Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
— Это правда, похоже, Оливье в тебе души не чает! — признала Дебора, уже почти убежденная словами Тюльпана.
— Я его тоже обожаю! А теперь спим, да?
— Нет! Докажи мне, что ты меня любишь!
И начиная с этой ночи Дебора начала проявлять свою радость от любовных наслаждений не обычным воркованием, а громкими выкриками и бесстыдными словами, рассчитывая так принудить сестру, которая спала в соседней комнате, признать её право собственности на Фанфана и доказать той окончательно, как безумно Фанфан её любит и заодно подогреть у той муки ревности, если все-таки два года назад у Авроры с Фанфаном что-то было!
Аврора это выдержала целых четыре недели. Ночные серенады в соседней комнате бесили её тем больше, что вообще не мешали спать Оливье, не пробуждая в том желания посостязаться с Фанфаном. К тому же Аврора была до предела возмущена и тем, что Фанфан подобным образом изменяет ей не с кем-нибудь, а с её старшей сестрой!
Эти сложные чувства Аврора проявляла тем, что хлестала по щекам прислугу, или изображала мигрень, чтоб все её жалели и утешали. Только в один прекрасный день она не выдержала и сказала Тюльпану, когда они пошли собрать землянику к обеду:
— Тебе не стыдно, в двух шагах от колыбели сына ведешь себя как свинья!
— Но он же спит, как сурок! — удивился Фанфан этой атаке. — И вообще это не мой сын!
— Ах ты мерзавец! Ты прекрасно знаешь, что твой! Не видишь, чьи у него глаза?
— Твоей матери.
— У нашей матери глаза были черные!
— Ладно, я скажу Деборе, чтоб была потише, а то будит Оливье!
— Она все делает назло, и я её за это ненавижу!
Но было бы ошибкой в это верить. Также как не было правдой, что Аврору ненавидела Дебора. Сестры прекрасно понимали друг друга. Болтали вместе бесконечно, и разговоры становились тем дольше, чем больше становилась заметна беременность Деборы, чем больше та удерживала Дебору дома и чем меньше та ходила с Тюльпаном на прогулки.
Аврора довольно наблюдала, как с каждым днем растет живот сестры. В конце июля он стал уже похож на бочку, чем Аврора и воспользовалась, в одной из долгих бесед посоветовав избегать в дальнейшем отношений с Фанфаном.
— Ты думаешь? — воскликнула Дебора.
— А что, ты хочешь потерять ребенка?
— Нет, полагаю, ты права! — допустила Дебора, причем даже с каким-то облегчением. — Этот наездник может натворить дел!
И заявила, что все сделает как надо.
Мы с вами знаем, чего стоят такие решения. Жаркие августовские ночи заставили — неважно, виноват был наездник или она сама, — частенько забывать об осторожности, но после нового вмешательства Авроры Дебора все-таки решилась переехать в отдельную комнату. Получила она прекрасное помещение в доме, которое именовалось "королевскими апартаментами", и помещалось которое в дальнем крыле.
Да и сама Дебора, у которой вечно что-то болело и которая уже вступила в нервное состояние последней стадии беременности, действительно считала невозможным рисковать жизнью внука Людовика XV, королевского бастарда, чья слава, как она чувствовала, уже начинала проявляться в её чреве, судя по тому, как тот брыкался.
Что же касалось долгих разговоров между сестрами, мы ещё не сказали, чего они касались. Все потому, что они так старались избежать чужих ушей (даже наших) и все пытались удержать в страшной тайне.
Мы все равно давно уже догадались, что разговоры эти касались ошеломляющих догадок Деборы насчет Тюльпана и его происхождения — сестры договорились, что при нем не смеют об этом и заикнуться.
Дебора, доверившая Авроре необычайную ценность содержимого её чрева (отчасти для того, чтоб уязвить сестру, родившую какого-то Баттендье) и думать не могла (её подозрения исчезли, утонув в предчувствии блаженства) что Аврора, услышав это, в душе воскликнула:
"— Мой Бог! Значит, мой сын Жозеф-Луи — внук Людовика XV!" Разумеется! Ведь у него тот же отец, что и у сына сестры — очаровательный наездник Фанфан!"
Поэтому в расчете на выдающееся будущее сына (ибо Аврора была не только страстная женщина, но и заботливая мать) она в ту же ночь поговорила об этом с Оливье, — разумеется, тому пришлось пообещать, что сохранит все в тайне!
— Как? — тихо воскликнул наш добряк, когда жена передала ему все, услышанное от сестры. — Наш Фанфан — сын Людовика XV?
— Бастард, но все всяких сомнений.
— Да, без сомнений. Он об этом знает?
— Естественно, а как же иначе? Но это страшная тайна и он не хочет это обсуждать, видно из осторожности или недоверия — и я тебе скажу, почему.
— Но он доверился Деборе!
— Да нет! Дебора сама догадалась, сложив все вместе, начиная с его татуировки! И когда все рассказала ему, он отрицать не стал.
— Но кем тогда была его мать? Камеристкой или горничной?
— А ты ещё не догадался? Ей может быть только графиня Дюбарри! И знаешь, все с неё и началось: Когда Дебора нашла Фанфана без сознания, у него висел на шее медальон, а на нем, как она полагает — портрет этой знаменитой фаворитки Людовика XV. Помнишь, когда Дебора прошлый раз была во Франции, она с ней встретилась?
— С кем? С графиней Дюбарри?
— Ну да! И была поражена её глазами! Так вот, Дебора уверяет меня, что у Фанфана точно такие же глаза!
Баттендье был настолько этим ошеломлен, что, встав, пошел налить рюмку мадеры. Вернувшись же в супружеское ложе, сказал вполне разумно:
— Ну ладно! Допустим, это так. И если бы Фанфан поступил как сын Людовика XV — то есть признал бы своего бастарда — или бастардов — то сам Людовик XV с ним такого не сделал, а теперь он мертв! И я не вижу, какую пользу сможет извлечь в один прекрасный день Фанфан из своего происхождения — ну, кроме морального удовлетворения!
— Людовик XV мертв, Жанна жива! — победоносно заявила Аврора, именуя мать Фанфана по имени, как будто уже стала членом семьи.
— Жанна?
— Графиня Дюбарри! Знаешь, что случилось с Жанной после кончины Людовика XV? Ее сослали в монастырь! Но теперь она уже оттуда вышла, мой милый! А Людовик XVI вернул ей все владения и налоги с Нанта, дарованные Людовиком XV.
— Ты все знаешь!
— Я написала Фаншетте де ля Турнере, которая теперь живет в Версале и знает все секреты! По её мнению, графиня Дюбарри к концу года сможет вернуться и в свой замок Лувенсьен. Королева Мария-Антуанетта, кажется, её уже простила. Я не говорю, что та вернется ко двору — это уже слишком — но теперь вокруг неё увивается и опекает министр Морне, а он такой богач! Поэтому, я думаю, у Фанфана есть все виды на прекрасное будущее! А хочешь знать мое мнение о нем и его матери? Они в сговоре и только ждут, когда графине возвратят все её права, тогда графиня сможет признать Фанфана и представить свету как своего сына!