Флэшмен
Шрифт:
Его визиты стали ежедневными, и я устал требовать ответа на вопрос, когда меня отпустят, получая в ответ глухое молчание. Но средств бороться с этим не существовало: мне оставалось только хранить терпение и гадать, что готовил для меня этот умный жизнерадостный джентльмен. О том, что он готовил для себя, я догадывался, и как выяснилось в дальнейшем, не ошибся.
И вот наконец, через месяц с лишним после гибели Бернса, Акбар пришел и сказал, что намерен освободить меня. Я готов был расцеловать его, поскольку пребывание в неволе, да еще без единой афганской девчонки, способной меня утешить, изрядно наскучило мне. Но Акбар не был склонен шутить, и попросил меня сесть, пока он будет говорить со мной «в присутствии вождей правоверных». С ним пришли три его другана, и, как я понял, именно о них и шла речь. Одним из них был его кузен Султан Джан, он его уже приводил раньше, — парень с хитроватой рожей и раздвоенной бородой. Второго звали Мухаммед Дин — благообразный седобородый старикан, а третьего Хан Хамет — одноглазый головорез с физиономией конокрада. Все они расселись и уставились на меня. Говорил Акбар.
— Прежде всего, мой дорогой друг Флэшмен, — начал он, весь очарование, — должен сказать вам, что удерживал вас здесь исключительно ради блага ваших же соотечественников. Они сейчас в крайне скверном положении. Не знаю почему, но Эльфистан-сагиб ведет себя как слабая женщина. Он позволяет толпе творить что ей вздумается, оставил безнаказанной смерть своих слуг и заставил своих людей испытывать самую горькую из всех обид для солдата — унижение, — держа их в лагере, пока афганская чернь насмехается над ними. Теперь его войска слабы сердцем — в них нет боевого духа.
Он замолчал, подбирая слова.
— Британцы больше не могут оставаться здесь, — продолжил Акбар. — Они утратили свою силу, и мы, афганцы, намерены изгнать их. Есть и такие, которые говорят, что надо перебить всех до единого — стоит ли напоминать, что я не из их числа? — Он улыбнулся. — Хотя бы потому, что это будет не так просто…
— Совсем не просто, — вмешался старый Мухаммед Дин. — Те самые феринджи брали форт Газни, я это видел, клянусь Аллахом.
— А с другой стороны, какой в этом смысл? — продолжил Акбар. — Белая Королева будет мстить за своих детей. Нет, они должны мирно уйти в Индию — вот за что я ратую. Я не враг британцам, просто они загостились в моей стране.
— Уж один из них точно провел здесь лишний месяц, — заявил я. Акбар засмеялся.
— Вы единственный из феринджей, Флэшмен, кого я буду рад видеть здесь столько, сколько вам будет угодно, — ответил он. — Но остальные должны уйти.
— Они пришли, чтобы посадить на трон Шуджу, — сказал я. — И не бросят его в таком бедственном положении.
— Они уже согласились сделать это, — с ехидцей заметил Акбар. — Я лично обсудил все условия с Маклотен-сагибом.
— Вы встречались с Макнотеном?
— Именно. Британцы согласились со мной и вождями, и готовы выступить в Пешавар как только соберут достаточно провизии для марша и уничтожат лагерь. Согласно договоренности, Шуджа остается на троне, а британцам гарантируется безопасный проход через перевалы.
Итак, мы покидаем Кабул. Меня не слишком волновал, но интересовал вопрос, как Эльфи и Макнотен станут объяснять это в Калькутте. Обращенные в бесславное отступление, выбитые ниггерами — выглядело все не слишком блестяще. Естественно, болтовня насчет Шуджи, оставленного на троне, ни на секунду не затуманила мне глаз: как только мы уйдем, его спихнут, заточат в крепость и забудут про него навсегда. А человек, который займет его место, сидит сейчас передо мной и наблюдает за тем, как я перевариваю новости.
— Так, — произнес я наконец. — Здесь все ясно, но что делать мне? Если правильно понимаю, мне предстоит убираться прочь вместе с остальными, не так ли?
Акбар наклонился ко мне.
— Возможно, в моем изложении дела выглядели несколько упрощенно. Существуют определенные трудности. Например: Маклотену требуется согласовать договор не только со мной, но и дуррани, гильзаями, кизилбашами, и так далее — ведь все племена равны. И потом, британцы-то уйдут, а племена останутся, и кто тогда будет править?
— Шах Шуджа, если следовать вашему рассказу.
— Он сможет править только при условии, что его поддержит большинство объединенных племен. При настоящем положении дел это будет затруднительно, поскольку они смотрят друг на друга искоса. О, Маклотен-сагиб вовсе не так глуп, как вы о нем думаете — он стремится расколоть нас.
— А вы разве не в состоянии объединить их? Вы же сын Дост Мохаммеда, и месяц назад в проходах везде только и разговоров было что об Акбар-Хане и что он за отличный парень.
Он засмеялся и захлопал в ладоши.
— Как учтиво с вашей стороны! Допустим, это так…
— Весь Афганистан твой, — рявкнул Султан Джан. — А что до Шуджи…
— Я имею только то, что имею, — довольно резко оборвал его Акбар. — И этого недостаточно, если они считают, что я должен поддерживать Шуджу.
На несколько секунд воцарилась напряженная тишина, после чего Акбар продолжил.
— Дуррани не любят меня, а они могущественны. Было бы неплохо подрезать им крылышки. Им, и еще кое-кому. А после ухода британцев сделать этого не удастся. А вот с их помощью — можно успеть во время.
Эге, подумал я, вон куда ты клонишь.
— И вот что я предлагаю, — говорит Акбар, глядя мне прямо в глаза. — Маклотен может нарушить свой договор в отношении дуррани, и тем самым помочь мне в их низвержении. В обмен на это, я позволю ему — ведь после ухода дуррани и их союзников власть окажется у меня — остаться в Кабуле еще на восемь месяцев. На это время я становлюсь визиром у Шуджи, правя от его имени. Страна утихомирится — настолько, что писк мыши в Кандагаре можно будет расслышать в Кабуле — и британцы смогут уйти с достоинством. Разве это не честно? Альтернативой является поспешное отступление сейчас, когда никто не может гарантировать безопасности, так как нет силы, способной удержать в узде дикие племена. А Афганистан будут раздирать на части враждующие между собой партии.