Феодора
Шрифт:
— Я приветствую вас, мои возлюбленные чада, всех, кто собрался здесь после долгого пути и страданий за нашу веру! — Затем Северий коснулся нынешнего тяжелого положения церкви и добавил: — Но мы останемся твердыми в нашей вере. Ибо что означает жизнь земная в сравнении с жизнью вечной? Разве поклоняться Спасителю не означает постичь до конца его божественную природу?
Он пустился в длинные рассуждения, которые Феодора пропустила мимо ушей, разглядывая старика. Северий ей нравился, его речи не раздражали ее.
— Нам кажется невероятным, — лился тихий медоточивый голос, — что мы, обладая слабой и грешной плотью, можем постичь высокую и непорочную суть Творца. Достоин ли этого ничтожный человек? Бессмертная природа Господа не есть таковая же человеческая, как это утверждают путаники-православные…
В таком же духе Северий произнес еще пару сентенций и закончил проповедь энергичным призывом к раскаянию и добродетели. Осенив присутствующих крестным знамением, он двинулся к выходу, за ним степенно потянулась свита. Во дворе уже ожидала толпа почитателей с пальмовыми ветвями в руках.
Ночью, ворочаясь на жесткой кушетке, Феодора размышляла над словами Северия. Она успела хорошо узнать людей — их жестокость, похоть, алчность, их слабости, их пороки — чего стоили Экебол, например, или Иоанн Каппадокиец. Где же их другая, божественная сущность? Они отвратительны, а значит, поклоняться человеку — абсурд! Иное дело — поклоняться духу, неощутимому, бестелесному и святому, это не вступало в противоречие с ее жизненным опытом…
Близилась к концу третья неделя ее пребывания в монастырском приюте. Деньги, которые дал Дат сестре Бенефиции, были на исходе. Феодора поправилась, и настоятельница теперь приказывала ей мыть полы и стелить постели для больных. Девушка безропотно скребла каменные плиты, это занятие нравилось ей куда больше, чем долгие молитвы в темной часовне. Ползая с тряпкой и щеткой, Феодора приглядывалась к окружающим и раздумывала о том, что ей пришлось пережить.
Сестра Бенефиция и остальные монахини считали ее проституткой. Откуда им это стало известно? Дат не мог проговориться, здесь никто не знал о ее прошлом. Что выдавало в ней куртизанку? Выражение лица? Глаза? Она недоумевала. В конце концов она пришла к выводу, что все дело в том, что она родила внебрачного ребенка. Один этот факт ужасал монахинь. Принявшие безбрачие, они считали плотскую любовь омерзительной. Эти убогие существа убили в себе женское начало, изнуряли себя постами и лишениями. А может, они попросту ненавидели ее за красоту и чувственность? Ей стало жаль добровольных узниц приюта, отказавшихся от любви и земных радостей.
Она познала доброту и милосердие нищих, рабов, падших женщин, но ни капли милосердия не нашла у священнослужителей. Жестокий мир считался с ней, пока она оставалась молодой и красивой, красота — вот ее главное оружие. Но молодость пройдет, красота также не вечна. Что станется с ней, когда ее дивные волосы поседеют, а лицо увянет? Ее охватывал страх, она предпочла бы смерть, чем влачить остатки дней в каком-нибудь монастыре. Она размышляла и о смерти. Линней умер, ее также ждала мучительная смерть, но чудом ей удалось спастись. Ее ребенок… где он теперь? Бог справедлив и милостив, твердили ей. Но где же эта справедливость, где милосердие? Где праведный Божий суд? Но подобные мысли она не смела высказывать вслух.
Холодно простившись с монахинями, она вышла за ворота приюта без гроша в кармане. С ее лица сошел загар пустыни, она еще более исхудала, волосы больше не струились по плечам, а были стянуты в пучок грубой бечевкой.
Абад не пришел, чтобы проститься с ней, хотя и знал, что она навсегда покидает монастырь. Вероятно, потому, что хотел еще раз подчеркнуть свое презрение к юной грешнице. Печально брела Феодора по городу, ее сердце терзала боль, когда она думала о своем ребенке. Никогда она не увидит этого малыша… У нее оставалось одно желание — поскорее уехать из чужой и ненавистной Александрии, и одна надежда, что Дат сдержит свое обещание и на его суд-. не она доберется до Константинополя. Как ей прокормить себя? Плести корзины? Прясть? За такую работу платят жалкие гроши. Вернуться в театр? Снова продавать свое тело? Феодора потрогала грудь. Роды не испортили ее. Можно было бы, конечно, опять заняться прежним ремеслом, но в нем она достигла предела — она была любовницей наместника провинции. Неужели придется начинать все сначала? Продавать себя отбросам общества, рискуя подхватить дурную болезнь? От одной мысли об этом ее передернуло.
Внезапно кто-то окликнул ее. Феодора очнулась от размышлений и огляделась. Она забрела в какой-то сад. Среди ухоженных деревьев журчал маленький фонтан, дорожки окаймляли живые изгороди. В высоком кустарнике виднелась какая-то нескладная фигура.
— Отец Абад, это вы? — поразилась Феодора.
— Подойди ко мне, — произнес монах странным утробным голосом.
Она машинально повиновалась. Монах схватил ее за руку и потащил за собой в глубь сада.
— Что вам нужно? Что вы делаете? — Феодора попыталась вырваться.
— Я должен сказать тебе что-то важное. Чем ты собираешься заниматься? Опять примешься за старое?
— Я… я не знаю…
— Ты снова намерена торговать собой? Ты шлюха, я был прав, ты действительно шлюха… Отвечай же!
— Я… почему вы спрашиваете меня об этом? Я не понимаю… чего вы от меня хотите… — испуганно лепетала Феодора.
— Я хочу спасти тебя! Мне было видение, и я должен спасти тебя от сетей дьявола! Ты пойдешь со мной, я знаю некое место на берегу Нила, где обитают только отшельники. Мы поселимся в пещере…
Феодора смотрела на Абада с ужасом.
— Да-да, мы будем жить в пещере, соединившись, и…
— Соединившись? Как это — соединившись?
— Соединившись душой и телом!
— А как же?.. — Она приоткрыла рот от изумления. — Ведь вы — святой отец, связанный обетом…
Абад впился в ее запястье. Глаза его горели, тощая грудь вздымалась:
— Да, я допускаю это. Я гнусен, я отвратителен. Но это ты сделала меня таким. Из-за тебя я рыскаю, как голодная гиена, я прикован к тебе, ты — низкое создание, похотливая обезьяна! В аду окажутся души тех, кто прикасался к тебе! О, пожалей меня! — вдруг вырвалось у него. — Я люблю тебя! Когда я вижу тебя, меня охватывает черное пламя! Что ты со мной делаешь!..
— Я… ничего. Я никогда бы и не подумала… — бормотала пораженная Феодора.
— Проклятая, ты погубила меня, ты пробудила во мне низменное вожделение, но я спасу тебя, я спасу нас обоих! Ты пойдешь со мной?
— Нет!
— Ты будешь мне повиноваться?
— Нет!
Феодора вновь попыталась вырвать руку, но монах крепко держал ее.
— Значит, ты не хочешь идти со мной? Тогда я вынужден исполнить свой долг!
— Какой долг? — Феодора похолодела.
— Раз ты сгубила душу Абада, ты погубишь и души многих других мужчин. Я не могу этого допустить!