Фантом для Фрэн
Шрифт:
Кэти несколько мгновений глядела ей в лицо, испуганно, часто дыша; потом расслабилась.
– А-а… Понятно.
Кивнула.
– Извини…
Фрэн улыбнулась.
– Да я и не сержусь. Кэти, милая, вы с братом не угостите нас чаем? В горле от жары пересохло.
– Конечно, - сказала Кэти. – Посиди здесь, а я соберу на стол.
Фрэн улыбнулась снова, почти с материнской гордостью – все-таки большими достоинствами воспитания миссис Грегг были чувство долга и хозяйственность, вколоченные в детей, особенно, конечно,
Оставшись одна, Фрэн сама закончила одевать сына. Застегнула на нем рубашечку, оправила рукава. Подняла ребенка, шутливо-мрачно вглядываясь в его глаза.
– Ну, мистер Бернс, ты мне не расскажешь, что это за боевые шрамы на твоем теле?..
Озарение настигло ее так внезапно, что Фрэн едва удержала ребенка в ослабевших руках.
– Боже милостивый, - прошептала она, снова сажая мальчика на кровать Кэти. – Боже милостивый, тебя действительно пырнули ножом, только не в этой жизни…*
Из-за двери послышался звонкий голос Кэти.
– Идите пить чай!
– Иду, иду, - сказала Фрэн. Для переживаний не было ни времени, ни возможности. Она подхватила своего злосчастного ребенка и быстрым шагом вышла навстречу своим родным, стараясь придать себе бодрый и невозмутимый вид.
***
Кэти как раз наполнила чайник во второй раз – за разговором все позабыли о времени – как раздался звук открываемой двери. И Грегги, и Бернсы, сами того не сознавая, прислушивались к звукам из прихожей, ожидая конца этой гармонии.
Миссис Грегг простучала каблуками до середины коридора, и все услышали, как она остановилась. Поняла или только почуяла, что в доме нежданные гости. Потом прошла в ванную комнату, не заходя в гостиную, и в ванной надолго включила воду.
Разговоры в доме виновато смолкли – хозяева и гости угнетенно посматривали друг на друга, ожидая головомойки… даже не так: ожидая очередного потрясения для миссис Грегг. Они-то это переживут. А она?..
Джейн Грегг появилась в дверях гостиной. Вид у нее был совсем больной, и Фрэн вдруг испугалась, что мать действительно больна; она ведь никогда раньше не задумывалась о такой вероятности.
Потом миссис Грегг прошла в комнату и села, ни с кем не здороваясь. Она прикрыла глаза, откинувшись на подушечку в углу дивана. Не посмотрела даже на внука.
Настроение в гостиной сразу же упало ниже некуда – нет, Бернсы поняли, что ни минуты долее не могут оставаться в этом доме. Поведение хозяйки выходило за всякие рамки приличий; но ведь их отношения с миссис Грегг давно уже не укладывались ни в какие рамки приличий. Разве может быть приличным то… что вообще выше любой культуры, любой религии по самой своей природе?
Но миссис Грегг давно и твердо решила отрезать себя от “этого”, какими угодно способами.
– Мама? – наконец спросила Фрэн. В этот миг она действительно боялась за здоровье матери – глаза у миссис Грегг ввалились, у висков появились желтоватые тени, нездорово пожелтел и лоб. Что ж, ей ведь почти пятьдесят. А жизнь не щадила ее, как не щадит никого.
Миссис Грегг не ответила и не пошевелилась, только плотнее сжала губы. Фрэн, которой было стыдно и страшно, посмотрела на мужа и увидела у него на лице то же чувство. Тогда Фрэн пожала плечами и первая поднялась.
– Ну что ж, мы пошли, - деланно бодро заявила она. Преувеличенная громкость ее голоса не вызвала у миссис Грегг никакой реакции. Кэти тоже встала, насупленная, с горящими щеками – она сердилась на мать.
Кэти была еще слишком мала, чтобы тревожиться за нее.
– Я вас провожу, - тоже громко заявила она. Честер хотел последовать за сестрой и Бернсами, но посмотрел на мать и остался с ней.
Фрэн сейчас чувствовала себя лет на десять старше – у нее впервые в жизни болело сердце от тревоги. Бедная, бедная несгибаемая мама.
– До свидания, Кэти, - сказала она сестре, стоявшей в дверях и печально смотревшей на нее – Кэти сейчас думала, что еще долго не увидит Фрэн; слава богу, что хотя бы не думала о возможности никогда больше ее не увидеть. Бернсы отработали на семействе Корнеров искусство лгать о своей работе не обманывая.
– Я правда когда-нибудь возьму тебя в Египет, - сказала Фрэн, теперь уже без всякой шутливости.
Она смогла посмотреть Кэти в глаза – та не улыбнулась.
– Только не надо лгать, - вдруг четко сказала девочка с горечью. – Ты же знаешь, что этого никогда не будет.
Фрэн растерялась.
– Ну почему же… Когда-нибудь действительно появится такая возможность…
– Когда мама умрет, - неожиданно злобно сказала Кэти и захлопнула дверь. Фрэн и Алджернон, державший на руках сына, услышали подавленный всхлип, потом удаляющийся топоток. Стукнула дверь ванной.
– Пошла плакать, - растерянно сказала Фрэн. – Элджи, что же это за наказание…
“Когда мама умрет”.
Фрэн вздрогнула и неожиданно для себя перекрестилась широким крестом, как католичка, слева направо. Она бы сейчас поцеловала распятие, хотя это глупо. Но глупо или нет, сделать это было невозможно: крестика Фрэн не надевала с того памятного разговора о нелепом христианском символизме…
– Элджи, пошли.
В горле у нее стоял комок, и Алджернон не решился тревожить жену разговорами. Он поудобнее перехватил ребенка и порадовался, что тот засыпает. А Фрэн сейчас не могла думать даже о ребенке и странных отметинах на его теле.
***
Бернсы покидали Англию через два дня, это было решенным делом – уже куплены были билеты. У Фрэн не осталось возможностей для отступления; все переживания о матери остались внутри. Какой смысл расстраивать этим еще и мужа?
У них, сравнительно с другими, очень счастливый брак. Но даже в таком браке нельзя жить “душа в душу”. Если начнешь высказывать мужчине все, что у тебя на душе, он через два дня сбежит.