Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
Федотка замер на полслове. Если бы не темно, можно было бы приметить, как внезапная бледность разлилась по его лицу, и опрометью бросился отворять ворота. Кузнец не спеша спрятал трубку, хотел тоже идти, да раздумал и остался на своем бессменном посту. Во двор въехал тарантас; в темноте едва обозначались закрученные головы пристяжных, виднелась высокая дуга; управительский кучер Захар восседал на козлах.
– Как у вас тут?
– повторил Капитон Аверьяныч, вылезая из тарантаса. Это ты, Федот? Ну, что?.. Как?..
Что, Ефим Иваныч, не осрамимся?.. Где кузнец-то?.. Это хозяева?.. Ну, здравствуйте, здравствуйте.
Целый
– Слава богу!.. Слава богу!.. Никто как бог... Все благополучно-с... Князья Хилковы стаивали, князья Хилковы... так-тося!.. Прикидывали, позавчера - ничего, слава богу.
Маринка вынесла огонь, заслоняя его ладонью от ветра, Капитон Аверьяныч, ощупывая костылем дорогу, взошел на крыльцо, посмотрел на Маринку и шутливо сказал:
– Как тебя - Дарья, Лукерья, Аграфена! Ну-ка, самоварчик, матушка... и тотчас же, изменяя шутливый тон, заботливо произнес: - Кто на конюшне-то, кузнец?
Не отлучайтесь, ни на секунду не отлучайтесь. Пойдем, Ефим Иваныч.
На другой день, едва взошло солнце, Капитон Аверьяныч был уже в конюшне. Со всех сторон осмотрел он Кролика, поковырял костылем в его деннике, суха ли подстилка; взвесил на ладони, понюхал и даже попробовал зубами овес из его корыта; потрогал все винтики, гайки и гвоздики и пошатал колеса на призовых дрожках; обревизовал хомуты, седелки, уздечки, вожжи; спросил, где берут воду для лошадей, и воду попробовал. Кузнец являл вид обычного равнодушия, Федотка был неспокоен и все почему-то ждал грозы. Однако грозы не последовало.
Только после того, как все было осмотрено, Капитон Аверьяныч испытующим оком посмотрел на кузнеца и сказал:
– Язык-то свой поганый держи на привязи. Сквернословишь небось, а тут женский пол. Что об нас скажут?
– и затем посмотрел на Федотку испытующим оком и Федотке сказал: - Чего шарф-то распустил по спине, аль мода вышла? Смотри, кабы и виски по моде не расчесали.
Но так как вслед за этими угрожающими словами на лице Капитона Аверьяныча появилась милостивая улыбка, то струхнувший было Федотка сразу понял, что все найдено в порядке, и сразу воспрянул духом. Кузнец же и не падал. Он лишь потому удержался заявить, что "Маринка - ведьма, а не женский пол", что тут же был Ефим, все время безучастно стоявший у притолоки и гораздо более обращавший внимание на воробьев, копошившихся в застрехе, чем на Капитона Аверьяныча. От Капитона Аверьяныча, конечно, не ускользнула такая странная небрежность: скашивая глаза из-под очков, он несколько раз взглянул на Ефима, но сдержался и не сказал ему ни слова по этому поводу.
– Дозвольте мне в гости сходить, - угрюмо пробурчал Ефим, когда Капитон Аверьяныч собрался идти из конюшни, - нонче княжой наездник Сакердон Ионыч гостей созывает.
– Гм... это когда же?
– Чего когда?
– Пойдешь-то?
– Известно, в сумерках. Время сёоё знаю, - грубо ответил Ефим, глядя куда-то в сторону.
У Капитона Аверьяныча задергалась щека. Он судорожно стиснул костыль, готов был прикрикнуть на Ефима, но тотчас же спохватился и сказал:
– Сходи, сходи, что ж... Я, может, и сам наведаюсь к старику. Что он, как? Лет двадцать я его не видал.
Пойдем, Ефим Иваныч, чай пить.
Во время чая Ефим опять-таки проявлял странное и дерзкое безучастие и, казалось, нимало не был тронут милостивым обращением
– Так шибко бежит Грозный?
– спрашивал Капитон Аверьяныч, отрываясь от блюдечка.
– Бежит, - нехотя цедил Ефим.
– Не осрамит он нас, а?
– Ну, я не ворожейка.
– Да как думаешь-то?
– Это уж вы думайте, коли охота.
В груди Капитона Аверьяныча так и клокотало от подобных ответов, багровые пятна выступали на его щеках, казалось, вот-вот терпение его лопнет. Но он крепился, сдерживался и только изредка поскрипывал зубами да раздражительно шмыгал ногами. А Ефим как ни в чем не бывало сидел себе с скучным и упрямым лицом и тупо смотрел в угол. Наконец Капитон Аверьяныч достал из-за пазухи Ефремове письмо и, тоже не глядя на Ефима, попросил его снести письмо на почту. Одно время казалось, что Ефим и на это ответит какою-нибудь грубостью, - по крайней мере он медленно и неохотно взял письмо, но тотчас же оживление мелькнуло в его тусклых глазах, и он проворно вышел из избы. Он не успел еще скрыться за воротами, как по направлению к огородам прошумела своими юбками Маринка.
Спровадивши наездника, Капитон Аверьяныч по очереди призвал Федотку и кузнеца и подверг их самому щепетильному допросу.
– Чтой-то от него вчерась будто водкой разило?
– спрашивал он.
Но и кузнец и Федотка стояли на одном: хмельного Ефим не касается. Капитону Аверьянычу оставалось убедиться в своей ошибке и успокоиться на этот счет.
– Ну, а вообще, что он, как? Не примечали вы за ним чего-нибудь эдакого... особенного?
– допытывался Капитон Аверьяныч. На это кузнец с величайшими потугами набормотал с десяток слов, из которых можно было
разобрать, что "Маринка - ведьма, и хотя же ейный отец замыкает ее на ночь, но он своими глазами видел"
и т. д., - одним словом, набормотал таких глупостей и завершил эти глупости таким непристойным изражением, что Капитон Аверьяныч вскочил, плюнул, зашипел: "Ах ты, сквернословец окаянный!" - и прогнал его с глаз долой. Не лучше было и с Федоткой.
– Что я вам хотел доложить-с, Капитон Аверьяныч, - проговорил Федотка, откашливаясь в руку и таинственно понижая голос.
– Ну, ну?
– нетерпеливо торопил его Капитон Аверьяныч, даже приподымаясь с лавки.
– Теперича княжой наездник-с... Как он есть уважаемый человек-с...
– Ну?
– И теперича касательно купцов-с...
– Федотка начинал путаться под пристальным и страшным взглядом конюшего.
– Тоись, к примеру, не-ежели, говорит, фунт говядины на человека-с...
– Чего ты канителишь?.. Ну?
– Я иду-с, а Сакердон Ионыч зовет-с... велели сесть-с.
– Черт! Что ты за душу тянешь, - загремел Капитон Аверьяныч.
– Больше ничего, как они есть дьяволово отродье-с, - торопливо сказал опешенный Федотка.
– Кто?
– Они же-с... Ефим Иваныч!
– Тьфу, тьфу!.. Да вы белены, что ль, объелись с кузнецом? Эдакого чего-нибудь не замечал ли? Как он, эдак...
Девка тут... Что за девка такая?
Федотка вытянулся, выпучил бессмысленно глаза.
– Никак нет-с, ничего не примечали, - ответил он.
Капитон Аверьяныч помолчал и затем произнес в раздумье:
– Рожа-то, рожа-то отчего такая?.. И грубит... явное дело - грубит! Ну, а как он с Кроликом?
– Обнаковенно-с...