Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:
Теория колец и теоретическая наука важны, настаивал Александр, потому что они работают на будущее — причем не сиюминутное, а дальнее, воображаемое и поэтому не менее важное для нас сегодня. Искусство и музыка важны, на его взгляд, по той же причине. В своей реакции на критические высказывания преподавательницы эстетики, приведенные в предыдущем письме, Александр обвинял ее в том, что она не знает молодого поколения, так как сидит в яме, из которой ничего нового не видно. Она не способна выбраться за рамки стереотипов авторитетного дискурса, не способна размышлять творчески и думать о будущем. Хотя юношеская вера Александра в коммунизм может показаться наивной, провинциальной и не связанной с интересами большинства его сверстников, которые существовали в различных отношениях вненаходимости с советской системой, в действительности между Александром и этими людьми было много общего. Подобно им, Александру было важно и интересно участвовать в создании новых, непредсказуемых, недогматичных смыслов, наполнявших его жизнь. И, подобно им, он знал из личного опыта, что заниматься этим можно было при условии, что ты также участвуешь в воспроизводстве стандартных форм авторитетного дискурса.
Именно ощущение того, что значительная часть западной рок-музыки ориентирована в будущее и при этом позволяет человеку переосмыслить это будущее в своих собственных терминах,
260
К таким группам в Советском Союзе в 1970-х годах относились Led Zeppelin, Pink Fleyd, Black Sabbath, Deep Purple, Queen, Uriah Heep, King Crimson, Jethro Tull, Yes, Sweet и многие другие (подавляющее большинство было группами из Англии). При этом появившиеся в то же десятилетие группы, игравшие в стиле панк (Ramones, Sex Pistols, Clash) и new wave (Police, Talking Heads, Elvis Costello), завоевывали советских слушателей с гораздо большим трудом. А популярные на Западе исполнители, ориентированные на концептуальность и сложный смысл (в поэзии — Боб Дилан и Джони Митчелл, в театрализованных представлениях — Дэвид Боуи), были в советском контексте относительно маргинальны.
Музыка этих групп резонировала в позднесоветском контексте с чем-то, о чем большинство этих групп, скорее всего, не слишком задумывалось, — с авангардно-экспериментальной, направленной в будущее эстетикой, которая когда-то была важной частью революционной культуры и во многом оставалась важной в позднесоветский период [261] . Желание Александра думать о далеком будущем и его тяга к экспериментированию с нестандартными формами в эстетике и науке были напрямую связаны с давней экспериментальной эстетикой революционных лет. Для Александра критическое противопоставление между «лучшими примерами рок-музыки» и советскими эстрадными коллективами, исполняющими приятные и поверхностные мелодии, не являлось противопоставлением между буржуазной и коммунистической культурами. Для него оба этих вида музыки относились к двум противоположным тенденциям, обе из которых присутствовали в самой советской системе — одна тенденция была направлена в прошлое, была основана на застывших формах авторитетного дискурса и негибкой догматичной эстетики, другая тенденция была направлена в будущее, и в ней приветствовались новаторство и эксперимент.
261
Некоторые английские группы 1970-х действительно черпали вдохновение в том числе в революционном русском авангарде 1910–1920-х годов. Обусловлено это было, во-первых, тем, что в этот период многие английские рок-музыканты учились в художественных колледжах и институтах искусств и были хорошо знакомы с историей авангарда, и, во-вторых, тем, что под влиянием протестных движений 1960-х интерес к тому революционному периоду в искусстве возрос. О более глубокой связи эстетики рока с ранним авангардом XX века см.: Marcus 1990.
Наличие в советской культуре этой второй составляющей проявлялось и в возникших в те годы советских любительских рок-группах — не только в их музыке, но и в их текстах, и даже названиях. Эти группы в корне отличались от «профессиональных» государственных ВИА (вокально-инструментальных ансамблей), репертуары и эстетика звучания которых контролировались гораздо сильнее и были просты и предсказуемы. Это же касалось и названий государственных ВИА — «Поющие гитары», «Голубые гитары», «Веселые ребята», «Песняры», «Добры молодцы», «Самоцветы» и так далее. В отличие от них многие любительские рок-группы любили экспериментировать и со звуком, и с текстами, и с названиями, часто опираясь на традиции серьезной русской или зарубежной поэзии. Большинство из них подбирало себе названия, связанные с воображаемыми мирами — с другим временем и пространством, фантастическими существами, иными формами жизни. Если поначалу это были в основном английские названия (см. главу 5), то в 1970-х — начале 1980-х годов стало появляться все больше русских названий — «Аргонафты», «Мифы», «Зеркало», «Аквариум», «Машина времени», «Зеленые муравьи», «Джунгли», «Зоопарк», «Кино», «Странные игры», «Наутилус Помпилиус».
Нестандартное звучание их музыки преломляло советскую повседневность и трансформировало ее смыслы, что делало эти группы интересными для многих представителей последнего советского поколения. Эта музыка стала еще одной эстетической формой, которая открывала возможность для творчества и воображения, не требуя при этом ни выражать поддержку системе, ни находиться в активной оппозиции к ней. Многим любителям этой музыки из последнего советского поколения она позволяла думать о «глубоких истинах» и вечных, универсальных проблемах, а не о конкретных политических реалиях их существования [262] . Людям же, подобным Александру, эта музыка давала возможность размышлять о воображаемом мире будущего, который отличался от его описания в советском авторитетном дискурсе, но был, тем не менее, окрашен верой в коммунистическую идею и авангардным желанием разорвать застывшие каноны. Многие современники Александра тоже рассуждали о духе раннего авангарда и футуризма в эстетике современной рок-музыки. Николай Гусев — в позднесоветский период участник знаменитых групп «Странные игры» и «АВИА», — объясняя свой интерес к западной рок-музыке, тоже подчеркивал ее связь с культурным авангардом революционных лет: «Меня всегда интересовал авангард 1920-х годов, который для меня находится на одном уровне с панк-роком в его более серьезных и качественных проявлениях, задачей которого является разрушение всех преград. Советский авангард 1920-х, конструктивизм, Эль Лисицкий и т.д. — все это было огромным прорывом, мощным ударом молота по наковальне» {417} . [263]
262
Вспомним слова музыканта из главы 4: «Нас интересуют общечеловеческие проблемы, не зависящие от той или иной системы или от того или иного времени. То есть они как существовали тысячу лет назад, так и продолжают существовать сегодня — это отношения между людьми, связь между человеком и природой и т.д.» — цит. по: Cushman 1995: 95.
263
Необычные экспериментальные звуки, образы и тексты часто использовались авангардными художниками 1910–1920-х годов в качестве эстетических средств по созданию образа будущего.
Глава 7.
ИРОНИЯ ВНЕНАХОДИМОСТИ.
Некроэстетика, стёб, анекдот
Художником становятся вот какой ценой: все, что все прочие «нехудожники» именуют формой, воспринимаешь как «содержание», как само дело. Тем самым, конечно, оказываешься в перевернутом мире: ибо отныне всякое содержание становится для тебя чем-то формальным, — включая и саму жизнь.
Митьки
«Митьки никого не хотят победить» — гласил лозунг группы художников, появившейся в Ленинграде в начале 1980-х годов. Об этой группе уже немало написано, и мы не будем останавливаться на их живописном творчестве. Посмотрим лишь на некоторые стороны необычного, ироничного поведения, которое они придумали, описали, мифологизировали и во многом воплотили в свою ежедневную жизнь. Обратимся мы и к другим примерам подобного ироничного поведения, включая те, которые к художественной деятельности вообще никакого отношения не имели и были куда менее экзотичными, чем поведение Митьков, но все же были связаны с ним общей культурной логикой, возникшей в этот период. Некоторые из этих примеров относятся, скорее, к крайним проявлениям такого поведения и отношения. Как и в предыдущих главах, взгляд сквозь призму некоторых крайностей поможет нам с новой стороны взглянуть на принцип вненаходимости [264] — принцип, который являлся, как мы писали выше, центральным принципом взаимоотношения с системой в период позднего социализма и который в той или иной степени практиковался большинством советских граждан.
264
См. главу 4.
К примерам того, как принцип вненаходимости проявлялся в повседневности, относятся всевозможные, хорошо известные тактики получения максимально большего количества того, что можно назвать «символическим свободным временем» — временем свободным от взаимодействия с ритуалами и высказываниями авторитетного дискурса системы. Некоторые представители последнего советского поколения предпочитали устраиваться на малооплачиваемую и неквалифицированную работу в качестве кочегаров, дворников, гардеробщиков, техников теплоцентров и так далее. Такая трудовая деятельность удовлетворяла закону об обязательной трудовой занятости и обеспечивала человека минимальными, но достаточными для скромного существования средствами. И одновременно она давала человеку большое количество символического свободного времени. Это проявлялось как непосредственно в рабочее время (обязанности такого сотрудника были просты и минимальны, а общественная жизнь на подобных должностях была сведена к минимуму), так и между сменами (график работы был обычно организован по принципу одной длинной смены, иногда длящейся целые сутки, с большим количеством выходных между сменами). Таким образом, относительное свободное время появлялось и на работе, и вне работы. Тратилось оно по-разному — у кого-то на художественные или интеллектуальные занятия, чтение, музыку, рисование, у кого-то на личную жизнь, у кого-то на общение с друзьями. Большинство членов групп, подобных тем, о которых речь пойдет ниже, тоже были заняты именно такой трудовой деятельностью.
Как-то осенью 1983 года художник Владимир Шинкарев, один из членов группы художников «Митьки», во время рабочей смены в своей котельной написал небольшой манускрипт, в котором рассказывалось о жизни его друзей по группе [265] .
265
Книга была написана в 1983 году и оставалась в самиздате с момента написания и до конца перестройки. Материалы цитируются по изданию: Митьки: описанные Владимиром Шинкаревым и нарисованные Александром Флоренским. СПб.: Сонарт, 1990. См. анализ политического феномена группы Митьков в: Yurchak 2008a.
По словам Шинкарева, в его планы входило не создание точного описания реальных событий и героев, а передача подчеркнуто беспечного и веселого отношения к жизни, которое выработалось среди его друзей, но никем пока не было сформулировано в виде некой философии жизни. Являясь литературным гротеском, текст Шинкарева все же довольно точно передавал общий дух «митьковского» существования {419} . Кроме того, Шинкарев воспринимал свой текст «не только как описание, но и как некое руководство к жизни», хотя он и не рассчитывал на то, что кто-то действительно начнет применять его подобным образом [266] .
266
Шинкарев вспоминает, что вдохновила его знаменитая поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки», написанная в 1970 году и имевшая широкое хождение в самиздате. Но при этом он сознательно написал свой труд в ином жанре, объясняя это так: «Москва-Петушки не могла послужить реальной моделью существования, а книга о Митьках могла» (авторское интервью с Шинкаревым, Санкт-Петербург, 2005 год).