Евангелие от обезьяны
Шрифт:
Однако если начистоту, то я и сам хорош. Приехал валить Порокова и даже не попытался уйти от хвоста. Теперь пацаны, конечно же, в курсе, что я у него дома. Может, даже дали ему жучок (хотя зачем? понятно же, что я шел к нему с вопросами, а не ответами; да и не стал бы он при жучке говорить о «своем интересе»). А впрочем, какая теперь разница.
– Ну что ж, почти все встало на свои места, – хлопаю в ладоши. – Удивительно порой складываются обстоятельства, да, Пороков?
На красной морде Эраста читается как минимум недоумение; как максимум – культурный шок.
– Что теперь будешь делать? – спрашивает он, косясь почему-то на своего ужасного плешивого оленя.
– Ничего. Сейчас я еще немного выпью, покатаюсь несколько часов на «Яге», чтобы выветрились антиснотворные опиаты, поеду домой, накалякаю отчет по тест-драйву и лягу спать. Ты только принеси мне какой-нибудь кока-колы, чтоб запить. Лед принеси отдельно, в колу не бросай. А то сорок три градуса – термоядерный все же напиток.
Эрик смотрит на меня непонимающе. Его глаза становятся похожими на глаза оленя – такими же стеклянными и ничего не выражающими. Забавно, но этот дурак, похоже, начинает испытывать нечто вроде стокгольмского синдрома.
– Ты меня удивил, Дёнко, – настороженно произносит он, снова тянясь к бутылке, которую я на сей раз у него не отнимаю. – Я думал, ты сейчас начнешь расспрашивать меня о…
– А зачем? – перебиваю его. – Я же говорю, я уже встретился с Азимовичем. Возможно, мне чисто по-человечески и любопытно, что за таинственный незнакомец пытался свести меня с Баром. И что там за магический текст, который я обязательно должен увидеть. И почему Азимут замутил всю эту хрень с возвращением и газетами, когда мог бы не взрывать мир и не водить меня целые сутки через рогатки и препоны, а тупо нашептать Божественную Волю на ухо любому придурку вроде тебя, чтоб он поймал меня на улице и так же вырубил из травмата… Да много на чем еще можно заморочиться. Но зачем, когда главное уже случилось, а я, реально, дико устал. Так что – Game Over.
– Но зачем же ты тогда…
– Учинил тебе допрос? Ну грех уж было не воспользоваться твоим положением. Все-таки если кто-то манипулировал тобой за твоей спиной, всегда хочется узнать, как именно... Видишь ли, друг мой Эраст-педераст, когда я ждал тебя у подъезда, чтобы дать в торец, от информации дейтвительно зависело многое. Но за те полчаса, что я провалялся в отключке, почти все изменилось. Пойми, он действительно нашел способ встретиться со мной так, чтобы ни тебе, ни онистам, ни куче остальных озабоченных ушлепков не светило ничего вообще. Ни-че-го! Причем тебя же, дурачка, еще и отрядил в помощники. Согласись – верх изящества, а?
– Но какого хера тогда ему вообще нужна была эта встреча?
– Не знаю, – отвечаю совершенно искренне. – Но обязательно узнаю. Возможно, увижу во сне, когда лягу спать. А может, проснусь и пойму на свежую голову. Все, что мне нужно было услышать, я уже услышал. Осталось только переварить и понять, что мне с этим делать. Но я разберусь, ты не думай. Я разберусь.
Эрик с минуту сидит, отковыривая от пальца заусеницу. Рядом стоит Maker’s Mark, о котором он, судя по всему, забыл. Должно случиться нечто действительно выдающееся, чтобы редактор журнлала «Гедонист» Эраст Пророков забыл об алкоголе; и, по-моему, он наконец-то начинает это понимать. Впрочем, неудобные мысли сии он от себя по-прежнему гонит:
– Дёнко, ты… псих. Ты долбанный, на хрен, псих. Тебя доконала эта история, а тут еще и наркотики. Ты сошел с ума.
– Да? Ну тогда скажи, откуда я знаю, что у тебя «макарыч», – улыбаюсь я самой гаденькой и ехидной из своих улыбок. И, глядя, как на его и без того не самое умное лицо находит тень абсолютного непонимания происходящего, ернически добавляю: – И принеси мне уже кока-колы, если хочешь, чтобы я когда-нибудь отсюда ушел. Лед отдельно, пожалуйста.
…но не убивал на войне. Вообще никогда не убивал. Ни до, ни после войны. Ни разу в жизни. Так уж вышло. Не потому что я такой… знаете, типа, благородный, человеколюбивый и так далее. Просто так уж сложилось. Если приходилось убивать, кто-то делал это за меня. И я не горжусь этим. Потому что ничего не сделал для того, чтобы одни люди перестали убивать других.
Но кое-что я для себя определил. Не сказать, чтобы это была такая жизненная позиция. Просто однажды я сел и крепко подумал, и как-то все очевидно стало. Никому не навязываю, серьезно. Это исключительно мое мнение, и если хотите, можете считать его бредом чувака с ожогом в голове.
Когда вспоминают о войне, гадают, с чего же это она началась. Мусульмане напоминают христианам о периоде нетерпимости. Христиане в ответ выкладывают старое видео с лезгинкой на Манежной площади. Буддисты называют гиперактивными уродами и тех и других. Ну и мелкие конфессии тоже подтаскивают мешки с бетоном и связки арматуры, чисто для того, чтобы поучаствовать в великом деле единения через разъединение.
Так вот, я как-то смотрел со скуки одну передачу на НТВ. Так там чувачок такой суетливый в модных очочках выдал на-гора шедевральный спич, сутью которого являлось следующее: стены, как хирургические швы, стягивают тело разваливающейся цивилизации, позволяя людям сохранять свободу и безопасность. Понимаете – стены объединяют и позволяют людям быть свободными. Ну не бред ли, а?
Только вот в чем проблема, братья и сестры, – нет, не бред. Я тоже смеялся тогда, чуть пивом не подавился. Но, мать вашу, это не бред. Это безумие, которое стало нормой, причем не сегодня, а еще задолго до войны. Это – правда. Люди действительно не могут нормально жить без этих стен. Как только они могут беспрепятственно видеть лицо соседа, они тут же плюют в него. А сосед хватает кирку. А на кирку в огороде откапывают «калаш». А над «калашом» поднимается знамя. А за знаменем идут все новые и новые люди. Так это работает. И да, вся эта ерунда – ни разу не правильная. Но по-другому не бывает. Потому что мы, люди – плохие.
А знаешь, в чем фишка? Вся эта религиозная ботва вообще не имеет значения. И война началась не из-за нее. По крайней мере здесь, в России.
Войну начали две небольшие группы людей, между которыми не было забора. Эти группы почти не выделялись сначала на фоне толпы, а потом толпа перестала выделяться на фоне этих групп. Я бы назвал их… ну, тут нужно что-то гротескное и пафосное, в духе американских комиксов, всего этого Марвела и ДиСи с их «Лигами справедливости» и «Мстителями»…
Формации презрения.
Да, это клево, пусть будет так.
Я не знаю, какая из них появилась сначала, но это и не важно.
Первая Формация презрения – не в смысле первичная, а в смысле первая, о которой я говорю, – изначально состояла исключительно из выходцев с Кавказа. И они же оставались ее центром до самого момента начала войны. Сейчас много говорят о том, что нецивилизованная молодежь, приехавшая с Кавказа, вела себя агрессивно по отношению к коренному населению России. Только это дважды неправда. Во-первых, основой этой формации были как раз молодые люди, прожившие долгое время в России, и в частности, в Москве, получившие тут образование, видевшие образцы воспитания как российского, так и европейского. Помимо всего прочего, у этих молодых людей была серьезная финансовая база, полученная также на территории России. То есть – они были и цивилизованы и воспитаны. И, во-вторых, они не вели себя агрессивно по отношению к русским. Они вели себя агрессивно по отношению ко всему, что не принадлежало Формации. К русским, украинцам, казахам, американцам, евреям, не важно. Эта Формация презирала все, что к ней не относилось. Какое-то нейтральное отношение сохранялось к другим выходцам с Кавказа (а чуть позже к азиатским мигрантам), но только по причине сохранения возможности присоединения этих людей к Формации. Как только кавказец давал понять, что присоединяться к Формации не намерен, он тут же определялся в группу презираемых, то есть – чужих.