Феодора
Шрифт:
Иногда Феодора принималась плакать и плакала до тех пор, пока у нее не оставалось слез.
Она тосковала о младенце. Отсутствие его порождало пустоту, зияющую, невыносимую пустоту. Этот материнский голод, временами казалось, разорвет ее сердце на части.
Иногда она, словно очнувшись от забытья, с ужасом озиралась по сторонам, ища крошечное существо, рожденное ею. Порой она с мольбой всматривалась в лица ухаживавших за нею женщин в серых одеяниях. Но их черты оставались каменными. Они приближались к ней лишь тогда, когда этого требовали их обязанности, поскольку для них она была самым отвратительным из земных существ. Для тех, чьи жизни были полны самоотречения, эта девушка, безудержно предававшаяся плотским наслаждениям, была воплощением того врага, с которым они вели свою бесконечную и изнуряющую борьбу за святость.
Не получая никакого ответа от монахинь, Феодора прятала лицо в свои длинные волосы, отдаваясь безудержным приступам отчаяния.
Но время шло, и к ней возвращалась ее природная решимость. Она глотала слезы, борясь с ними, давясь и задыхаясь, и в конце концов побеждала. Затем следовали долгие часы оцепенения или сна, но и впав в забытье, она вскоре тревожно вздрагивала и просыпалась.
Больше она не спрашивала о своем ребенке, потому что осознала бесполезность этих попыток. Казалось, она забыла о девочке, поскольку больше не говорила о ней. Это вызывало брезгливые ухмылки у окружавших ее каменных женщин, ибо она казалась им еще более отвратительной, потому что не страдала так сильно, как того заслуживала.
Но Феодора все помнила. В ее сердце постоянно ныл грубый рубец, подобный тому, который остается на теле от глубокой раны.
От пищи она не отказывалась, стараясь побыстрее восстановить силы. Дата, приведшего ее в приют, она больше не видела, но знала, что монахам заплатил именно он. Еще он обещал взять ее на корабль и увезти в Константинополь. Что она станет делать, когда туда вернется, она не знала, но там был ее дом, там она была счастлива — пусть и недолго.
Тем временем она стала поправляться, и у нее появился интерес к тому, что происходило вокруг. Она находилась в приюте Святой Дионисии, мученицы времен императора Диоклетиана [48] , устоявшей перед жестокостью римских солдат, заставлявших ее под пыткой отречься от веры Христовой. Во славу Дионисии монахини отказывались от мирских соблазнов, ели горькие травы и коренья, пили только воду, спали прямо на каменном полу в тесных кельях. Днем они ухаживали за больными, а вечера проводили коленопреклоненными в часовне, обращаясь к Господу с молитвами и распевая псалмы.
48
Диоклетиан (243—между 313 и 316) — римский император в 284–305. Провел реформы, стабилизировавшие положение империи. Предпринимал гонения на христиан. Добровольно отказался от власти
Феодора сравнивала их с нищими, с которыми ей выпало скитаться по пустынной Северной Африке. Оборванцы приняли ее, ни о чем не расспрашивая, никто не узнавал любовницу наместника в уличной девке с грубо размалеванным лицом, в дешевых цветных тряпках. Странствующие актеры давали представления в маленьких прибрежных городках и селениях, торговали приворотными зельями, играли на цитрах и рожках, понемногу подворовывали и побирались. Кроме Ваввы и Курбана, в их компании было еще пятеро мужчин и две женщины. Приближаясь к какому-либо селению, компания рассыпалась, бродяги старались не привлекать внимания. Феодора выступала с пантомимой на главной улице под аккомпанемент цитры и рожка, а остальные тем временем просили подаяние и обшаривали карманы зрителей. После они снова собирались и делили добычу. Местность была бедной, добыча оказывалась страшно скудной. Но Феодора всегда получала свою долю, даже тогда, когда ее беременность стала заметной и она не могла больше плясать.
Сравнивая монахинь с бродягами, далеко не святыми, Феодора понимала, что нищие были куда человечнее. Монахини лишили себя простых удобств и удовольствий, считая их порождением дьявола, они жили в уверенности, что мир вокруг полон зла и демонов и спастись можно только постясь и истязая собственную плоть.
Ежедневно настоятель, тощий монах Абад, яростно обрушивался на православие в своих проповедях. Он без устали слал проклятия императору Юстину и громил православную доктрину. Феодора недоумевала. Что заставляло церковников так ненавидеть друг друга? Ум девушки не занимали богословские распри и ухищрения, а тем временем вокруг кипели страсти, шла сложная, малопонятная жизнь, захватывавшая и обитателей приюта.
Иисус Назареянин проповедовал смирение и братскую любовь, но его последователи очень скоро сделались агрессивными и нетерпимыми. Короли и императоры крестили свои народы, насаждая силой учение человеколюбивого мудреца из Галилеи. Мученики превратились в мучителей — они преследовали иноверцев и воевали друг с другом из-за мелких разночтений в священных книгах. Император Юстин объявил православие единственно правильной религией, но не вся империя подчинилась ему. В провинциях плодились секты, враждуя между собой. Жители Александрии, перенявшие у римлян любовь к публичным дискуссиям, бросали все дела и часами препирались на улицах из-за какой-нибудь цитаты из Священного Писания, и нередко дело доходило до рукопашной.
Монофизиты представляли собой самую влиятельную секту. Они оспаривали двойственность природы Спасителя, на чем также горячо настаивали православные. Феодора в монастыре целыми днями выслушивала злобные выпады против официальной церкви и ее служителей. В чем же крылся источник этой непримиримой ненависти? Серые монахини удивляли ее. Она наблюдала, с каким рвением они молятся, с каким болезненным восторгом обращаются к своему Богу, но потусторонняя мистическая сила, владевшая их душами, отталкивала Феодору.
Больше всех поражал ее Абад, всегда державшийся особняком. Однажды, сопровождаемый белолицей сестрой Бенефицией, тощий монах явился к Феодоре. Он произнес гневную филиппику [49] , называя девушку чудовищем, дьявольским отродьем и погубительницей мужчин. Затем внезапно начал призывать ее спасти бессмертную душу, покаявшись и посвятив себя тяжкому труду искупления.
Феодора молча выслушала сумбурную речь странного монаха. Он был ей противен, как и сестра Бенефиция. Это их угрюмые лица она увидела перед собой, когда очнулась после тяжелых родов, это они отняли ее ребенка, не дав даже прикоснуться к нему, подержать малютку на руках…
49
Филиппика — филиппиками назывались обличительные речи афинского оратора Демосфена (ок.384–322 до н. э.) против македонского царя Филиппа II. В переносном смысле — гневное, обличительное выступление
Теперь Абад часто пытался увещевать Феодору. Охваченный лихорадочным возбуждением, с горящими глазами, этот монах, казалось, ненавидел молодую грешницу, но не мог устоять перед соблазном приблизиться к ней…
В это время император Юстин, подстрекаемый влиятельными константинопольскими сановниками, исчадиями ада, по мнению монофизитов, принял ряд законов, направленных против секты, и сместил ее патриарха Северия.
В провинции начались волнения, перекинувшиеся в Александрию и достигшие глухих стен монастыря. На улицах происходили стычки между горожанами и солдатами, усмирявшими непокорных, в приюте же текла размеренная жизнь. Однако Феодора замечала озабоченные, хмурые лица монахинь и Абада, переставшего наконец пугать ее своими яростными речами.
Феодора уже полностью поправилась и была готова покинуть приют, когда в Александрию внезапно прибыл опальный патриарх. Решив посетить все богоугодные заведения столицы, он появился в приюте Святой Дионисии вместе с епископом Тимофеем и его свитой. Преосвященный Северий являл собой полную противоположность главе местной церкви, массивному осанистому Тимофею. Он был маленьким, сухопарым, невзрачным старичком и обладал тихим, ласковым и вкрадчивым голосом.
Монахини собрали больных в трапезной, заставив всех опуститься на колени. «Ниже, ниже кланяйтесь его преосвященству!» — беспрестанно шипела сестра Бенефиция. Феодора украдкой разглядывала патриарха из-под опущенных ресниц.