Французский шелк (Том 2)
Шрифт:
В последующие несколько дней она без устали заносила в свой дневник мучившие ее вопросы, на которые она не знала ответов. И речи не могло быть о том, чтобы поделиться своими чувствами с родителями. Интуитивно она знала, что стоит им один раз увидеть Джека в его дешевом безвкусном костюме с потертыми манжетами и засаленным воротником, как они тут же с презрением отвернутся от него.
Рассказать обо всем подругам тоже было опасно - ведь они могли поделиться ее секретом со своими родителями, а те в свою очередь не преминут предостеречь и родителей Мэри Кэтрин. Оставалась еще тетушка Лорель - она всегда отличалась пониманием
Мэри Кэтрин столкнулась с вполне взрослой проблемой, первой в своей жизни, и решать ее следовало тоже по-взрослому. Она уже не была ребенком. Джек ведь говорил с ней как со взрослой. Он относился к ней как к женщине.
Но в этом-то и был весь ужас. Мэри Кэтрин пугало такое отношение. От монахинь-наставниц в школе она узнала о сексе все: поцелуй ведет к объятиям, объятия ведут к сексу. А секс - это грех.
Но ведь, мысленно спорила она с самой собой, Джек говорил, что почувствовал, как вселяется в него Святой Дух, когда они поцеловались. А монахини - они ведь никогда не испытывали плотских наслаждений, так как же они могли осуждать их, не зная, что это такое? Может быть, легкое головокружение, дрожь и желание, которые испытываешь при поцелуе, вовсе не плотские ощущения, а лишь духовные? Когда язык Джека коснулся ее языка, она почувствовала необычайное волнение. Какое же еще более сильное чувство можно испытать?
Прошло несколько дней после их первого поцелуя, и вот она уже ждала Джека в его квартире. На грубо сколоченном, шатком столе она накрыла скромный ужин. Зажгла свечу, закрепив ее воском в маленьком соуснике. Мягкое мерцание свечи и вазочка с маргаритками, которую принесла с собой Мэри Кэтрин, хоть как-то скрадывали убожество и уродство жилища.
Чувствуя себя неловко, она с застенчивой улыбкой встретила его.
– Привет, Джек. Я хотела сделать тебе сюрприз.
– Тебе это удалось.
– Я принесла вареных раков и , батон хлеба. И еще это.
– Она робко положила на стол сложенную двадцатидолларовую бумажку.
Он посмотрел на деньги, но не взял их. Ущипнув себя за кончик носа, он прикрыл глаза и опустил голову, словно читая молитву. Так прошло некоторое время.
– Джек!
– дрогнувшим голосом позвала она - Что случилось?
Он поднял голову. В глазах его блестели слезы.
– Я думал, ты разозлилась на меня из-за нашей последней встречи.
– Нет.
– Она обогнула стол, так чтобы их уже ничто не разделяло - Просто я была ошеломлена, когда ты поцеловал меня, вот и все.
Он притянул ее к себе и крепко обнял.
– О боже, спасибо тебе. Спасибо тебе, Иисусе.
– Он погладил ее по волосам.
– Я думал, что потерял тебя, Мэри Кэтрин. Я не заслуживаю того, чтобы в моей несчастной жизни появилось такое милое создание, как ты, но я молился и молился, чтобы господь вернул мне тебя. Давай помолимся вместе Он опустился на колени, увлекая ее за собой Пока они стояли коленопреклоненными на грязном линолеуме, лицом к лицу, он читал молитву, восхваляющую ее красоту и чистоту. От эпитетов, которые он подбирал, Мэри Кэтрин становилось неловко, и она краснела. С его губ слетали слова восхищения и обожания, и, когда он наконец произнес "аминь", взгляд ее был исполнен любви и удивления.
– Я даже не
Он смотрел на нее, как на видение.
– Ты словно ангел, озаренный светом этой свечи. Я боюсь ослепнуть от твоей неземной красоты.
Но этого не произошло, и Джек бодро поднял руку, коснувшись ее волос. Наклонившись вперед, он прижался губами к ее губам. Мэри Кэтрин была разочарована, что он поцеловал ее закрытым ртом, но, когда он, разомкнув губы, прижал их к ее шее, от удивления и восторга у нее перехватило дыхание.
Прежде чем она смогла осознать, что происходит, он уже покусывал ее грудь сквозь тонкую ткань платья и расстегивал жемчужные пуговки.
– Джек?
– Ты права. Нам надо лечь в постель. Бог не велит заниматься любовью на полу.
Он подхватил ее на руки и отнес в постель. Не давая ей опомниться, он все целовал ее в губы, стягивая с нее платье. Вскоре она осталась лишь в трусиках и белоснежном лифчике, но и то ненадолго. Его горячие руки заскользили по ее обнаженному телу, и их прикосновение было самым что ни на есть чувственным. Оно рождало величайшее наслаждение и в то же время ощущение страшного греха. Но Джек ведь был проповедником, так как же можно было это считать грехом? Наоборот, он уводил людей от греха.
Снимая с нее остатки одежды, он все шептал что-то о красоте и совершенстве своей Евы.
– Бог создал ее для Адама. Чтобы она была его подругой, партнером в любви. И вот теперь он посылает мне тебя.
Ссылки на библейские сюжеты успокаивали Мэри Кэтрин, приглушали муки совести. Но, когда Джек остался без трусов и она ощутила прикосновение его твердой плоти, в глазах ее промелькнули тревога и страх.
– Ты хочешь проникнуть туда? Он рассмеялся.
– Ну да. Так ты еще девственница?
– Конечно, Джек.
– Ее признание потонуло в крике боли. Был дождливый сентябрьский день, когда Мэри Кэтрин сообщила Джеку Коллинзу весть о том, что его ожидает отцовство Они встретились у аркады Кабильдо после очередной его проповеди, которая закончилась рано из-за непогоды. Прикрываясь зонтом, они добежали до его дома, где от запахов несвежей еды и немытых тел ее затошнило. Оказавшись в его комнате, они тут же разделись, сбросив с себя мокрые одежды, и забрались в постель, укрывшись грубыми простынями. И тогда Мэри Кэтрин прошептала:
– Джек, у меня будет ребенок.
Его губы, блуждавшие по ее шее, внезапно замерли. Он вскинул голову.
– Что?
– Ты разве не расслышал?
Она нервно закусила нижнюю губу; повторять сказанное ей не хотелось. Вот уже несколько недель она страдала, проверяя, не ошиблась ли в своих догадках. Но, пропустив второй приход месячных и измучившись от приступов тошноты по утрам, она уже почти не сомневалась.
Мэри Кэтрин жила теперь в постоянном страхе, что родители обратят внимание на ее налившиеся груди и заплывшую талию. Она строго хранила свою тайну, не доверяя ее никому. Несколько месяцев назад она оставила всех своих подруг, променяв их компанию на общество Джека, и теперь она считала себя не вправе обращаться к ним со своей проблемой. Кроме того, таких, как она, попавших в беду девчонок, обычно осуждали и осмеивали все, включая и лучших подруг. Так что, если бы Лисбет и Элис и захотели дружить с ней и дальше, их родители никогда бы этого не допустили.