Фантом для Фрэн
Шрифт:
Лицом он был похож на отца – хотя черты его были тоньше, как тоньше были и выражения; глаза были голубые, материнские, как, несомненно, и рот, и брови. Гэри обещал вырасти миловидным, хотя это определение не нравилось отцу. Но Алджернон уже сейчас видел, что сын вырастет более изящным, чем он, и ему будет недоставать той мужской прямоты, которая так покоряла женщин и мужчин, общавшихся с Алджерноном Бернсом.
Сын будет покорять людей иначе…
Может быть, Гэри действительно немного отстал от сверстников внешне, но никак не физиологически и не умственно – наоборот, у родителей
Зато мальчик казался до странности внимательным – подолгу пристально смотрел перед собой, как будто пытался вникнуть в природу давно знакомых вещей. Фрэн слышала, что маленькие дети нередко так смотрят. Взрослым младенческий взгляд кажется бессмысленным. Но впервые она задумалась, так ли это.
Сколько дети понимают и помнят – разве могут взрослые, полностью забывшие начало своей жизни, об этом судить?
Незадолго до своего отъезда Фрэн решила написать письмо матери, чтобы предупредить ее о том, что уезжает в Египет и придет перед тем попрощаться с братом и сестрой. Все же миссис Грегг была ее мать. И едва ли она станет теперь противиться визиту “ведьмы” - ведь, по представлениям миссис Грегг, они все уже “погибли”.
Молодая женщина сидела за столом в спальне и писала, переполненная грустью и жалостью к матери, которая с таким упорством мучила себя и других своей “непогрешимой истиной”. Фрэн совсем не ожидала того, что произошло, едва она написала обращение.
Впервые в жизни она почувствовала на собственном опыте, что такое “автоматическое писание” - вовсе не приятное, а скорее пугающее переживание. Как будто какая-то сила встала между ее рукой и двигательным центром в мозгу и оттеснила в сторону ее саму, взяв контроль над ее телом на себя. Онемев и оцепенев от неожиданности, Фрэн с отстраненным изумлением и страхом смотрела, как бумагу покрывают строчки на английском языке, чужим почерком – она по-прежнему ощущала свою руку, но так, точно ею, как марионеткой, управляет кукловод. Фрэн держала перо, а все остальное делала неизвестная ей сущность.
Писание длилось минуты полторы, а Фрэн едва успела схватить значение нескольких фраз, из которых смутно поняла, что сущность была ей знакомой и невраждебной… кто же это мог быть? Ни внимания, ни мыслительной способности в эти мгновения не хватало на анализ; ее личность как будто была подавлена невидимым руководителем.
Потом сторонняя сущность отпустила ее, и Фрэн была вынуждена схватиться за край стола, чувствуя головокружение и слабость.
Чужое письмо, лежавшее перед нею, вежливо ждало ее внимания.
Фрэн несколько мгновений собиралась с духом, потом взяла листок и поднесла к глазам.
– Ну?.. – пробормотала она.
Сзади неслышно возник муж и наклонился к ней через плечо.
– Все в порядке?
– Элджи!..
От ее вскрика он сам чуть не вскрикнул.
– Что ты? Тебе плохо?
Фрэн возбужденно замахала листком.
– Элджи, через меня кто-то писал!
– Вот как?
Муж выхватил у нее листок и пробежался взглядом по строчкам. А потом вдруг поднял глаза и сказал неожиданную вещь.
– Это могла быть и ты сама, Фрэн.
– То есть как? – спросила Фрэн.
Алджернон улыбнулся и сел рядом, на удивление спокойный.
– Дорогая, мы с тобой прежде всего ученые. А ученые должны отметать сверхъестественные причины, если находится место объяснениям естественным. Это письмо на английском языке, тебе знакомом; если говорить о почерке, то мы не знаем, какие возможности таятся в глубинах нашего подсознания. Это может быть твоя субличность.
Фрэн нахмурилась.
– А если в письме есть факты, неизвестные мне?
– Давай прочитаем, - немедленно ответил муж.
“Дорогая миссис Бернс!
Это Марк Дарби. Простите, что столь бесцеремонно решился воспользоваться вами…”
Фрэн потрясенно уставилась на мужа. Он, по-прежнему спокойный, приложил палец к губам и кивнул на письмо.
“Как вы понимаете, мадам, я умер – это произошло тридцать первого марта тысяча девятьсот двадцать шестого года, более года назад. Я давно получил возможность наблюдать за вашей с вашим супругом замечательной работой и вашими “психическими исследованиями”, но только недавно получил возможность дать о себе знать. Это совсем не так легко. Хотя я горел нетерпением сообщить вам, что я существую.
Где я существую, спросите вы? Если бы я и сам знал – это очень странное место, миссис Бернс, серое и туманное, где все фигуры неясны, кроме моей собственной. И мои собственные желания и ощущения притупились, будто я в полусне. Я даже не знаю, сколько времени я здесь… прошу прощения, я же только что об этом сказал. Просто, видите ли, здесь совсем другое ощущение времени. Вернее сказать, этого ощущения нет.
Больше не буду докучать вам, мадам, большое спасибо за внимание.
С искренним почтением,
Марк”.*
Фрэн закончила чтение вслух и опустила листок на колени. Вопросительно взглянула на мужа, хотя ей пришлось подавлять гораздо большее волнение, чем она показывала.
– Это по-прежнему ничего не значит, Фрэн, - спокойно сказал Алджернон. – Мы не узнали из этого письма ничего, что бы ты не могла нафантазировать сама.
Фрэн кивнула. Почему-то она была разочарована реакцией мужа, хотя умом признавала его правоту.
– Элджи, а что, если это действительно почерк Дарби? В таком случае, письмо будет веским подтверждением того, что он – это он…
– Пожалуй, - согласился муж. – Почерк, характерный для действительно жившей личности, не может быть результатом самовнушения или даже просто сверхчувственного восприятия, так же, как и способность говорить на неизвестном языке без акцента. Потому что это физиологические особенности, требующие практики. Это подкрепляется тем, что ты никогда не видела почерка Дарби.
– Но тут перед нами встает другая трудность, - прибавил Алджернон.
– У нас нет образцов его почерка, - закончила удрученная Фрэн.