Евангелие от Кирилла
Шрифт:
Незаметно для родителей и односельчан он мужал разумом и телом. Он любил одиночество, и он был пастухом.
Иисус все больше отдалялся от семьи, и семья все больше отдалялась от него. Очень редко ему попадались свитки с выдержками из священного писания, и он, благословляя свое умение читать, буквально выучивал их наизусть, запечатлевая каждую букву в своем сердце. Попадались ему и языческие свитки – к ним он даже не прикасался, чтобы не оскверниться. Слышал он и сказания о Дионисе, сыне Зевса и земной женщины и о других полубогах-полулюдях
Палестина ждала тогда Мессию, потомка Давида, который однажды выйдет из Египта, как вышел когда-то Моисей. Речи пророков, записанные в Танахе, или передаваемые устной Торой, каждый толковал в меру своего понимания.
Иисус с детства еще решил для себя, что Спасителем должен стать он, не из рода Давида, а сын куда более великого отца.
– А ты знаешь, у Булгакова Иисуса звали Иешуа-ноцри, – сказал, допивая из банки пиво, Никита Гуренков.
Толстеющий, он любил уют и покой. Глубокое кресло лучше всего подходило ему.
Кирилл сидел на пуфике позади него и не отрывался от экрана ноутбука, считывая оттуда свои наброски.
– Да. Иешуа. Ноцри – назаретянин по-арамейски.
– Ты, похоже, подковался в части теологии, – баритон Никиты вживую звучал еще сочнее, интонации были более выражены. – От этого умника заразился?
– Пошарахался в инете.
– Попал под влияние Карвовского что ли, с его вечными поисками Бога?
– Я пытался найти зерно истины. Знаешь, у Руслана Хазарзара довольно складная картина.
– Он согласится сотрудничать? Если привлечь?
– Не знаю. Еще не пробовал. Знаешь, Никита, что если попробовать подойти к этому вопросу без веры.
– То есть как? К Богу и без веры? – Гуренков от удивления даже поставил недопитую банку на стол и поглядел на Кирилла, развернувшись к нему всем корпусом, хотя в прошлую встречу сам же давал ему такой совет.
– Сам Иисус никогда не называл себя богом. И, знаешь, слово «господь» в Евангелиях, это староеврейское «а-док» или арамейское «ма-ра» – имеющий власть, просто вежливое обращение к учителю.
– А ты, брат, подкован. Я впечатлен. Это Карвовский тебя поднатаскал?
– Нет. Я его не видел с прошлого четверга.
– В запое?
– Боюсь, да. Слушай, Никита, ты же сам сказал, что нужна изюминка. Так вот, я в поиске. Знаешь, у Хазарзара много интересных идей.
– Углубишь тему?
– Знаешь, Никита, давай снимем фильм не о Боге, а о человеке, который стал богом для последующих поколений.
– Слушай, ты случайно не атеист? – голос Гуренкова звучал обличающее.
– Ни то, ни се, – Кирилл почувствовал себя неуютно. – Случая не было задуматься. Просто, когда читаешь Евангелие, там столько нестыковок, – он уже почти что оправдывался.
– Это как? На вечную книгу критику наводишь?
– Да нет. Просто снимать это невозможно.
– Ну, знаешь ли. Наши предки читали Библию, и все было тип-топ, а пришел вот Кирилл Батькович и все, остальные вроде как – дураки? Да сколько вон фильмов сняли по Библии. Знаешь что, дай мне сценарий, я и без тебя найду, кто снимет мне этот фильм.
– Да я, Никита, это так, чтобы лучше получилось.
– Получится у тебя. У меня мама в церковь ходила, не позволю обосрать ее память. В общем, хочешь работать со мной, готовь команду.
– Хорошо.
– То-то. Знаешь, все твои нестыковки – это история, древняя история и наверняка специалисты находят им объяснение. А ты в это не лезь. Так-то. А среднее арифметическое тут не выведешь.
Шли годы. Иисус взрослел. Он оставался добрым, кротким юношей, но сросшиеся темные брови говорили о резком порывистом нраве, таившимся глубоко в его сознании. Брат его, Иаков-назорей, посвященный с рождения Богу, напротив, становился все жестче и нетерпимее. От его младенческой любви и почитании старшего брата не осталось и следа. Поддерживаемый отцом, он и часа не мог провести со старшим братом и не поругаться. Мать его молчала, и каждый в семье истолковывал ее молчание в свою пользу.
Жили они все хуже. Мать уже давно не готовила мясо, а отец объяснял детям, что посвященным есть мясо нельзя. Но соседи, замечавшие все, смеялись, что даже если бы срок назорейства закончился, мясо бы в семье все равно не появилось, потому что купить его плотник мог бы, только продав пояс обета своего сына, а за него много не выручишь.
Иаков делал вид, что и сам верит в то, что он счастлив. Но в груди Иисуса билось сердце мятежника. Он рано научился отличать лицемерие от искренности. Он любил сердечные разговоры, любил мясо и любил вкус вина, но случаи, когда он это пробовал, он мог перечислить на пальцах одной руки.
Галилею называли языческой. Галилею называли разбойной. Она последней приняла культ единого бога, ее еще недавно заселяли язычники: греки и сирийцы. И эта страна дала Палестине течение зелотов, людей, готовых умереть за единого своего Бога.
Мессию в Галилеи ждали больше всего. Люди с надеждой слушали бродячих пророков и предсказателей. Свитки с пророчествами Ездры читали в молитвенных домах.
Иисус же знал твердо, что Спаситель – это он и ждал своего часа.
Однажды он исчез из дома, ушел, не взяв ничего, кроме той одежды, которая была на его плечах.
«Кармен» начала звучать, как всегда, не вовремя. Верно говорят: если хочешь, чтобы любимая мелодия стала ненавистной, поставь ее на звонок телефона.
Кирилл, мучаясь от боли в голове и воспоминаний о вчерашней вечеринке, взглянул на часы: было без четверти девять. Он потянулся за телефоном и, взяв его в руку, посмотрел на экран. Там высветился номер вызывающего – номер Никиты Гуренкова.
Звонок был долгожданный, неожиданный и… лучше бы его не было.
Но Никита не любил подобное обращения. Кирилл включил громкую связь и положил телефон на стол.