Французская демократия
Шрифт:
Г. Эдуардъ Лабуле принадлежитъ къ числу такихъ мягкихъ умовъ, которые очень способны понять истину и показать ее другимъ, но мудрость которыхъ состоитъ въ кастраціи принциповъ помощью невозможныхъ соглашеній. Они очень желаютъ положить предлъ власти, но съ тмъ однако, чтобы имъ позволено было ограничить и свободу; они были бы счастливы, если можно было бы обрзать когти одной, оборвавъ въ тоже время и крылья другой; ихъ умъ, трепещущій передъ всякимъ широкимъ и мощнымъ синтезомъ, съ удовольствіемъ погружается въ ерунду. Г. Лабуле, котораго демократія чуть было не избрала своимъ представителемъ вмсто г. Тьера, принадлежитъ къ числу тхъ людей, которые, противопоставляя императорскому самодержавію такъ называемыя іюльскія гарантіи, вмст съ тмъ задали себ задачу бороться противъ Соціализма и Федерализма. Ему принадлежитъ слдующая прекрасная мысль, которую я одно время думалъ взять въ эпиграфъ: «Когда политическая жизнь сосредоточена въ трибун, страна распадается на двое: на оппозицію и правительство.» Я попрошу г. Лабулэ
Община, по существу своему, какъ и человкъ, какъ семья и всякое разумное, нравственное и свободное единичное или коллективное лицо, есть существо, конечно, самовластное. Въ качеств такого существа, община иметъ право управляться сама собою, налагать на себя подати, распоряжаться своею собственностью и своими доходами, учреждать для своей молодежи училища, назначать въ нихъ профессоровъ, имть свою полицію, своихъ жандармовъ, свою гражданскую стражу, назначать своихъ судей, имть свои журналы, собранія, общества, банки и проч.
Слдовательно, община постановляетъ ршенія, отдаетъ приказанія: почему же ей не идти дальше и не издавать свои законы? У нея есть своя церковь, свои врованія, свое свободно избранное духовенство, даже свои церковные обряды и свои святые; она публично обсуждаетъ въ городскомъ совт, въ своихъ журналахъ и въ своихъ клубахъ все, что происходитъ въ ней и вокругъ нея, все, что соприкасается съ ея интересами и волнуетъ ея общественное мнніе. Вотъ что такое община и коллективная, политическая жизнь. Жизнь едина, полна, нераздльна; она не хочетъ знать никакихъ оковъ и граничитъ только сама съ собой; всякое вншнее ограниченіе ей противно и даже смертельно, если она не можетъ съ нимъ справиться. Пусть же г. Лабуле и его политическіе единомышленники скажутъ намъ: какимъ образомъ думаютъ они согласить эту общинную жизнь съ своими унитарными поползновеніями? какимъ образомъ избгнутъ они борьбы? какъ думаютъ они удержать мстныя вольности рядомъ съ центральнымъ насиліемъ? – ограничить одн и остановить другое?! какъ ухитряются они поддерживать за разъ, одною и тою же системой, независимость частей и господство цлаго? Объяснитесь же, чтобы можно было узнать васъ и судить о васъ.
Середины нтъ: община должна имть въ рукахъ власть или быть подвластною. – Все или ничего! Говорите о ней, что хотите; но съ той минуты, когда она должна будетъ отказаться отъ своего права и принять чужой, вншній законъ, когда большая группа, часть которой она составляетъ, будетъ объявлена чмъ-то высшимъ, а не выраженіемъ федеральныхъ отношеній, – рано или поздно возникнетъ между ними неизбжное противорчіе и произойдетъ столкновеніе. Но какъ скоро выйдетъ столкновеніе, центральная власть, во имя логики и силы, должна непремнно одолть, и безъ всякихъ споровъ, безъ всякаго суда, безъ компромиссовъ, потому что борьба между высшимъ и низшимъ немыслима – это скандалъ. Такимъ образомъ, мы всегда придемъ, посл боле или мене долгаго волненія, къ отрицанію общиннаго духа, ко всепоглощенію центромъ, къ самодержавію. Слдовательно, идея ограниченія государства группами тамъ, гд господствуетъ принципъ подчиненности и централизаціи самихъ группъ, есть непослдовательность, чтобы не сказать – противорчіе. Государственная власть иметъ только одинъ предлъ, который она сама себ добровольно ставитъ, предоставляя общинной и личной иниціатив кое-что, о чемъ она, до поры до времени, не заботится. Но придетъ время, когда она будетъ считать своею обязанностью вернуть себ эти вещи, отъ которыхъ сначала отказалась, и это время, рано или поздно, наступитъ, потому что развитіе государства безконечно, и его оправдаетъ не только судъ, но и логика.
Если вы либералъ и ршаетесь говорить объ ограниченіи государства, которому оставляется верховность власти, – то укажите предлъ свободы личной, корпоративной, областной, соціальной, предлъ свободы вообще? Такъ какъ вы считаете себя философомъ, то объясните, что такое свобода ограниченная, подавленная, свобода подъ надзоромъ, свобода, которую садятъ на цпь, привязываютъ къ столбу и говорятъ: твое мсто здсь, и дальше ты не пойдешь!…
Все сказанное подтверждается фактами. Въ теченіе тридцати шести лтъ парламентскаго порядка, слдовавшихъ за паденіемъ первой имперіи, городская и департаментская свобода постепенно и постоянно исчезала, и правительства даже не трудились нападать на нее. Дло шло само собою, въ силу самой сущности принципа единства. Наконецъ, посл цлаго ряда насильственныхъ захватовъ, входить въ подробности которыхъ я считаю лишнимъ, община окончательно подчинилась государству, по закону 5 мая 1855 г., который предоставилъ императору или префектамъ право назначать меровъ и ихъ помощниковъ. Такимъ образомъ, законъ 5 мая 1855 г. поставилъ общину въ положеніе, на которое ей указывала логика единства, начиная съ 1789, 1793 и 1795 г. г., то есть въ положеніе простой слуги центральной власти.
Я говорю, что этотъ результатъ былъ неизбженъ, что на этотъ фактъ нельзя смотрть иначе, какъ на продуктъ самого общества, идущаго по пути монархіи и единства; что совершенное въ 1855 г. императорскимъ правительствомъ было подготовлено обстоятельствами, было задумано его предшественниками, и что обращать этотъ необходимый выводъ въ орудіе оппозиціи, объявляя себя въ то же время сторонникомъ единства, – значитъ одно изъ двухъ: или невжество, или недобросовстность. Общинный порядокъ, какъ онъ существовалъ при Людовик Филипп, представлялъ,
Издавая законъ 5 мая 1855 г., правительство Наполеона III только привело, слдовательно, въ исполненіе то, на что ему указывала исторія, осуществило свое право и, смю сказать, выполнило свое императорское полномочіе. Таково монархическое, унитарное и централизаторское назначеніе Франціи, и не полу–династической, конституціонной, буржуазной, унитарной и, какъ слдуетъ, присяжной оппозиціи приходится колоть имъ глаза правительству.
II. Парижъ, столица и муниципія. Что касается Парижа и Ліона, муниципальные совты которыхъ назначаются императоромъ, то есть обращены въ коммиссіи, между тмъ какъ везд въ другихъ мстахъ граждане сами принимаютъ участіе въ администраціи избраніемъ своихъ совтовъ, то за это еще несправедливе обвинять правительство. На оба главные города имперіи смотрятъ, не скажу – по ихъ заслугамъ, потому что это можно было бы принять за злую иронію, но сообразно ихъ достоинству. Парижъ не можетъ пользоваться въ одно и тоже время и блескомъ столицы, и самоуправленіемъ, впрочемъ весьма, ограниченнымъ, какое представляютъ свободно избранные городскіе совты. Эти дв вещи несовмстны: нужно выбирать что нибудь одно.
Парижъ – резиденція правительства, министерствъ, императорскаго семейства, двора, сената, законодательнаго корпуса, государственнаго совта, кассаціоннаго суда, даже провинціальной аристократіи съ ея многочисленной челядью. Сюда прізжаютъ посланники всхъ иностранныхъ государствъ, стекаются съ цлаго свта путешественники, часто въ числ 100 и 150 тысячь, спекуляторы, ученые, художники. Здсь сердце и голова государства, окруженныя пятнадцатью цитаделями и валомъ въ сорокъ пять километровъ, охраняемыя гарнизономъ, составляющимъ четвертую часть наличныхъ военныхъ силъ страны; ихъ нужно охранять и защищать во что бы то ни стало. Все это, очевидно, далеко превосходитъ кругъ дятельности городского совта, и вся страна возстала бы, если бы, по муниципальной конституціи, Парижъ сдлался, такъ сказать, равнымъ имперіи; если бы городская дума стала соперничать съ Люксанбургомъ, Пале–Бурбономъ и Тюйльери; если бы приказаніе городскихъ совтниковъ могло остановить императорскій декретъ; если бы, при непріятельскомъ нашествіи, Парижская національная гвардія, сдаваясь врагу–побдителю, вздумала увлечь своимъ примромъ линейныя войска и понудить ихъ сложить оружіе.
Въ столиц находятся академіи, учебныя заведенія, даже горный институтъ; въ ней большіе театры, большія финансовыя и промышленныя компаніи, главнйшія учрежденія вншней торговли. Въ парижскихъ банк и бирж составляются, обсуждаются и ликвидируются великія предпріятія, операціи, займы и проч. Франціи и цлаго міра. Во всемъ этомъ, надо сознаться, нтъ ничего муниципальнаго.
Поручить вс дла городскому совту значило бы отказаться отъ власти. Предпринять отдленіе городскихъ длъ отъ столичныхъ значило бы пытать невозможное и, во всякомъ случа, создать вчную борьбу между городскимъ началомъ и правительствомъ, между имперіей и столицей. Въ такомъ случа, отнимите у Парижа все, чмъ онъ не обязанъ себ, все, что ему даровано государственнымъ бюджетомъ, какъ столиц и резиденціи: оставьте этой громадной столиц только то, что пріобртено ея дятельностью, промышленностью, вліяніемъ гражданъ, и возмите у нея все, что она получила по высшему вліянію правительства и страны! Вы видите, значитъ, что, волей–неволей, а мерамъ приходится быть не боле, какъ помощниками префектовъ. Конкурренція городской думы съ 89–95 г. г. нанесла самые жестокіе удары монархіи; не мене вреда принесла она и революціи, и я удивляюсь, что приверженцы единства, какъ напримръ г. Пикаръ, думаютъ воскресить подобное господство. Нтъ, Парижъ, какимъ его сдлала политика и исторія, Парижъ, – какъ очагъ нашей національности, какъ столица французской имперіи, монархіи или республики, дло не въ названіи, наконецъ, какъ метрополія цивилизаціи, – Парижъ не можетъ принадлежать самому себ. Подобное самоуправленіе было бы просто узурпаціей. Если бы даже правительство согласилось на это, то этого не допустили бы департаменты. Парижъ живетъ особой жизнью: какъ императорскій Римъ, онъ можетъ управляться только императорскими чиновниками.
Все это до того врно и такъ вытекаетъ изъ самой сущности вещей, что даже въ федеральной Франціи, при порядк, который можно считать идеаломъ независимости и который съ того началъ бы, что возвратилъ бы общинамъ полную автономію, а провинціямъ совершенную ихъ независимость, – Парижъ, превращенный изъ императорскаго города въ федеральный, не могъ бы соединить въ себ атрибуты того и другого рода и долженъ былъ бы дать провинціямъ обезпеченіе, давъ федеральной власти доступъ въ дла своей администраціи и управленія. Иначе Парижъ, благодаря своей могучей притягательной сил и громадному вліянію, которое придало бы ему его двойное значеніе – могущественнйшей федеральной области и столицы всей федераціи, – скоро снова сдлался бы царемъ республики; провинціи могли бы избжать его господства только придавъ федеральной власти, какъ въ Швейцаріи, такъ сказать, кочевой характеръ, назначая резиденціей ея то Руанъ или Нантъ, то Ліонъ, Тулузу или Дижонъ, то Парижъ, но не боле одного раза въ десять лтъ. A тмъ мене, конечно, можетъ рассчитывать на автономію Парижъ, столица имперіи: такая автономія его была бы раздвоеніемъ верховной власти и отреченіемъ императора.