Французская демократия
Шрифт:
Въ 1863 г., посл слишкомъ десятилтняго ожиданія, ршенія измнились. Орлеанисты, легитимисты и республиканцы утверждаютъ, что нужно снова вступить въ парламентъ и составить законную оппозицію. Какъ же смотрятъ они на непремнное условіе присяги? Объ этомъ никто изъ нихъ ничего не сказалъ: говорить въ подобныхъ случаяхъ опасно. Но по положенію длъ и по ихъ дйствіямъ, мы можемъ угадывать ихъ тайную мысль.
Г. Тьеръ уже въ первой своей рчи не скрылъ чувствъ расположенія и привязанности къ орлеанскому дому. Слова его, полныя чистосердечія и достоинства, такъ плнили всхъ, что вызвали ему боле одобреній, чмъ упрековъ. Поэтому императорское правительство и не напрашивается на его дружбу. Затмъ г. Тьеръ далъ понять, что, врный прежде всего идеямъ 89 г., онъ считаетъ конституціонную монархію въ томъ вид, какъ она вышла изъ іюльской революціи, самымъ удачнымъ выраженіемъ этихъ идей; но такъ какъ существованіе подобной монархіи не зависитъ отъ той или другой династіи, то онъ готовъ примкнуть къ императорскому правительству, если оно, въ свою очередь, объявитъ себя готовымъ дйствовать по его систем. «Примите мою теорію министерской отвтственности, сказалъ онъ, – и я вашъ. Но пока позвольте мн оставаться
То, что г. Тьеръ сказалъ лично о себ, относится ко всмъ депутатамъ орлеанской партіи.
Изъ этого ясно слдуетъ, что г. Тьеръ и его послдователи, какъ сами сознаются, боле преданы орлеанскому дому, чмъ Бонапартамъ, и нерасположены къ конституціи 1852. Правда, отъ нихъ нельзя ждать, чтобы они, какъ простые граждане, позволили себ малйшее нападеніе на правительство, малйшее противуконституціонное дйствіе, особенно во время отправленія своихъ депутатскихъ обязанностей; но хотя отъ нихъ нечего бояться заговоровъ, тмъ не мене они не сдержатъ, въ качеств депутатовъ, своей клятвы повиноваться конституціи. Они не могутъ сдержать ее, потому что она означаетъ, что они не будутъ порицать конституцію, не позволятъ себ подвергать ее систематическому осужденію, могущему уронить ее въ глазахъ общества. Стало быть, разсудокъ г. Тьера отвергаетъ данную имъ присягу, и онъ будетъ каждый день нарушать ее своимъ поведеніемъ въ парламент: а по моему, это называется клятвопреступленіемъ.
По всей вроятности, г. Тьеръ, принявъ званіе депутата, не предвидлъ всхъ логическихъ послдствій этого поступка. Дитя своего вка, когда клятва значитъ такъ мало, а политическая нравственность такъ гибка, человкъ практическій, врагъ крайностей, онъ, вроятно, сказалъ себ, что не слдуетъ ни преувеличивать, ни уменьшать вещей; что въ наше время, съ 89 года, значеніе политической присяги состоитъ: 1) въ признаніи императорскаго правительства правительствомъ страны de facto и de jure и 2) въ общаніи не говорить и не длать ничего, ведущаго къ ниспроверженію его. Отсюда г. Тьеръ заключилъ, что всего безопасне ограничиться подобнымъ объясненіемъ, по его мннію, довольно яснымъ; что идти дале – значитъ переступать границу и давать правительству больше, чмъ оно требуетъ; что даже лучшіе друзья имперіи въ сущности ни къ чему большему не обязываются. По мннію г. Тьера, отъ него, приверженца парламентской системы и члена оппозиціи, признанной законною, нельзя требовать, чтобы онъ сдлался защитникомъ династіи, которой онъ не искалъ; тмъ боле, что требуемая присяга, по смыслу всхъ нашихъ конституцій и всей нашей исторіи съ 89 года, непремнно обоюдна, такъ что, еслибы глава государства утратилъ престолъ вслдствіе какого нибудь важнаго проступка, примры чего уже не разъ видали во Франціи, то мы имли бы полное право обвинять въ этомъ его одного; что касается до почтенныхъ гражданъ, то, добросовстно послуживъ правительству своими предостереженіями, совтами и присягою, они имли бы полное право держаться въ сторон и были бы совершенно невиноваты въ паденіи династіи.
Вотъ какъ, вроятно, разсуждалъ про себя г. Тьеръ; вся оппозиція разсуждаетъ точно также. Я не могу опровергать и оспоривать этихъ разсужденій, и не буду противорчить имъ. Нельзя противорчить тому, что противорчитъ само себ. Здсь все: факты, новое право, конституція, заднія мысли и недомолвки, – все говоритъ за и противъ; здсь вс противъ самихъ себя и все осуждается передъ судомъ разума и присяжныхъ противниковъ правительства: зачмъ же еще я буду опровергать ихъ?
Но за то я хочу изобличить двусмысленность ныншняго порядка, безнравственность его противорчій, въ которыхъ лично никто невиноватъ, такъ какъ они вытекаютъ изъ нашихъ революцій. Этотъ порядокъ узаконяетъ лицемріе и позволяетъ людямъ расточать клятвы, которыхъ они не дали бы, если бы не знали заране, что он ни къ чему ихъ не обязываютъ. Я возстаю противъ этихъ присягъ, потому что он приносятся завдомо всуе, не смотря на заповдь: Non assumes nomen Dei tui in vanum; что он выражаютъ только отрицательное общаніе, пассивное обязательство, которое дозволяетъ унижать, обличать, бранить власть безъ явнаго клятвопреступленія. Я возстаю противъ нихъ, потому что он ни мало не обезпечиваютъ власть и приносятъ пользу только честолюбцамъ, которые не боятся связывать себя ими, зная ихъ недйствительность. Я обвиняю присягу въ томъ, что она развратила общественную совсть; что, благодаря ей, въ политическомъ мір каждый можетъ сказать съ невозмутимымъ спокойствіемъ духа, какого не знали даже іезуиты: «Я далъ присягу и не нарушу ее; но ни за что не ручаюсь, ни за что не отвчаю; чтобы исполнить мое обязательство, съ меня довольно оставаться спокойнымъ. Пусть правительство защищается, – это его дло; спасется оно или погибнетъ – вина не моя; – я умываю руки!»
Какъ! вы называете это исполнять присягу и считаете себя разумными людьми! Но скажите же, что губило правительства въ продолженіи трехъ четвертей вка? Что, какъ не шаткость системъ, разногласіе принциповъ, непониманіе права, постоянное противорчіе между народомъ и государствомъ, конституціонно выражаемое сомнніе въ добросовстности государя, нападки на излишество его могущества; безпощадныя порицанія со стороны противниковъ правительства, которые клялись, если не поддерживать его, то, по крайней мр, щадить, и первые нанесли ему ударъ; вялость его защитниковъ, измна любимцевъ, коварство оппозицій? Понятно, что поверхностные люди, врующіе въ дйствительность клятвы и вполн довольные возстановленіемъ имперіи, торжественно присягнувшіе Наполеону III, могутъ тмъ не мене по неопытности, по неумнію сдерживать языкъ и даже по излишеству своего усердія, скомпрометировать и даже погубить правительство, которое хотятъ защищать. Все-таки это люди чистосердечные и заслуживающіе снисхожденіе и состраданіе. Когда нибудь они поймутъ противорчіе, игрушкою котораго они были: дай Богъ тогда, чтобы съ искренностью ихъ заблужденій не разсялась искренность ихъ сердецъ! Но вы, умники, вы, софисты, вы, знающіе почву, по которой ходите, умющіе пользоваться сомнительнымъ положеніемъ правительства, противорчіемъ его принциповъ, двусмысленностью выраженій, шаткостью интересовъ, чтобы выковывать изъ всего этого оружіе для нападенія, безупречное передъ конституціей и законами, – чистосердечны ли вы? Смете ли вы говорить о вашей невинности? Разв во всхъ рчахъ вашихъ нтъ предательства? Вы упрекаете правительство, зачмъ оно не измняетъ политики, зачмъ не передлываетъ конституціи, то есть, зачмъ не отрекается въ вашу пользу! Да разв мы еще не перепробовали всхъ правительственныхъ формъ и не пришли, наконецъ, къ полнйшему скептицизму!
Кто же не знаетъ теперь, что лучшая изъ конституцій, за которыми мы гоняемся, на самомъ дл, вовсе не лучше прочихъ, и что предпочтеніе, оказываемое одной передъ другою, есть ничто иное, какъ оппозиціонная уловка? Вы отвращаете всхъ отъ правительства; вы подкапываетесь
Изъ всхъ нашихъ присяжныхъ ораторовъ, не идущихъ рука объ руку съ правительствомъ, г. Тьеръ мене всхъ заслуживаетъ упрека. Въ историк Консульства и Имперіи, въ поклонник Наполеона Перваго нельзя предположить глубокой антипатіи къ потомству его героя. Приверженцу монархической формы правленія, любящему видть въ правительств силу, власть и иниціативу, увлекающемуся военной славою, ему не за что особенно упрекать императорское правительство. Онъ говоритъ императору: «Сдлайте вашихъ министровъ отвтственными, вмсто того, чтобы посылать къ намъ вашихъ государственныхъ совтниковъ, и я вашъ!» Такимъ образомъ, дло стало за малымъ, чтобы онъ примкнулъ къ правительству. Поэтому, онъ боле всхъ другихъ иметъ право присягать, не присоединяясь къ правительству. А между тмъ легко замтить, что въ этой присяг нтъ ничего раціональнаго, какъ и въ условіи, отъ котораго г. Тьеръ ставитъ въ зависимость свою преданность имперіи; онъ самъ знаетъ это лучше всхъ.
Въ предпослднемъ том своей исторіи г. Тьеръ ставитъ «Дополнительный Актъ 1815 г.» гораздо выше Хартіи 1814; a вдь ему извстно, что пренія законодательнаго корпуса организованы по образцу этого самаго Дополнительнаго Акта. Какимъ же образомъ то, что, исходя отъ Наполеона I, заслужило, посл 20–лтняго личнаго опыта, полное и сознательное одобреніе г. Тьера, можетъ встртить въ немъ неодобреніе, какъ скоро исполняется Наполеономъ III? Слдовательно, г. Тьеръ увренъ, что въ этомъ случа со стороны императора не можетъ быть уступки, и потому сдлалъ ее условіемъ своего союза съ правительствомъ, и, если будетъ можно, то принудитъ правительство принять ее. Комедія!
Но что думать о гг. Беррье, Мари, Фавр и другихъ, которые имли, кажется, много причинъ отказаться отъ присяги, кром всхъ требованій парламентской честности, конституціонной искренности и общественной нравственности?
Г. Беррье – приверженецъ конституціонной монархіи; это несомннно. Но тогда какъ г. Тьеръ объявляетъ, что для него династическій вопросъ не иметъ значенія, и ставитъ условіемъ своего присоединенія принятіе его любимаго принципа: король царствуетъ, но не управляетъ. – г. Беррье считаетъ династическую законность необходимою сущностью конституціи; это приводитъ его къ принципу, діаметрально противоположному взгляду г. Тьера, именно, что король царствуетъ и управляетъ. Не измняя ни слова въ конституціи 1852 г., поставьте на мсто Наполеона III, Генриха V, и г. Беррье будетъ считать себя вполн удовлетвореннымъ. Здсь, весь вопросъ въ личности и въ династіи, тогда какъ тамъ въ конституціи. Конституція 1852 г. сама признала себя подлежащею измненіямъ, такъ что можно ожидать, что она измнится; поэтому г. Тьеръ можетъ сказать, что его присяга есть выраженіе надеждъ, которыя находятся уже на пути къ осуществленію. Но какимъ образомъ можетъ присягать Наполеону III г. Беррье, слуга Генриха V? Возможенъ ли какой нибудь компромиссъ между этими двумя личностями? Законная династія сдлала въ 1814 г. все, что могла, примкнувъ къ революціи дарованіемъ Хартіи; г. Тьеръ разсказывалъ, какъ это обрадовало всю Францію. Но можетъ ли эта династія и ея представители дойти, подобно принцамъ Орлеанскимъ и Бонапартамъ, до признанія, что династическій вопросъ совершенно зависитъ отъ народнаго выбора, что такимъ образомъ основанная на преданіи и апріорическая законность графа Шамбора – пустая фраза, и что Наполеонъ III вполн законный монархъ, какъ императоръ по вол народа, какъ государь de facto и de jure? Если г. Беррье согласенъ съ этимъ, то, значитъ, онъ ушелъ далеко въ принципахъ революціи, и отчего въ такомъ случа ему не пристать къ бонапартизму, подобно г. де Ла Рошъ Жаклену? Если же онъ отвергаетъ этотъ выводъ, то что же такое его присяга?
То же самое относится и къ гг. Мари, Ж. Фавру, Пельтану и братіи его. Ихъ считали и многіе считаютъ досел республиканцами. Это значитъ, что, если съ одной стороны г. Тьеръ и его друзья признаютъ монархію необходимымъ условіемъ правленія, но не придерживаются безусловно ни одной династіи, предоставляя выборъ ея вол народа; если, съ другой стороны, г. Беррье и легитимисты утверждаютъ, что монархія должна основываться на началахъ, боле высокихъ, чмъ общая подача голосовъ, – то республиканцы полагаютъ, напротивъ, что монархическій элементъ безполезенъ, даже вреденъ; что настоящій государь – само собраніе представителей или, самое большое, выборный президентъ, назначаемый и отршаемый этимъ собраніемъ или избираемый народомъ. Республиканцы рзко отличаются тмъ, что требуютъ уничтоженія монархіи и династіи. Допустимъ даже на минуту, что, по смыслу конституцій и по духу демократической законности, они могутъ, не измняя своимъ принципамъ, признать Наполеона III государемъ de facto и de jure, и такимъ просторнымъ толкованіемъ своей присяги удовлетворить и правительству, и общественному мннію. Тмъ не мене несомннно и неизбжно, что они должны желать замнить хартію 1852 конституціей 1848, тогда какъ г. Тьеръ хочетъ лишь возвращенія къ хартіи 1830. Другими словами, они требуютъ: чтобы Наполеонъ III отрекся отъ императорскаго титула, такъ какъ онъ нарушаетъ предлы, назначенные ему общею подачею голосовъ; чтобы онъ отказался за себя и свое потомство отъ преимуществъ, предоставленныхъ ему сенатскими постановленіями 1852 и 1856 гг.; чтобы онъ возстановилъ правленіе въ томъ вид, какъ оно было 1 декабря 1851, и наконецъ, чтобы онъ, если желаетъ остаться во глав правленія, подвергъ бы себя вновь избранію, на основаніи общей подачи голосовъ, какъ президентъ республики, избираемый не пожизненно, а на срокъ. Теперь спрашивается: надются ли республиканцы, что Его Величество согласится на эти требованія? Но такого вопроса нельзя и задавать серьезно. Въ такомъ случа они, значитъ, думаютъ принудить его къ этому? Но чего же стоитъ тогда ихъ присяга? И такъ, если республиканцы оппозиціи вступили въ парламентъ съ тайнымъ намреніемъ дйствовать силою и возстановить республику, то этимъ они признаютъ, что цль ихъ – уничтожить имперію; слдовательно, если они не отступники, то клятвопреступники; мало того: они, быть можетъ, безсознательно, – заговорщики. А впрочемъ, что я говорю – безсознательно! Правда, они съ негодованіемъ стали бы отрицать это, если бы ихъ спросили объ этомъ въ суд; но въ глубин души они были бы очень довольны, если бы демократія считала ихъ заговорщиками. Вотъ до какой безсовстности довела присяга нашихъ государственныхъ дятелей!