Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:
Конечно, то, что партийные социологи неверно интерпретировали политическое состояние советской молодежи, особого удивления не вызывает. Интереснее другое: само появление подобных исследований, с их необычно пессимистическими выводами, указывает на изменения в структуре партийной критики западных культурных влияний на рубеже 1970–1980-х годов. В прежние годы эта критика акцентировалась на относительно небольших и изолированных группах «отщепенцев» и тех, кого советские социологи называли «девиантной» молодежью, а советская печать изображала морально разложившимися безнравственными элементами или необразованными лентяями, не имеющими ничего общего с «нормальным» большинством (яркими примерами были стиляги, фарцовщики, валютчики; см. главу 5). А в критике нового типа, напротив, признавалось, что отрицательное влияние западной культуры распространилось среди большинства советской молодежи, став скорее нормой, а не отклонением от нее. Эти перемены в организации критики повлияли и на то, как в ней объяснялись причины критикуемых явлений. Западная массовая культура все больше описывалась не как образчик упаднических буржуазных вкусов, а как специально сконструированное идеологическое оружие, которое буржуазный мир использует в холодной войне против социализма.
Эта смена критического акцента прослеживается в советской печати тех лет. 19 марта 1981 года в газете «Комсомольская правда» вышла статья под заголовком «Перед стеной оказалась сегодня популярная музыка на западе», в которой утверждалось, что музыка новых западных звезд, в отличие от популярной культуры прошлого, «почти полностью лишена бескомпромиссного отношения к порокам буржуазного мира». Эта музыка стала орудием буржуазной идеологии — она превратилась в «музыку-наркотик, музыку-снотворное, музыку-обман», которая призвана уводить «слушателей в мир невыполнимых иллюзий». Такая мутация современной рок- и поп-музыки неизбежна, продолжала статья, поскольку буржуазная массовая культура является всего лишь «уродливым отпрыском неравного брака между искусством и бизнесом» {403} . Итак, новая критика отличалась от критики прежних лет, во-первых, тем, что в ней признавалось влияние западной рок- и поп-музыки на всю советскую молодежь, и, во-вторых, тем, что эта культура теперь называлась идеологическим оружием капитализма. Как и прежде, влияние западной культуры в советском обществе проявлялось в морально-этической деградации человека, однако теперь считалось, что эта деградация была специально спланирована на Западе и направлена на нормальное большинство советской молодежи [218] .
218
В советской «социологии молодежи» понятие «девиантного поведения» теперь все больше применялось не к небольшим группам отщепенцев от общей нормы, а к широким массам (см.: Иконникова и Лисовский 1969; Актуальные проблемы теории и практики 1978).
В предыдущей главе прослеживается, как с первых послевоенных лет до середины 1980-х годов внутри советской системы возник и развивался культурный феномен воображаемого Запада. Существование воображаемого Запада стало возможным благодаря внутренним парадоксам самой позднесоветской системы. Мы показали, что авторитетный дискурс коммунистической партии и культурные продукты воображаемого Запада существовали скорее в отношениях симбиоза, чем антагонизма. В настоящей главе эта идея развивается дальше, но нас будут особенно интересовать некоторые исключительные проявления этого симбиоза. Их анализ поможет нам лучше разобраться в идеологической и культурной парадоксальности системы позднего социализма, а также в динамике внутренних изменений этой системы, которые в те годы оставались незаметны или казались не важны большинству советских людей. Как мы уже говорили в главе 1, в исключениях из общепринятых норм многие принципы системы проявляются лучше, чем в самой норме, поскольку исключение дает нам возможность объяснить «и общее правило и само себя»{404}. Анализ нормы способен описать систему в статическом состоянии, а анализ исключения дает возможность отследить ее внутренние мутации и сломы, особенно те, которые остаются незаметны, если оставаться внутри системы{405}.
В качестве относительного исключения из общего правила мы рассмотрим тех комсомольских активистов и молодых людей, которые искренне верили в идеалы коммунизма и активно участвовали в комсомольской работе именно по этой причине. Но при этом они успешно интегрировали культурные символы и эстетику воображаемого Запада в систему ценностей, идеалов и риторику коммунизма. Понимание коммунистических ценностей этими молодыми людьми отличалось не только от того, как их понимало большинство советской молодежи, но и от того, как они интерпретировались в выступлениях партийных руководителей.
Главными действующими лицами этой главы являются два комсомольских активиста — один из центра (Ленинграда), другой из провинции (Якутска), — у которых искренняя вера в коммунистические идеалы и активная вовлеченность в комсомольскую деятельность совмещалась с любовью к западной рок-музыке. Эти люди были идеальными продуктами советской системы со всеми ее противоречиями. Они были хорошо образованы, имели множество культурных интересов и были воспитаны в духе постоянного стремления к самообразованию и интеллектуальному развитию. Они верили в моральное превосходство коммунистических ценностей и идеалов и при этом стремились культивировать в себе независимость суждений. Все это не только не мешало им страстно увлекаться западной рок-музыкой, но, как мы покажем, даже способствовало этому увлечению. Активная и искренняя деятельность этих людей на постах комсомольских секретарей способствовала, как ни парадоксально, внутренней детерриториализацш советской системы. В отличие от предыдущих примеров (в главах 3–5) эта детерриториализация осуществлялась во имя коммунистических идеалов.
Приспособленец
В середине 1980-х годов издание ЦК ВЛКСМ выпустило плакат с надписью: «Приспособленец меняет личину — разоблачи!»
Светлый квадрат в центре плаката (в цветном оригинале — красный) символизирует контекст авторитетного дискурса, внутри которого герой под маской положительного комсомольского секретаря обращается к аудитории со страстной речью на правильном партийном языке. На герое форменный комсомольский костюм, с комсомольским значком на левом отвороте пиджака; он стоит в подтянутой и уверенной позе; его речь усыпана стандартными коммунистическими фразами, представленными здесь хорошо знакомыми всем названиями героических строек того времени (БАМ, ВАЗ, Уренгой, КАМАЗ, Катек [219] ), политических кампаний (гласность, хозрасчет, кооператив) и достижений советской научно-технической модернизации (ЭВМ к ГЭС).
219
«Комсомольские стройки» — стройки, в которых принимал активное участие комсомол: Байкало-Амурская магистраль (БАМ), Волжский автомобильный завод (ВАЗ), Камский автомобильный завод (КАМАЗ), Камско-Ачинский топливно-энергетический комплекс (КАТЕК) и газопровод в Северо-Западной Сибири (Уренгой).
Однако за пределами светлого квадрата, в окружающем черном пространстве, герой показывает свое «истинное лицо» приспособленца, преклоняющегося перед материальными ценностями буржуазного строя. Здесь он напоминает героев с карикатур «Крокодила», которые мы видели в главе 5: он одет в американские джинсы, с нашивкой в виде американского флага над правым коленом, на нем западные кроссовки, а его ноги скрещены в непринужденной «западной» позе. Это черное пространство символизирует буржуазный дискурс, состоящий из названий западных брендов и лейблов, написанных латинским шрифтом, в отличие от кириллицы партийного языка во внутреннем светлом квадрате. Буржуазный дискурс на плакате занимает гораздо больше места и находится (в буквальном смысле) «за спиной» советского партийного языка. Такое расположение призвано продемонстрировать якобы скрытую истинную суть героя: партийный язык служит для него ширмой, за которой прячутся его буржуазные интересы. За каждой партийной фразой на плакате прячется буржуазная фраза: БАМ превращается в Montana (марка западных джинсов, популярная в те годы у советской молодежи), Кооператив — в aperitiv [220] , ЭВМ — в money, ГЭС — в Camel, ВАЗ — в FIAT, Уренгой — в whisky, Катек в KENT и так далее. Присутствуют здесь и Pepsi, beer, Adidas, video, Sony, heavy metal, знаки иностранной валюты (доллара и фунта стерлингов) и название советского магазина Beriozka, торгующего за валюту. Влияние «западной культуры» сводится здесь к продуктам потребления и деньгам. Все эти буржуазные символы были действительно хорошо знакомы советской молодежи того времени. Тезис плаката очевиден: этот комсомольский активист является приспособленцем, который скрывает за маской честного коммуниста свое истинное буржуазное лицо и низменные интересы.
220
В действительности он должен писаться «aperecif».
Главным объектом этой критики был феномен «двуличности» и «притворства», якобы распространившийся в комсомольской среде. В прежние годы интерес к западной поп-культуре трактовался иначе. Стиляг, например, представляли не только как исключение из общего правила, отличное от нормального большинства молодых людей, но и как что-то нахально показное и всеми легко узнаваемое — их было сразу видно по «попугайскому виду», «порнографическим шляпам», «развязному поведению» (см. главу 5). В новой критике конца 1970-х — начала 1980-х годов интерес к западной культуре предстает как что-то скрытое, личное, не всегда заметное невооруженным взглядом. Стиляга выставлял свое прозападное «я» напоказ; новый приспособленец скрывал его под маской комсомольского активиста. Стилягу следовало приструнить; нового приспособленца следовало разоблачить, Согласно этой критике, тип приспособленца в среде советской молодежи был относительно новым явлением конца 1970-х — начала 1980-х годов. Однако, как мы видели в главе 5, воображаемый Запад был неотъемлемой частью комсомольской жизни на протяжении всего периода позднего социализма, начиная с послевоенных лет. То, что интерес к «западной культуре» среди комсомольцев попал в поле зрения партийной критики именно в начале 1980-х, говорит не столько о переменах в настроении самой молодежи (скажем, о неожиданно появившемся интересе к воображаемому Западу), сколько о переменах в логике самой партийной критики (а именно в осознании партийным руководством того, что смыслы и способы социалистического существования, особенно среди молодежи, выходят из-под партийного контроля).
И тем не менее, какой бы новой ни казалась эта критика, в ней воспроизводился давно знакомый подход. Как и прежде, проблема понималась на уровне внутренней психологии отдельной личности, а не советской системы вообще. Если интерес к буржуазной культуре был проявлением двуличности субъекта (согласно агитационному плакату) или проявлением его незрелости (согласно партийным социологам), то можно было обойтись без анализа того, как в действительности проявляется «влияние буржуазной культуры» в советском контексте. А в действительности «буржуазная культура», и особенно западная рок-музыка, в 1970–1980-х годах совсем не всеми и не обязательно воспринималась как что-то, противоречащее «советским ценностям», а подчас даже переплеталась с ними самым причудливым образом. И в этом переплетении ценностей в действительности было гораздо больше риска для советской системы, чем в «двуличии» или «наивности» приспособленцев.
Примерный перечень
Итак, к началу перестройки руководство ВЛКСМ признало, что меры по предотвращению влияния буржуазной культуры на советскую молодежь, которые применялись на протяжении многих лет, не приносят плодов. Необходим был новый, более эффективный подход. Журнал «Молодой коммунист», издававшийся для комсомольского актива, писал, что руководство комсомола оказалось не информировано о том, насколько широко по всей стране распространяются магнитофонные записи западных групп и информация о них. «Мы не заметили, — писал автор журнала, — как в масштабах страны возникла огромная субкультура, представители которой имеют общие интересы, занятия и каналы обмена информацией. У них даже появились неформальные клубы, объединяющие все слои молодежи — студентов, школьников, рабочих, инженеров, — и возникли специализированные самиздатовские журналы, такие как “Ухо”, “Рокси” и “Кот”, в которых журналисты-любители печатают статьи о музыкальных записях западных и советских рок-групп и переводы статей из западной музыкальной прессы». Эти журналы, продолжала статья в «Молодом коммунисте», копируются по многу раз на печатных машинках или методом фотографической пересъемки [221] , и их копии расходятся по всей стране, подобно музыкальным записям. В заключение «Молодой коммунист» рекомендовал руководству ВЛКСМ на местах повысить контроль за культурными интересами молодежи и попытаться остановить бурное распространение магнитофонных записей западной рок-музыки [222] .
221
Ксерокопирующая техника все еще находилась под строгим контролем государства и, как правило, была недоступна.
222
Макаревич 1987: 21 (автор этой статьи — лишь однофамилец музыканта Андрея Макаревича).