Флибустьер
Шрифт:
— Можно жениться, желательно на благородной или богатой, — сказал командир драгунского полка.
— В городе и округе есть богатые невесты на выданье? — засомневался я.
— Такие в девках не засиживаются. Их разбирают, едва только созреют для семейной жизни, некоторых в одиннадцать лет, хотя брачный возраст с двенадцати, — ответил он. — Есть еще один вариант — усыновление. Мой дальний родственник Матье де Кофлан, благородный, но отягощенный большой семьей человек — у него пять дочерей, служит в моем полку капитаном, командует ротой. Уверен, что задесять тысяч ливров он усыновит тебя. Если, конечно, не смущает смена фамилии.
— Смена фамилии не смущает, а вот десять тысяч — это много. Хватит и трех, — произнес я.
Десять тысяч — это зарплата командира
— Это будешь с ним решать. Могу свести вас, — предложил командир драгунского полка.
Матье де Кофлан оказался довольно таки приятным человеком. Может быть, мне так показалось потому, что он был без парика, хотя спереди в густых темно-каштановых волосах с редкой сединой уже были проплешины. Не красавец, но лицо мужественное и не глупое. Среднего роста и сложения, ноги кривоватые, как и положено кавалеристу. Впрочем, драгуны — это всего лишь наполовину кавалеристы. Войдя, Матье де Кофлан снял черную фетровую шляпу с золотыми позументами и металлической чашей внутри, чтобы держала форму и заодно защищала голову. Темно-зеленый жюстокор с серыми обшлагами не новый, но в хорошем состоянии. Как мне рассказали, длину мундира определяли следующим образом: полы должны отстоять на один дюйм от земли, когда его хозяин стоит на коленях. Из рукавов выглядывали чистые гофрированные манжеты батистовой рубашки. Черные шерстяные кюлоты заправлены в сапоги-ботфорты, надраенные до блеска, хотя время было к обеду, должен был бы запачкать. Торговался капитан не долго. Если бы не вмешивался Батист де Буажурдан, согласился бы и на четыре тысячи.
— Вторая дочь уже взрослая, надо замуж выдавать, а приданого нет, — объяснил Матье де Кофлан причину своей сговорчивости и пригласил в гости: — Пойдем ко мне, пообедаем и обговорим детали.
Жил он в трехэтажном доме на границе между богатыми и бедными районами Нанта, то есть вдали от реки. На первом этаже располагалась кухня, комната двух слуг и кладовые. На втором — столовая и гостиная. На третьем — две спальни, родительская и четырех младших дочерей. Старшая дочь была замужем за капитаном другой роты драгунского полка. Двое сыновей умерли во младенчестве. Жену звали Жанна-Мари. Невзрачная, располневшая женщина, посвятившая себя, как понимаю, детям. Единственное, что у нее осталось привлекательным — бирюзовые глаза, которые все реже встречаются во Франции. А вот дочки были одна краше другой. Все унаследовали мамины глаза и папины густые темно-каштановые волосы. Подозреваю, что так природа награждает хороших семьянинов. Отец предупредил, что придет с гостем, а любой холостой мужчина, попадающий в дом, где толпа незамужних девиц, автоматически оказывается в расстрельном списке. Расстреливать будут глазами, одевшись в лучшие наряды.
Ту, что была на выданье, звали Мари-Луиза или коротко Малу. Ей было лет семнадцать. Длинные волосы разделены на пробор посередине, завиты в локоны, которые спадают на грудь, а на затылке собраны в пучок и завязаны алой лентой петлями. Лиф золотистого цвета с рукавами до локтя, зашнурованный на спине. Плечи обнажены, декольте глубокое, лишь слегка прикрытое белыми кружевами. Белая полотняная рубашка. Верхняя юбка темно-красная, длиной до пола, украшенная золотистыми лентами и разрезанная спереди, открывая белую нижнюю. При ходьбе девушка приподымала юбку, чтобы та не волоклась по полу, показывая черные матерчатые туфель с острыми носаками и высокими каблуками, вышитые золотыми нитками. Может быть, с голодухи, но встретившись с ней взглядом, я почувствовал мощный разряд той самой энергии, которая толкает нас на безрассудные поступки. И Малу почувствовала и заалела щечками. Отец, как положено, ничего не заметил, а мать с младшими дочками, которых тоже звали Мари, но с другими приставками, которые я сразу перепутал, постарались скрыть понимающие улыбки.
Поскольку отец предупредил обо мне слишком поздно, а приготовили только на своих, начало обеда пришлось отсрочить на четверть часа. Младших дочек отправили
Женщины сели за стол вместе с мужчинами. Мне это все еще казалось неестественным. За последние жизни набрался дурных привычек. Меня посадили слева от отца семейства, который занял место во главе стола, и напротив матери, Мари-Луизу — слева от меня, а младших сестер — рядом с матерью. Матье де Кофлан, явно проголодавшийся, быстро пробормотал молитву, после чего все, включая меня, перекрестились. Я сделал это не на православный манер, догадываясь, что пришло время объявить себя католиком. Атеисту легко переходить из одной веры в другую.
За годы моего отсутствия во Франции вкусы сильно изменились. Стали значительно меньше употреблять специи, не затронув только перец, гвоздику и мускатный орех. Наверное, потому, что специи стали доступнее и дешевле, а значит, потеряли статус «для избранных». Мясо и рыбу больше не подслащивали, а только солили и перчили. На господских столах появилось много овощей, в том числе новых — фасоль и картофель. Только в тесто для хлеба по-прежнему добавляли много дрожжей, из-за чего он получался кисловатым. День был скоромный, поэтому основным блюдом была тушеная говядина с жирным кисловатым соусом и шпинатом, но потом подали паштет из рыбы и слоеный пирог с рыбой. Слоеного теста тоже раньше не было. На этом основные блюда закончились, хотя положено было быть еще двум-трем. Видимо, капитанской зарплаты не хватало на наряды дочерей, поэтому экономили на еде. На десерт были сыр, дыня и гвоздичная вода. Девицы уплетали за обе щеки, но при этом лишним весом не страдали.
Во время поглощения десерта начали расспрашивать, откуда я и как оказался во Франции. Рассказал им легенду о неудачном путешествии к Папе Римскому, а потом правду и только правду, но не всю. Впрочем, разбой всё еще считается благородным делом, которым принято гордиться, если помог тебе обогатиться. Неприлично, как и раньше, быть бедным. Мой случай, услышав, насколько богаче он меня сделал, сочли приличным.
— Была и у меня мысль податься в Вест-Индию, — глянув на жену и тяжело вздохнув, произнес глава семейства. — Не сложилось…
— А чем ты здесь собираешься заниматься? — быстро переменила тему Жанна-Мари.
— Сейчас строю новый корабль, больше нынешнего раз в шесть, после чего начну возить на нем товары в Вест-Индию и обратно, пока денег не будет столько, чтобы купить большую и доходную сеньорию, не хуже, чем была на родине, и вести жизнь, приличествующую благородному человеку. Там у меня было четыре деревни с шестью сотнями крестьян, — приврал я.
У людей неистребимая тяга к сказкам, особенно чужим. Моя тоже понравилась семейству де Кофлан. Поскольку они уже знали, что я претендую на роль приемного сына, что исключало дочерей из списка моих невест, но все же давало повод для гордости, то искренне порадовались. Богатый помогает бедным родственникам уже самим своим существованием. С родственниками богача предпочитают не ссориться, а оказывать им разные услуги, надеясь на ответ лидера рода. Иногда ведь протекция дороже любых денег.
Впрочем, я уже передумал становиться приемным сыном.
— Эти пять тысяч пойдут на приданое Мари-Луизе? — спросил я, когда мы с капитаном перешли в гостиную, уселись в глубокие кресла, набитые конским волосом и обтянутые прочной материей, и принялись потягивать из стеклянных стаканов кислое вино.
До пружин пока не додумались, поэтому кресла, по моему мнению, были недостаточно мягкими.
— Да, — признался Матье де Кофлан. — Служит у меня в роте молодой прапорщик из хорошей, но небогатой семьи. Уверен, что пять тысячь ливров помогут ему сделать правильный выбор.