Евпраксия
Шрифт:
— А последствия? — усомнилась Матильда. — Обратит гнев на нас, а не на супруга. Нет, она должна стать нашей союзницей, чтобы добровольно — только добровольно! — рассказать христианскому миру о бесовских действиях императора. Это будет скандал на всю Европу! Пострашнее, чем любая военная кампания. От такого удара он уже не оправится. Маленькая русская устранит императора с политической сцены.
Белокурый шваб посмотрел на супругу с нежностью:
— Вы безукоризненны в ваших рассуждениях, мона Матильда. Лишь одна закавыка: как осуществить их на практике? Если императорская чета примирится, дело наше будет проиграно.
Женщина кивнула:
— Совершенно верно. Остаётся одно: организовать побег Адельгейды до приезда Генриха.
— Да, но как?!
— Я пока не знаю. Чем-то напугать. Страх перед императором должен пересилить любовь к нему.
Конрад произнёс:
— Говорят, что мачеха молится на сына. Не отходит ни на шаг от болезненного мальчика. Значит, страх может быть один — за здоровье и жизнь Леопольда.
— Выкрасть сосунка? — догадался Вельф.
— Нет, ни в коем случае! — отмела его предложение маркграфиня. — Вновь возненавидит не Генриха, а нас, похитителей. Надо поступить по-другому. Например, убедить государыню, будто государь вознамерился отнять у неё ребёнка. Вот тогда... не исключено... что добьёмся чего-то дельного...
Герцог восхитился:
— Вы неподражаемы, дорогая! Не перестаю удивляться вашему уму и находчивости. — Он схватил жену за руку и расцеловал в неуклюжие кургузые пальцы.
— Полно, полно, дурашка, — усмехнулась она, потрепав его белёсые кудри. — Время не для нежностей, а решительных действий. Надо во всех деталях обсудить план, чтоб не ошибиться. Потому что другого столь благоприятного случая может не представиться.
Конрад произнёс:
— Я собственноручно напишу мачехе. Мы с ней в дружбе. Мне она поверит.
— Очень хорошо! — оживилась дама. — И сегодня же пошлём грамоту в Верону. Медлить нельзя ни часа. Мы должны опередить императора.
И они, сомкнув серебряные кубки, осушили их за успех опасного предприятия.
День спустя, Верона
В церкви Сан-Дзено Маджоре в день святой Адельгейды — 2 сентября — было немноголюдно: лишь сама именинница — императрица, в тёмном домино [7] , несколько её приближённых, в том числе и Лотта, неусыпно следившая за своей госпожой по приказу Генриха, да с десяток прихожан самых разных возрастов и сословий. После проповеди, посвящённой деяниям праведницы, давшей имя сегодняшнему празднику, после чтения из Святого Писания и органной музыки несколько родовитых веронцев подошли к государыне, чтобы выразить ей своё почтение и поздравить с Днём ангела. Евпраксия отвечала рассеянно, иногда даже невпопад. Думала только об одном: для чего приезжает Генрих? Для хорошего, доброго, заветного — примирения и взаимного прощения — или для дурного, злого, ненавистного — окончательного разрыва? Лотта что-то знает, но молчит как рыба. А зато капеллан, падре Федерико, говорит без умолку, хоть ему практически ничего не известно. У других же спрашивать не имеет смысла. Да и неудобно: коронованная особа, а сидит в неведении, как последняя стряпка. Стыд! Позор!
7
домино — шёлковый плащ с капюшоном.
Под конец поздравлений к Адельгейде приблизился молодой монах — в чёрной, давно не стиранной сутане, подпоясанный пеньковой верёвкой, в чёрной шапочке-пилеолусе на выбритом темени и простых деревянных сандалиях на босу ногу. Лет ему было где-то двадцать, и румяное, жизнерадостное лицо плохо соответствовало аскетичному одеянию. Поклонившись, брат во Христе произнёс на латыни:
— Я паломник из монастыря Сан-Антонио, что вблизи Бергамо. Направляюсь в Рим. И сегодня ночью мне явился ангел. Он велел: «Задержись в Вероне и зайди на полуденную службу в Сан-Дзено. Там увидишь императрицу. Надо предупредить, что его высочеству принцу Леопольду угрожает опасность. Подари её величеству ладанку, где заключена цитата из Екклезиаста. Пусть прочтёт на ночь над кроваткой младенца и наденет ладанку мальчику на шею. Бог спасёт её сына».
С этими словами пилигрим протянул жене Генриха небольшой кожаный мешочек с тонкой серебряной цепочкой. Поклонился, приложив руку к сердцу:
— Да хранит вас Господь, мадонна!
Евпраксия, взволнованная рассказом, взяв подарок, ласково спросила:
— Ваше имя, добрый человек?
— Брат Лоренцо, урождённый Варалло.
— Я благодарю вас от всей души — за предупреждение и священный дар. Ведь моё дитя — то немногое, что приносит мне радость в жизни. И отныне я буду молиться за спасение души брата Лоренцо из монастыря Сан-Антонио...
Оказавшись на площади перед церковью, Адельгейда и Лотта сели в паланкин. Каммерфрау задёрнула занавески, и могучие слуги понесли двух высокопоставленных дам к королевскому замку на берегу Адидже.
— Я бы на месте вашего величества выбросила ладанку, — заявила фон Берсвордт. — Даже из чувства брезгливости хотя бы. Шелудивый монашек — Бог его знает, где он шлялся и с кем ночевал. Вдруг имел общение с прокажёнными? У него, вероятно, и блохи водятся.
— Как не стыдно произносить такое! — укорила её Опракса. — Это знак Божий! Вседержитель спасает моего мальчика. Не расстраивайте меня, пожалуйста, я и так едва справляюсь с трепетом душевным!
В тот же вечер императрица зашла в детскую — пожелать маленькому Лёвушке спокойной ночи. Тот лежал под стёганым одеяльцем и смотрел на мир грустными глазами. От отца взял слегка удлинённое лицо и трагически сомкнутые губы, а от матери — шелковистые волосы, сросшиеся брови и точёный, вздёрнутый носик.
— Как ты, дорогой? — обратилась она по-русски к сыну. — Как твоё горлышко, любимый? Больше не бо-бо?
— Не, — ответил он и пролепетал на ломаном русском: — Больсе не бо-бо.
— Вот и славно. — Евпраксия поцеловала его в переносицу. — Мы с тобой почитаем божественные слова и потом уснём... — Распустив тесёмку на ладанке, государыня достала скрученную в трубочку узкую полоску пергамента, раскатала её и уставилась в мелко начертанные готические буквы. Вздрогнув, прошептала: — Господи! Что же это?
Текст гласил по-немецки:
«Ваше Императорское Величество! Брат Лоренцо — не монах, а переодетый посыльный от меня. Вашего преданного пасынка. Я иду на риск с единственной целью: предупредить. Мой отец задумал недоброе: развестись и отнять у Вас наследного принца, дабы воспитать самому, в соответствии с постулатами Братства. Посему предлагаю помощь и берусь устроить Ваш побег из Вероны в Каноссу. Будьте же готовы к вечеру 3-го сентября. Наш лазутчик станет ждать в саду замка. Выбирайте: рабство или свобода, жизнь в изгнании, в одиночестве — или у друзей вместе с Лео. Небо будет на Вашей стороне, если Вы решитесь. Конрад».
Евпраксия, почувствовав, как дрожат под платьем её коленки, опустилась на подушку в деревянное кресло, занимаемое обычно у кровати ребёнка нянькой-сиделкой. «Что же это? — повторила Опракса. — Не ловушка ли императора? Нет, не думаю: если бы хотел меня уничтожить, не пошёл бы на подобные ухищрения. Да и почерк похож на руку Конрада. Он всегда испытывал нежность ко мне. И не может простить отцу ту рождественскую ночь три года назад... Стало быть — бежать? А перенесёт ли Лёвушка трудности пути? Взять с собою Груню? Но втроём не пройти, слишком подозрительно... И ещё эта Берсвордт на каждом шагу, всё вынюхивает, выискивает крамолу... Как же поступить? Не соображу... Я сойду с ума!..»