"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Взрыв! Лермонтов умудряется отскочить назад, в то время как картечница разлетается на части. Длинное дерганое движение, похожее на скачку по покрытой туманом дороге, и я оказываюсь перед каким-то шатром. В темноте четко обозначается вход в виде полоски света. Пальцы Лермонтова сжимают шашку. Рывок вперед. Лермонтов, словно змея, буквально просочился внутрь, едва задев парусиновые створки, и тут же налетел на врага. Англичанин. Не красномундирник, а одетый в хаки «ублюдок». Выстрелить из своего «Вербли» он не успел (сбитый коротким ударом клинка, револьвер отлетел в сторону), но вот подставить под следующий удар толстую трость с острием на конце очень даже смог. Плавный прыжок назад, и два матерых фехтовальщика на пару секунд застыли друг против друга, оценивая силы противника. Выпад тростью. Отбив ложный выпад, удар замысловатой дугой
«Здравствуйте, Михаил Иванович! – говорят мне спасители. – Вы прошли кастинг на главную роль в фильме «Ночь живых мертвецов: Крымская кампания». Теперь нужно подписать контракт, и вперед на съемки, а то у нас аренда почасовая, три эпизода здесь по плану снимаем. Массовке и персоналу опять же плати…»
Фантазия, конечно. Какая тут ночь, когда утро уже.
Я лежу на носилках. Надо мной брезентовый купол шатра. С огромным трудом, но начинаю приподниматься. Холода не чувствую. Словно не декабрь сейчас, а май.
Нет, все же декабрь. Внутренним чутьем ощущаю зиму, а в ноздри бьет уже хорошо знакомый запах карболки и йодоморфа. Значит, опять госпиталь.
– Лежите! Вам нельзя пока вставать! – укоризненно произнес человек в белом халате, надетом поверх гимнастерки. Я не спорил. Не до споров мне сейчас, когда рядом двое матросов осторожно ведут под руки своего товарища с окровавленной ногой. Одеты тоже примечательно: на плечах плащ-палатки, под ними фланевые темно-синие рубахи и тельняшки; парусиновые серые брюки заправлены в кирзу; на головах бескозырки, поверх которых натянуты самодельные зеленые чехлы, сшитые из маскхалатов. Под плащами можно разглядеть стволы ППШ. И еще плюс к этому неизменная дружеская поддержка в трудную минуту:
– Ничего, Паша, ничего. Главное – кость цела, а остальное заживет. На тебе ж, как на собаке, все зарастает, вот и сейчас выздоровеешь.
– Это точно. Нельзя сейчас долго болеть. Вот тут закончим и прямиком на Берлин. У меня к Гитлеру и всей его фашистской мрази долгов знаешь сколько скопилось? Надо бы вернуть.
– Да тише вы. Курить охота.
– Возьми мой.
– Знаю я твою махорку. Горлодер проклятый. Не табак, а сущий уксус… Нет уж, спасибочки за такое предложенице, а только уксусу мне не надо…
– Где он?! – раздается поблизости.
– Тут, товарищ генерал.
Надо мной могучей громадой склонился еще один военный в наспех накинутом на шинель халате.
– Жив? – тихо произнес он. – Это хорошо. Только не вздумай отключаться, а тем более умирать. Зря я, что ли, столько времени со всем отделом тебя искал и нашел. От вездесущего Валерки Морковина ведь еще никто не мог скрыться. Я найду. Я – ученый…
Глава 18
«Товарищи бойцы и офицеры 4-го Украинского фронта! Под вашими ударами в течение трех дней рухнула «неприступная» немецкая оборона на всю глубину перекопских, ишуньских, сивашских и акманайских позиций. На шестой день вами занята столица Крыма – Симферополь – и одни из основных портов – Феодосия и Евпатория… Сегодня части армий вышли к последнему рубежу севастопольской обороны противника на реке Черная и хребту Сапун-гора, что в 5–7 км от Севастополя. Необходим последний организованный решительный штурм, чтобы утопить противника в море и захватить его технику, к этому вас и призываю. Вперед на решительный штурм!»
В мае 1944 года во время Крымской наступательной операции эти строки стали не просто началом освобождения Севастополя и всего Крыма из фашистских когтей [287] , но и началом еще одного сражения, случившегося хоть и в ином времени и реальности, но на все той же русской земле. И сражение это стало неожиданным отнюдь не для всех солдат и офицеров Приморской армии. С
287
На совещании руководства Третьего рейха 16 июля 1941 года Гитлер заявил, что Крым «необходимо очистить от всех чужаков и заселить германцами». После окончания войны и решения вопроса с населением Крым планировалось переименовать в Готенланд, а Севастополь – в Теодорисхафен.
Удалось ли им что-нибудь изменить в истории тамошней Великой Отечественной или нет? Тоже не известно. Точно могу сказать одно: Петров их наконец-то нашел и после беседы с разъяснениями и обещаниями «верну домой» перебросил сюда. Очень вовремя перебросил. Союзники в ночь пластунской диверсии начали очередной и общий штурм Севастополя. Несколько спутали им карты пластуны; добрались-таки казачки до пушек, начали взрывать, но полегли почти все в неравной битве с подоспевшей охраной. Выжили единицы. Как они умудрились добраться до «четвертого» сквозь огненный ад, удивляться не приходилось. А дальше упрямый, хозяйничавший тогда в «автобусной кабине» Лермонтов возложив дальнейшую оборону бастиона на отрядных пулеметчиков, стрелков и артиллеристов, сам вместе с новой диверсионной группой (когда только набрать успел?) полез к черту в пасть. И началась тогда для Лермонтова невообразимая везуха. До пушек больше добраться не получилось (там переполох, стреляют), зато наткнуться на вражеский штаб запросто. Может, совершенно не дороживший своей жизнью Михаил Юрьевич решил Раглана пленить? А может, и всю верхушку захомутать? Кто его, бешеного, разберет, но только помощь из 1944-го, подключив свою авиацию в виде Ил-4, очень некстати киданула бомбу на штаб. Ну, не знали они, что там кроме вражеских начальников всех мастей еще и генерал Лермонтов с пластунами объявился.
Ладно, проехали. С кем не бывает. Зато теперь, оказавшись в буквальном смысле между двух огней, остатки союзничков (тем, кому чудом удалось вырваться) бегут от Севастополя прочь. Город спасен, осада снята, а я прямо сейчас сижу на перевязке в Собрании, где уже побывали лишившийся ноги Фадеев и раненный в щеку Кошка, и наблюдаю картины госпитального быта. Пушки и ружья стихли позавчера, но смерть и боль все еще собирают свой урожай. Вот изможденная женщина, засучив рукава и опоясавшись окровавленным фартуком, бережно перевязывает молодому офицеру раненую руку. Чуть поодаль Даша, давным-давно превратившаяся в Дарью Семеновну, ругаясь с полупьяным фельдшером, вырвала у него из рук бинты и пук корпии. Спор идет из-за умирающего, у которого ядром выбило все внутренности.
– Вас бы всех перевешать, идолов поганых! – негодует Даша. – Человеку бонбой все нутро вывернуло, а ты его тычешь в бок, как куклу, прости, Господи! Я те, пьяного черта! Погоди, дохтуру скажу!
– Это вы неправильно, Дарья Семеновна, – бубнит фельдшер заплетающимся языком. – Я даже очинно вас уважаю. А что из того, что я пьян? Я свое дело довольно понимаю.
– Понимаешь! Никакой жалости у вас нет, у идолов! Режет человеку ногу, все равно как курицу зарезал! Да и дохтуры-то ваши… При мне дохтур моему знакомому Ване Черепову всю как есть ногу откромсал, тот кричит благим матом, а дохтур его же давай бранить… «Запорю, – говорит, – если еще пикнешь».
– Так и следует, Дарья Семеновна, так и следует, потому ежели кто кричит, то бывает от этого прилив кровообращения…
Медперсонал был и остается в своей стихии, даже несмотря на то, что весь Севастополь буквально взбудоражен появлением «людей из будущего», кардинально переломивших ход войны. И не важно, что эти странно одетые солдаты и офицеры прибыли сюда в охваченную Крымской войной Российскую империю 1854 года из немного другой, советской, а некоторые и современной, но России. Идя по городским улицам, можно лицезреть удивительную картину: все нынешние защитники Севастополя в едином порыве намерены окончательно изгнать англо-французских захватчиков и их турецких подхалимов из Крыма. Изгнать, не разделяясь на царских, советских, российских. Изгнать, оставаясь прежде всего НАШИМИ воинами, всегда готовыми встать на защиту своего ОБЩЕГО Отечества.