Фанатизм
Шрифт:
Я хотел спросить у него, есть ли опасность для посвященных? Или опасность существует только для посторонних вроде Аванесовой или Илоны? И он ответил мне: ты только мой, только я имею право решать, что для тебя добро, а что зло, как тебе лучше, а как хуже, с кем тебе встречаться, а с кем не встречаться, только я могу определять степень и меру опасности для каждого.
Увидеть ее мертвой было странно. Никто из них не интересовал меня как отдельная личность, а только все вместе – как круг моей поддержки, как фонд любви.
Это он оставил мне на память. Отличная картина: труп на полу, распахнутая дверь, запах миндаля. Я побоялся к ней приблизиться, сразу стал звонить в скорую. Следователь потом сказал, что синильную кислоту применяют в фотографии и художественном производстве. Я сказал, что не применяю.
– Что-то вы очень спокойны, – заметил он мне.
– Я мало ее знал.
– А кого вы знаете «много» из ваших друзей?
Соня, Соня… она с ним переспала, серьезно? Бусыгин – странный мужик. Черты жесткие, плечи широкие, руки короткие, волосы редкие. Донашивает лицо и костюм, дотирает штаны. И в этом деле – он не союзник. Ему мне в лицо плюнуть хочется, это заметно.
Люди испытывают антипатию так же фанатично, как и симпатию. И он – не за меня, он даже готов сыграть против правил.
– У меня тоска, – сказал я просто.
– Тоска? Людей убивают, а вам все тоскливо, господин Горчаков? Конечно, тот факт, что это вас не радует, вселяет надежду. Или все-таки радует? Вас это развлекает? Адреналин? Вы еще не в сговоре с этим вашим бешеным фанатом? Не наметили совместно список жертв? Еще думаете, что контролируете ситуацию? А если не сможете? Если он захочет самостоятельно решать, что вам делать и как жить? Или он уже решает и убрал Ирину просто по собственному «хотению», а отнюдь не ради вашего блага? И если он действует вне логики, почему вы уверены, что он не причинит вам зла? Я не уверен…
– Я понял, что Соня в вас нашла…
– Соня? – Бусыгин напрягся.
– Есть в вас одна черта, на ее взгляд, очень важная. Вы рубите.
– В смысле?
– Если хотите – вы рубите.
Он вдруг махнул рукой.
– Иди, Иван, нет у меня к тебе больше вопросов.
– У меня к вам есть. Это профессиональная черта – равнодушие? Это годами вырабатывается? Сводками убийств? Видом трупов? Папками уголовных дел? Или неудавшейся личной жизнью?
Бусыгин поднялся.
– Свободен. Иди картинки свои малюй. Или попросить хочешь: «Спасите-помогите. Защитите меня от этого маньяка. Приставьте ко мне взвод охраны»?
– Нет, не хочу.
– А раз не хочешь, так прекрати играть в подонка. Можешь и заиграться.
– Я не играю. Я такой и есть.
Ведь это я спровоцировал убийцу. Мне хотелось узнать меру его любви. А его любовь
Мне следовало искать в Бусыгине союзника, но я не искал. Может, и искал бы, и каялся бы, и плакался бы ему в жилетку, если бы не Соня. Как-то не укладывалось у меня это.
На похоронах Ирины все выражали мне соболезнования. И это уже было привычным. Ее компаньон Смирнов держал под руку жену, а смотрел на меня волком.
К тому времени я уже должен был написать триста картин – продать, раздарить, выставить, прославиться в пределах и за пределами, а я завис… в тоске, в провалах, в похоронах, в паутине. Никуда не мог сдвинуться.
Предел это. Поворотный пункт. Или финал.
Или финал? Стучало в висках. И говорить ни с кем не хотелось.
У меня даже не осталось ее портрета. А Ирина была симпатичной – высокой шатенкой с короткой стрижкой и серыми глазами. Тогда, в церкви за городом, она так смешно застыла, глядя на меня. Может, увидела свою Смерть – прекрасную, в светлых одеждах, самую привлекательную Смерть на свете.
Продирало холодом. Она всегда зябла, куталась в свитер, жалась к батареям.
Я сидел у батареи, потом лежал. Как она теперь согреется в холодной земле, как?
22. ФИЛЬМ УЖАСОВ
У ездовых собак тоже так. Если хозяин погладит одну лайку, остальные накинутся на нее и разорвут. Он должен любить всех одинаково. Или не любить никого.
Я думала о собаках и о том, что Ирина была опытным юристом, но впустила в дом убийцу безо всякого подозрения. Она ему доверяла.
Жизнь шла дальше. Два человека в марлевых повязках ограбили банк. А потом по телевизору сообщили, что никакой эпидемии не было, был просто пиар-ход в рамках президентской компании – кандидатам хотелось поиграть в Бэтменов. На улицах люди продолжали носить маски – зеленые, белые, строительные, дизайнерские, с улыбками, булавками, стразами и в виде флагов. От этого начинало мутить. Фальшивая идея, как обычно, породила такие же фальшивые, гнусные, коммерческие решения.
Я подготовилась к выходным – накупила дисков и фруктов. Фильмы взяла старые – из тех, которые признаны «классикой». Наверное, у вас тоже есть список таких фильмов, отмеченных Оскарами и Золотыми Медведями разных лет, прославленных на форумах и захваленных критиками, при обсуждении которых вы просто киваете и многозначительно молчите: стыдно признаться в том, что никогда их не видели. Иногда я выделяю уик-энды для просмотра таких фильмов по списку. Но в те выходные дело не дошло до кино. Как только я сунула диск в DVD-проигрыватель, в дверь позвонили. Пришел Горчаков – в короткой куртке и длинном шарфе, всколоченный, небритый, со снегом в волосах.