Фелисия, или Мои проказы. Марго-штопальщица. Фемидор, или История моя и моей любовницы
Шрифт:
— Как, сударыня, вы полагаете, что я столь двуличен?..
— Я полагаю, что вы — такой же, как все остальные, не лучше, но и не хуже, — прервала я его, — скорее всего вы относитесь к числу тех, кто говорит совсем не то, что думает, и часто дает обещания, которые не имеет никаких намерений выполнять. Ну вот, к примеру, я говорю просто так, в шутку… признайтесь, что я повергла бы вас в растерянность, если бы поймала вас на слове тогда… в тот раз, когда вы предлагали мне свой бриллиант…
— Сударыня, — ответил он холодно и сухо, но так, что в голосе его слышалась скрытая горечь, — прежде чем составлять нелестное и плохое суждение о людях, следовало бы подвергнуть их испытанию…
— Ну что же вы хотите, — промурлыкала я, мило улыбаясь, — ведь всем известно, что дурной человек совершает дурные поступки, а расплачиваться и страдать чаще всего приходится за них человеку хорошему. Ах, дорогой друг, мужчины в основном столь неискренни, столь двуличны и фальшивы, что не нужно оскорбляться, если и к вам проявляют недоверие… Боюсь, и по отношению к вам я не слишком-то уж несправедлива, когда думаю о вас не лучше, чем о вам подобных… Однако,
Мой прохвост только того и ждал. Первое, что он сделал, войдя ко мне, это надел мне кольцо с бриллиантом на палец. Восторг от мысли об обладании столь драгоценной вещицей был настолько велик, что я не посмела ни в чем отказать этому негодяю. Я и до и после ужина в изобилии выказала ему знаки своей благодарности, исполняла все его прихоти и удовлетворяла все его желания. И что же я выиграла в результате сей замечательной сделки, как вы думаете? Бриллиант оказался фальшивым… Я лишилась шкатулки, доверху набитой драгоценностями, ибо этот мерзавец и плут ее у меня просто-напросто похитил… а заработала я на деле всего лишь одну из тех неприятностей, от которой господа лекари из Бисетра настоятельно рекомендуют всем настойку из многочисленных очищающих кровь ингредиентов.
Но что было самое печальное во всем произошедшем, так это то, что я не только не смела помыслить об отмщении этому мошеннику, но даже не смела пожаловаться на злую шутку, которую он со мной сыграл, ибо я дрожала от страха, как бы он не начал похваляться своими подвигами. Что бы тогда сталось с моей репутацией? Вероятно, мне пришлось бы дорого заплатить ему за молчание, если бы он того потребовал. Но он, к счастью, видимо, решил, что достаточно состриг шерсти с бедной глупой овечки. У меня же хватило ума и осторожности проглотить сию пилюлю молча и сесть на диету, не сказав никому ни слова. Чтобы целебное средство подействовало быстрее и эффективнее, я пожаловалась, что у меня боли в груди, вследствие чего господин Тюре освободил меня от участия в спектаклях. Однако я, хоть и не танцевала, не пропустила ни одного представления в Опере, но предпочла не появляться за кулисами и в партере, а сохраняла инкогнито в амфитеатре, одетая всегда с нарочитой небрежностью и столь же небрежно причесанная, чтобы меня не узнали.
Бог мой, хорошеньким собранием глупостей я могла бы обогатить знания моих читателей, если бы пожелала сообщить им, какие пошлые и несносно глупые предложения приходилось мне выслушивать со всех сторон. Рой праздных болтунов, постоянно нашептывавших мне в уши всякие нелепицы, разрастался на глазах! Но возможно ли, чтобы мужчины были столь фривольны, столь пусты, столь ничтожны? И возможно ли, чтобы мы, женщины, были столь жадны до плоских и пошлых комплиментов, до самой низкой лести, что находим удовольствие в том, чтобы выслушивать их бесподобную чушь? Увы, человек слаб!
В сонме отъявленных глупцов особой глупостью был отмечен некий финансист, человек воистину гигантского роста, бледный как полотно, который, страшно грассируя, пытался нашептывать мне самые абсурдные любезности, какие только могут исходить изо рта смертного, но говорить тихо у него не получалось, так что весь амфитеатр был в курсе его сердечных дел. И если бы он один! Если банкир сидел слева, то справа всегда оказывался старый, беззубый командор, произносивший столь витиеватые комплименты, что, пока дослушаешь до конца, заснешь от скуки или вовсе умрешь! Однако же и сей навеватель мрачных снов изо всех сил старался, чтобы я прониклась приязнью к его особе и по достоинству оценила его крохотные глазки, утонувшие в сети глубоких морщин, причем успеха он пытался достичь при помощи многочисленных слащавых цитат из романа «Астрея», принадлежащего перу Оноре д’Юрфе. Держась на некотором расстоянии от сих многоопытных матадоров, молодые фаты бросали мне пламенные, призывные взгляды и говорили друг другу, что я очаровательна, бесподобна, божественно хороша, ангелоподобна, что своей красотой и блеском я затмеваю звезды… Говорить они тоже старались тихо, но так, чтобы я слышала все же кое-что, а потому от их болтовни у меня голова раскалывалась и гудела; когда же я смотрела в их сторону, они скромно потупливали глаза, чтобы попытаться уверить меня в том, что их восторги по поводу моей несравненной прелести вполне искренни и бескорыстны, ибо они якобы не желали, чтобы сии лестные слова достигли моего слуха.
Когда я думаю о том, сколько безумств совершают мужчины ради женщин такого сорта, как я, мне начинает казаться, что мы обладаем какой-то особой властью, что наши чары обладают какой-то особой притягательностью… или что мужчины просто слепые и безмозглые животные. Как бы там ни было, но страсть, которую питают во Франции к нам, превратилась в настоящую манию, потому что мужчины почитают для себя за честь иметь дело с актрисками, хористками и танцовщицами, а не с самыми знатными дамами королевства, известными своей добродетелью и талантами. Быть может, подобное безумие следует приписать мужскому тщеславию, глупому желанию заставить всех и вся говорить о своей персоне? И правда, похоже, мы придаем нашим любовникам определенный вес в обществе, делаем их известными. Тот, кто затерялся бы в толпе в силу своей личной незначительности, невзрачности и недостатка ума, может рассчитывать на то, что как только он вскочит в нашу
Но я возвращаюсь к повествованию о своей жизни. Прошло уже целых три недели с тех пор, как я обнаружила некоторые признаки недомогания особого рода и принялась очищать себе кровь при помощи настойки из корней земляники, водяной лилии и прочих растений, с добавлением селитры, когда одна продавщица подержанных туалетов предложила мне оказать кое-какие услуги одному священнослужителю, прибывшему в Париж в составе какой-то депутации церковников. Хотя я чувствовала себя довольно сносно, но до полного выздоровления мне было еще далековато, вернее, я знала, что приближаться к моему цветнику, к моему саду наслаждений еще небезопасно, потому что существует риск пребольно уколоться об острые шипы моих роз и потом долго страдать от последствий этого укола.
Если бы речь шла о заключении полюбовного соглашения с мирянином, я бы, наверное, измучилась угрызениями совести из-за того, что подвергла невинного, ничего не ведающего человека опасности подхватить дурную болезнь; но так как мне предстояла иметь дело со священнослужителем, то я помышляла только о том, как бы мне половчее ощипать сего петушка, да так, чтобы в случае чего не отвечать за последствия. Как говорится, на всякого плута найдется еще больший плут! В чем состоит профессиональная деятельность священнослужителей? В навязывании всегда, везде и всем так называемых христианских добродетелей и христианской морали, прикрытых покровом ханжеских нравоучений; эти лживые святоши произносят проповеди, в коих поучают нас и советуют делать то, что сами они не станут делать и за сто тысяч экю (а нам-то они велят, скажем, заниматься умерщвлением плоти даром); так вот, короче говоря, так как эти обманщики в этом мире только и делают, что жиреют за наш счет, да еще и тайком посмеиваются над нашими несчастьями, я сочла, что совершу деяние, скорее достойное похвалы, чем хулы, если по непредвиденной случайности дам одному из представителей этого сословия повод жаловаться на меня, ведь то будет своего рода акт возмездия… Итак, все хорошенько обдумав и взвесив, я согласилась принять посланца Церкви, приняв твердое решение поскорее заполучить все, что у него имеется, вплоть до брыжей и сутаны.
И вот он явился… Представьте же себе человека, столь густо поросшего шерстью, что сразу же приходит на память несчастный царь Аркадии Ликаон, превращенный разгневанным Зевсом в волка. У него было узкое и ужасно бледное лицо с ярко-алыми губами, что предвещало бешеный темперамент и выдающуюся похотливость. Склонность к невоздержанности и сладострастию сквозила во всех его притворно-скромных, лицемерных взглядах… Но справедливости ради следует признать, что сей служитель Господа, против моих ожиданий, проявил при первом же появлении воистину неслыханную щедрость, ибо он преподнес мне очень дорогие часы с боем, как тогда говорили — с репетицией. Это было настоящее произведение искусства, сотворенное знаменитым часовщиком Жюльеном Леруа, из чистого золота, с нанесенным на корпус тончайшим узором из переплетающихся линий, к тому же сие чудо было усыпано бриллиантами! Нет, никогда я не смела ожидать ничего подобного от носителя сутаны! Я смело могу признать, что никогда еще ни один священнослужитель столь ярко не опровергал пословицу: скуп и беден как священник. Напротив, он был так богат и щедр, что за две недели я получила от него подарков на тысячу экю, не меньше! Уж не знаю, приступил ли он к распродаже церковного имущества, ограбил ли дарохранительницу или таковы действительно были его доходы от совершенных таинств, но он, похоже, был готов продать ради ублажения моих прихотей не только все имущество матери Церкви, но и все духовенство в придачу, и так бы, наверное, все и было, если бы я в один прекрасный день не сообщила ему о моем недомогании и не обвинила бы в том… его. Как только он удостоверился в истинности моих слов, вся любовь превратилась в ненависть, и он, в припадке бешенства, едва не перешел к насильственным действиям.