммунизма. Связь коммунизма и рок-музыки не только не выглядела для него странной, но и казалась абсолютно очевидной. Уже через несколько предложений после предыдущего отрывка из письма, в котором он самозабвенно писал о любви к громкой и сумасшедшей рок-музыке, Александр вернулся к другой постоянной теме своих писем — комсомольской работе и ее связи с понятием нравственности: «Комсомольские дела — это, скорее всего, долг, дело совести, ведь раз ты комсомолец по билету, то будь им и по уставу».
К концу учебного года, прослушав большую часть записей западной рок-музыки, которая ходила среди его друзей в Якутске, Александр вдруг решил, что западная рок-музыка теряет свой революционный запал и более не важна для коммунистического проекта. При этом его анализ этой музыки вновь отличается не только от того, как ее описывал советский авторитетный дискурс, но и от того, как ее понимало большинство советских любителей рока. Пытаясь оценить рок-музыку в историческом контексте, Александр, вновь с юношеским максимализмом, писал, что теперь больше нет особого смысла тратить на нее время и энергию. В письме Николаю от 11 марта 1976 года он связывает рок- и поп-музыку, науку и прогрессивные движения, включая коммунизм, подчеркивая, что актуальность музыки в этой связке все более уменьшается:
Мне кажется, что поп-музыка переживает кризис, даже можно сказать понемногу теряет значение, отходит на задний план. Максимум приходился на 1967–68-й годы, годы расцвета, так называемого, протеста молодых, всевозможных хиппачей, битников и т.д. Сейчас все это отмирает, хотя еще довольно много групп. Но заниматься изучением их творчества уже, как мне кажется, не стоит. Тем более углубляться в это глубоко. Быть может, я неправ, но мне кажется, что перед нами, поколением 70-х, стоят такие грандиозные проблемы, как синтез белковой жизни, управляемая термоядерная реакция, расцвет кибернетики, и распылять время на увлечения (да еще страстное) гиблым делом — преступление. Сейчас на счету каждая минута. Нужно овладеть громадной суммой знаний, чтобы хотя бы разобраться в сущности основных задач цивилизации.