Это было у моря
Шрифт:
Он огляделся — а где же его неиссякаемый колодец дури — Пташка? Опять нырнула в душ — или пошла искупаться в ледяном море — остыть после бурной ночи? Одежды ее не было и следа, ну, видимо, было зачем выйти.
Сандору и голову не пришло беспокоиться — после вчерашнего он, с некоторой робостью ждавший ее первых слов, когда они наконец смогли остановиться и перевести дух, убедился, что она все та же прежняя Пташка — может, чуть более уклончивая и задумчивая. Но это все сотрется и излечится временем — на этот раз оно на его стороне. Больших доказательств ее любви и прощения было трудно требовать — а ведь он даже не извинился
Сейчас об этом думать не хотелось — слишком спокойно у него было на душе — редкий случай в жизни Пса. Означало ли это, что пора было вновь возрождать к жизни беднягу Сандора? Он полагал, что выбора у него нет — Пса, вместе с бородой, стоило отправить в небытие.
Кстати, о бороде — мотоцикл он оставил в кустах, чуть дальше дома Серсеи — нынешнего Пташкиного владения. Стоило его забрать, завести на участок и вытащить оттуда хотя бы часть барахла. Бритва, к примеру, ему бы очень пригодилась. А потом — когда он выяснит, куда же все-таки подевалась его рыжая хозяйка — надо было доехать — возможно, вместе — до старикана в винной лавке и, наконец, вернуть ему его заслуженную «малютку».
Для выполнения всех этих далеко идущих планов хорошо было бы понять, где его штаны. Те отыскались на полу, под окном. А вот с рубашкой было сложнее — видно ее нигде не было. Сандор перевернул всю постель — если бы там было еще, что переворачивать! Рубашка, как выяснилось, завалилась за целлофан, что он вчера разодрал, с той стороны, где лежала Пташка. А на ее месте — казалось, что дурацкий Серсеин матрас еще хранит форму ее тела — обнаружились два маленьких предмета — не их ли звон он принял во сне за колокольчик?
Сандор натянул рубашку, все еще не понимая, зачем Пташке понадобилось снимать с себя кольца, да еще и разбрасывать их по кровати. Насколько он помнил, побрякушки чаще всего оставались на ее тонких пальцах даже ночью — иногда она даже случайно царапала его этими своими фигурными железяками. Он, наконец, справился с пуговицами, откинул жиденький плед в сторону и взял одно из колец в руку, чтобы получше разглядеть фитюльку — иной раз зрение начинало давать сбой. Это был гладкий ободок, казавшийся большеватым для лапок Пташки. На внутренней стороне шла какая-то гравировка. Кольцо показалось Сандору уже виденным прежде — только где и когда, он не мог припомнить — вместо этого память подсовывала ему эпизод, как он вручал Пташке в аэропорту свой убогий подарок. Последняя ее радость перед расставанием — конфеткой перед гильотиной…
Последняя радость — его постепенно начало затапливать холодной волной понимания того, что именно произошло и почему он нашел на матрасе эти бирюльки. Сжав в кулаке первое колечко, он потянулся за вторым — пальцы казались чужими, а в глазах вдруг на секунду потемнело — давление, что ли, скачет?
На ладонь лег серебристый ободок — такой простенький, почти до неприличия. В середине был не огранённый, неправильной формы, похожий на каплю камень (он вспомнил его название — аквамарин), а над ним — росчерком — силуэт летящей птицы.
Вот и все. Размышлять на тему не приходилось. Все было и так предельно ясно — Пташка попросту улетела. Больше не окольцованная — никем. Видимо, ей все это просто надоело. Сандору тут же стало понятно происхождение второго кольца —
Это не было странно — более того — вполне предсказуемо. Но зачем же тогда была нужна вся эта драма с встречей на закате? Эти терзания на берегу, и то, что последовало потом…
От воспоминаний от прошлой, только что ушедшей в небытие ночи, обо всем том, что они вместе проделали, как именно все это было, о том, что он ей наговорил, Сандору стало так невыносимо тошно и стыдно. Не было на земле большего дурня, чем кобель, что, радостно звеня цепями бежит к хозяину, который как раз собрался его усыпить. После полугода всего этого невыносимого бреда и пьянства и последующего тяжелого выхождения из запоя, всех этих ночных терзаний, хныканья на замызганную фотографию в ненавистный час волка, бессмысленного отбытия из Лебяжьего Залива в это забытое богом место — ради кретинского обещания, данного старому дурню в винной лавчонке, и не менее кретинских надежд, достойных прыщавого юнца в период пубертата, он, очертя голову, бросился в эту новую сценку, разыгранную девчонкой на берегу — а она всего лишь решила с ним попрощаться — перед окончательным разрывом! Очень хитроумным, достойным ее не сдохшего супруга способом — ночью любви и кучей приятных словечек, что у него хватило ума ей наговорить! Теперь, небось, она смеется — и у нее будет, что вспомнить!
Он с ужасом осознал, что всю эту треклятую восхитительную ночь — боги знают, сколько раз он ее трахнул — они не предохранялись. У него были отличные шансы стать отцом — а у его ребенка — родиться и прожить под чужой фамилией всю свою жизнь. Как было у Ланнистеров. И у Таргариенов. Будь они все прокляты — эти мерзкие выродки аристократической помойки — и Баратеоны, и Ланнистеры, Таргариены… и Старки…
Словно странники в ночи
Мы по улице прошли
И расстались навсегда
Словно странники в ночи
В чем был смысл этих встреч
Я не знаю хоть убей —
Мы расстались навсегда
Возле желтых фонарей
И пошли своим путем
словно странники в ночи
Не жалея ни о чем
словно странники в ночи
Но я верю мы умрем
Чтобы встретится опять
И по улице пройти
И друг друга не узнать
И пойти своим путем
словно странники в ночи
Не жалея ни о чем
словно странники в ночи.
Nautilus Pompilius. Странники в ночи
5. Пес
Он с ненавистью выкинул две железяки в открытое окно и, поднявшись, побрел к выходу. Ночь закончилась, наступило утро — а вместе с ним и прозрение. Никакой любви, никакого освобождения. Никакого Сандора. Сандора отлично усыпили, приласкав нежной рукой. По земле теперь оставалось тащиться только Псу — цепей у него больше не было, было не за что держаться, не на что выть. Он спустился вниз, пнул кота, пригревшегося на солнце — можно подумать, кто-то давал вшивой твари такое право! Париям не полагается нежиться на терраске у аристократии — для них есть более подходящие места. Помойки, сортиры — кстати, не мешало бы отлить — что он и сделал, не отходя от дома — какая, собственно, разница? Винные лавки, пустыри с мусором. Туда он направится, вот именно.