Фундамент Великой Молдовы: Как рождается новая национальная идеология
Шрифт:
Молдова древнее Румынии. Что до Украины, то наше государство успешно отстаивало свою независимость тогда, когда Украина только-только обрела свое название, которое, кстати, вполне недвусмысленно характеризовало ее тогдашнее положение. Это была окраина Речи Посполитой, и население этой окраины традиционно обозначалось среди польской аристократии словом «быдло» (скот). Однако в наши дни Молдова находится в куда более печальном положении, чем два ее соседа. Мы ратуем лишь за восстановление исторической справедливости, не более того. Естественно, коммунистическая власть по определению не может поддержать наши начинания. Что ж, нам остается лишь сделать соответствующие выводы.
4.2007
Александр Зданкевич
Суверенитет нынешний и суверенитет грядущий
Само словосочетание «Великая Молдова» из-за его чересчур грозного звучания можно трактовать по-разному. Однако же по нашему мнению сам концепт «Великая Молдова» прежде всего, определяется единственным понятием — суверенитетом.
В современной Молдове можно встретить множество разных взглядов на перспективы внешнеполитического развития республики. Многочисленных авторов, исповедующих эти взгляды, объединяет одно — каждый из них оценивает Молдову прежде всего с точки зрения её положения относительно различных полюсов силы. Таким образом, отечественные политологи, в зависимости от собственных личностных воззрений, вписывающие нашу страну в различные глобальные проекты (в первую очередь выделяются всего три, условно назовём их «западный», «пророссийский» и «нейтральный»), изначально рассматривают её лишь как нечто, тем или иным образом относящееся к интересам крупных мировых игроков. Вследствие этого отрицается один из основных постулатов, прописанных в Конституции РМ — её суверенитет.
Надо отдать должное нашим аналитикам, они неплохо представляют себе реальное положение вещей. В каждом из их проектов Молдове уготована более чем скромная роль (будь то «составная часть пространства НАТО» или же «балканская Швейцария»), но это связано вовсе не с ее экономической слабостью или полной дисфункцией всех общественных институтов, а с тем, что современная РМ действительно не является суверенным государством. Свой шанс на реальный суверенитет мы потеряли в девяностых — с тех пор он становится всё более и более условным. Для того, чтобы осознать это, нам необходимо хотя бы на секунду перестать обращать внимание на ту картину, которую рисуют официальные СМИ и посмотреть на вещи с несколько иного ракурса.
Тот факт, что всё политическое бытие РМ теснейше связано с одним явлением, имя которому — Приднестровье, представляется очевидным. Однако же истинную глубину и прочность этой связи осознают далеко не все. Тем не менее, истоки нынешнего политического статуса Молдовы следует искать именно на том берегу Днестра, и нигде больше.
Фактор Приднестровья в молдавской политике наших дней является даже не центральным, а абсолютно определяющим. Я убеждён, что идейные ненавистники Тирасполя испытывают к нему нечто сродни того, что хронический наркоман чувствует по отношению к своему торговцу зельем — он ненавидит его за губительную и постыдную зависимость, при этом понимая, что тот полностью определяет всё его существование. Приднестровье — настоящий мутант, генетическая аномалия, очередное свидетельство безумия современного мира, и, тем не менее, через него и только через него самореализуется современная РМ и её власть. Коммунисты привели страну к тому, что единственным источником того остаточного суверенитета, которым она до сих пор обладает, является именно Тирасполь.
Благодаря действиям власти, все внешнеполитические процессы, в которых тем или иным образом участвует Молдова, сведены к банальному антагонизму между Кишиневом и Тирасполем, а в более узком плане — между Ворониным и Смирновым. Тот западный проект, который пытается реализовать нынешний режим, полностью основан на приднестровской проблеме. В такие понятия, как «евроинтеграция» и «курс на вступление в содружество цивилизованных государств» кишинёвская элита вкладывает единственный осязаемый смысл — мы боремся с Приднестровьем, а вы принимаете нас в свой клуб, вводите нас в европейскую жизнь, и вообще, делаете нам красиво, и, главное, делаете всё за нас. Единственная наша роль заключается в том, чтобы, несмотря ни на какие невзгоды, продолжать бороться с треклятым «криминальным режимом». А насчёт всего остального — мы снимаем с себя всякую ответственность.
Основной минус такого подхода заключается в изначально негативном посыле. Кишинёвская власть начинает позиционировать себя лишь как противовес Тирасполю, не более того, а наблюдатели из других стран не склонны отделять элиту от всей страны. Соответственно, и в глазах всего мира РМ всё больше уподобляется некой непонятной, временной субстанции, срок существования которой ограничивается сроками решения приднестровской проблемы. Загвоздка (и, кстати, основная причина того, что государство все ещё живо) здесь заключается в том, что на данный момент решения проблемы не существует. Приднестровье победить невозможно, по крайней мере, теми методами, которые предлагаются в Кишинёве. Тот же самый Оазу Нантой может сколько угодно говорить о неразрешимых противоречиях между приближёнными Смирнова и группировкой «Шерифа», о том, что Смирнов ориентируется на Россию, а «Шериф» — на Украину, но всё это — лишь временные нюансы по сравнению с той идеей, которая движет всем Приднестровьем, от высшего должностного лица до последнего дворника. Для того, чтобы понять Приднестровье, необходимо понять смысл его существования. Имя этому смыслу — государственность.
Стремление к обретению собственной государственности — вот что управляет всеми процессами на том берегу Днестра. Идея окончательного превращения непонятного геополитического образования в настоящую полноценную СТРАНУ является для всех приднестровцев универсальным modus operandi, по отношению к которому все противоречия — национальные, политические и даже финансовые — вторичны и лишены какой бы то ни было значимости. Ошибочно полагать, что существование Приднестровья определяется лишь волей России: на самом деле Москва неоднократно бросала своего «младшего брата» на произвол судьбы, оставляя его фактически без поддержки и лишая денежного довольствия. Даже когда Кремль отворачивался от Тирасполя на годы, приднестровцы продолжали последовательно воплощать идею создания СВОЕЙ СТРАНЫ. Из-за этого они никогда не удовлетворятся ни федерацией, ни конфедерацией. Если бы в своё время Воронин согласился бы на подписание «меморандума Козака», всё было бы точно так же, как сейчас. Всем слоям приднестровского общества нужно одно — государство, и никак не меньше. Ни федеративный или даже конфедеративный субъект (причём не только в составе Молдовы, но и России), а полноценное независимое государство. И даже Россия для них — союзник и поддержка, но не более того.
В то же самое время для кишинёвского руководства тот берег Днестра превратился в предмет одержимости, в своеобразный фетиш. Постепенно весь смысл существования власти свёлся к борьбе с «тираспольским криминалом». По крайней мере, эта идея полностью подчинила себе оба вектора молдавской внешней политики, восточный и западный.
В отношениях с Россией из-за приднестровского вопроса мы уже, возможно, потеряли больше, чем когда-либо сможем обрести. За возвращение нашего вина на российский рынок пришлось заплатить слишком высокую цену. «Специалисты» из московских комиссий открыто заявляют о том, что они будут осуществлять «повсеместный контроль качества молдавской алкогольной продукции». Дожили — теперь нашу винную промышленность на абсолютно официальных основаниях контролирует Москва. Если это не потеря экономического суверенитета, то что же?
На западном направлении наше правительство, руководствуясь принципом «Мы боремся с Приднестровьем, а вы нас евроинтегрируете», как уже говорилось выше, практически устранилось ото всех процедур этой самой «евроинтеграции», сосредоточившись на изматывающем противостоянии с Тирасполем. Кишинёв считал, что его собственная роль в «евроинтеграционных» процессах ограничивается днестровской грызнёй, всё остальное пусть решает Запад. Действительно, если не хочется думать самому, не стоит удивляться, если за вас это начнут делать другие. Теперь все тяготы вхождения Молдовы в «сообщество цивилизованных государств» взяла на себя Румыния. Владимир Воронин почему-то сильно удивляется, когда румынский президент официально объявляет Молдову частью Румынии, а чиновники из Евросоюза дают ему полный карт-бланш, передавая Бухаресту право на выдачу молдавским гражданам европейских виз и привилегию вести всю европейскую «политику соседства» по отношению к нашей стране. Румынские политики, видя полную пассивность молдавской власти и несостоятельность той линии, которую она продвигает по отношению к Европе, действуют смело и решительно. Их задача предельно проста — убедить весь мир в том, что это нелепое политическое образование под названием «республика Молдова» просто не может существовать самостоятельно. И им это удаётся — по крайней мере, в головах отдельных европейских чиновников Молдова уже стала частью Румынии. И в этих условиях от полной потери даже номинального суверенитета нас удерживает, опять же, лишь наличие Приднестровья. Но, как выясняется, реализация пресловутого «плана Белковского» уже не за горами.
Итог вполне закономерен: из-за того, что вся наша внешняя политика определяется приднестровским вопросом, Россия грозит лишить нас экономического суверенитета, а Румыния — суверенитета государственного.
На данном этапе нам стоит, в конце концов, определиться, чего же мы на самом деле хотим. Может быть, действительно, никакой суверенитет нам и даром не нужен, и «Бессарабской провинции» действительно будет лучше в составе «Великой Романии»? Или, всё же, суверенность нашего государства является гарантом самостоятельного существования молдавского народа, залогом его дальнейшего развития, явлением, за которое стоит бороться? Приверженцы первой точки зрения могут дальше не читать, остальным неплохо было бы продолжить.